Страница 40 из 47
Впрочем, Ордерик сам невольно опровергает себя, говоря, что целью восставших англосаксов была борьба за «утраченную свободу»[469]. С другой стороны, что он имел в виду под «свободой»? Закрепощение крестьянских масс, последовавшее в дальнейшем, тогда еще не началось; режим не установился, шла война, пик земельных конфискаций в пользу нормандских феодалов был также еще впереди[470]. Таким образом, борьба могла идти либо против местного произвола нормандских военных властей (а в такой борьбе могли участвовать представители всех слоев