Бэкап Междумирье

Перехватывает дыхание, народ смотрит на меня, как на человека, образованного и опытного. Авторитет у врачей в этом времени невероятный. Стараюсь аккуратно ответить:

- Точно не знаю, - потом неожиданно выдаю крамольную мысль. – Пока не надоест?

- Это как это?

- Никому не нужна тотальная победа. Силы для этого требуются слишком большие. Договариваться так и так придется.

Народ сначала молчит, больно уж неожиданная мысль высказана мной. Совсем не в линии партии. Затем посыпался ворох вопросов.

- Вы сомневаетесь в нашей победе?

- Нет, но как вы представляете себе десант на территорию САСШ? Выметем их с Европы и поставим свои условия.

С этим доводом «старики» охотно соглашаются. Им хочется, чтобы проклятая война закончилась как можно быстрее. Молодежь им возражает и на некоторое время обо мне забывают, а там и объявляют станцию. Эшелон едет дальше к Харькову, а мне выходить.

Морозный воздух заставляет плотнее запахнуть куртку. В привокзальной толчее успеваю оглядеться. На вокзал мне точно не надо, пройдусь-ка лучше дальше. Очень хорошо, что успел плотно позавтракать и сходить в вагоне в туалет, хоть эти проблемы не будут в ближайшее меня беспокоить. Я ведь отлично знаю, что, например, фронтовые разведчики, если над, то ходили «под себя», пережидая на нейтралке, деваться им было некогда.

Вот и искомое, в двух кварталах от станции вывешен знак Красного Креста, а в сквере натянуто несколько больших брезентовых палаток. Сортировочный лагерь. Краматорск – станция узловая, отсюда раненых вывозят на специальных госпитальных поездах. Мне сюда и надо.

- Стоять! Кто таков?

Суров старшина и бдителен. Откуда и появился?

- Здрасьте, - соображать приходится быстро. – Я со станции…

- За ранеными? Наряд есть?

- Так у начальства все документы…позже будут…машины ищут.

- Понятно, - видимо, мои мысли шли в правильном направлении, старшина совершенно не удивлен, но на всякий случай просит удостоверение. – Идем в палатку, там печка, что тут на морозе мерзнуть.

Проходим мимо каких-то ящиков и лежащих прямо на земле, завернутых в мешковину людей. Соображаю, что это умершие при транспортировке бойцы. Удача не оставила меня и здесь, палатка оказалась чем-то вроде мертвецкой, только без трупов. Вот и тюки с мешковиной, столы завалены документами. Видимо, служащие пункта еще не успели разобраться с ними. Оглядываюсь и спрашиваю:

- Не в службу, а в дружбу, нельзя чайку организовать?

Старшина кивает:

- Сейчас, пришлю кого-нибудь. Пока грейтесь, старший лейтенант, холодно сегодня. Видать, морозы идут. Ох, грехи наши тяжкие!

Как только старшина уходит, бросаюсь к входу, подтаскиваю туда один из тюков, чтобы было не так просто войти, и кидаюсь к документам. Так, так, так! Не то! Не это! Ага, дела разобраны в папках по типу ранений. Уф, то, что доктор прописал, даже возраст подходит. Никак юморим, любезный? А что делать! Прижмет, и волком завоешь! Так, сейчас надо переодеться. Что у нас тут валяется в углу?

Вылезаю из палатки через полог, чуть надрезая его. Перочинный ножик был лично мой, трофейный. Бойцы его вроде как швейцарским обозвали, а по мне больше похож на мультитул. Сейчас надо найти какое-нибудь укромное местечко. Со стороны палатки раздалось чье-то чертыханье, видимо, нарвался на «препятствие». Чая сегодня не будет! Краем глаза замечаю искомое и резко сворачиваю туда. Попадающиеся по пути люди внимания на меня не обращают. Здесь полно военных, вот если бы я шел в концертном фраке, то сразу бы глазёнки вылупили. А так и без меня хлопот хватает, раненых недавно привезли, судя по характеру ранений – жертвы вражеской бомбардировки. Сюда американцы летают с Крыма. Нечем его нашим брать, почти весь Черноморский флот лежит на дне моря, как и два амеровский крейсера с авианосцем в придачу. Хотя турки также рядом легли, в полном, так сказать, составе. Неймется же дуракам!

На вокзале я появляюсь уже в образе перевязанного бинтами солдата. Старого образца ватник, помятая зимняя шапка, бородка. Ни дать, ни взять боец тылового подразделения, так и возраст подходящий. Сейчас надо где-то затихариться и ждать посадки в госпитальный поезд. По разговорам в сортировочном пункте такой как раз должен сегодня на станцию вечером прийти. В общей сутолоке, может, удастся затесаться и уехать на нем. Предписание, а также несколько чистых бланков лежат у меня в ранце. Пришлось припомнить навыки писания левой рукой. Как-то в молодости этим баловался, подделывая подпись коменданта общежития. Уж больно хотелось туда к девкам прорваться. Эх, мне бы сейчас те проблемы!

- Проходите! Раздевайтесь!

Строгая молодая женщина кивнула в сторону откидной койки. Госпитальный поезд отличался от просто санитарного тем, что условия в нем были лучше, а также проводилось интенсивное лечение и даже хирургические операции. Военные врачи уже привыкли к тому, что в медсанбатах зачастую медицинскую помощь оказывали быструю и поверхностную, поэтому по возможности сами осмотривали всех вновь прибывших раненых.

- Что же так неразборчиво! – врач тщетностаралась разобрать мои каракули на сильно помятом и замасленном бланке предписания. Ну так я ж поработал! – Михаил Ефимович, гляньте, пожалуйста!

Серьезный дядька в очках взял бумагу и сморщился, затем тихо вздохнул:

- Кто ж так предписания пишет. Видимо, студент какой нервный попался.

Я преданно смотрел на медицинский персонал поезда, честно оголяя свое перебинтованное туловище.

- Опять что-то перепутали, - врачи переводила глаза с формуляра на мою грудь, - Глаша, сними, пожалуйста, бинты.

По-деревенски мощно скроенная девушка опытными и сильными руками быстро освободила меня от повязки. Бинты в некоторых местах уже прилипли к телу я болезненно скривился от боли.

- Терпи, касатик. Бог терпел и нам велел.

- Глафира Ивановна, - фельдшер укоризненно покачал желтым пальцем. Глаша обидчиво подобрала губы, а я подмигнул ей.

- Михаил Ефимович, пишите. Проникающее осколочное ранение грудной клетки. Перелом двух нижних ребер с правой стороны. Больной, вам делали стягивающую перевязку?

- Так точно, сказали, что перелом. Осколком прилетело в «разгрузку».

Фельдшер при этих словах метнул в мою сторону любопытный взгляд, но промолчал.

- Так, а здесь у нас что? – врачиха дошла до моей головы.

- Три месяца назад попал под бомбежку. Лежал в госпитале.

Михаил Ефимович вздохнул, по возрасту он был немного старше меня и скорей всего в той войне также участвовал.

- Раньше были ранения?

- Нет, бог миловал, - я начал нарочито окать, чтобы походить на жителя северных районов России. Как-то приходилось бывать там, поэтому подделать говор было несложно.

- Глаша, промойте рану и стягивающую повязку. Вроде как заживает хорошо.

- Может, сами подскажите вашу фамилию и имя, больно уж тут почерк неразборчивый?

Женщина подняла голову от журнала, вид у неё был усталый, обычный для медиков даже в нормальной гражданской жизни. Настоящие врачи всегда уставшие.

- Кожин Василий Петрович, одна тыща девятьсот двадцать пятого года рождения. Призван Советским райвоенкоматом города Костромы.

- Вологодский? – кинул в мою сторону быстротечный взгляд фельдшер, он выписывал мне новый формуляр, взамен неразборчивого.

– Не, вятский, - я улыбнулся от собственной наглости, район призыва выложил и вовсе от балды. Наверное, почти в каждом городе был свой, Советский район. – Воинская должность сержант, командир отделения. Скажите, товарищ военврач, а нельзя меня долечиваться в Кострому отправить?

- Не положено, - докторша что-то быстро чиркала в приемном журнале и даже не подняла голову.

- Товарищ капитан, - фельдшер явно был на моей стороне, узнал во мне брата-фронтовика, - пусть в Приволжском пересядет, там много поездов проходит. Когда еще будет такой повод? Война, как видите, затягивается.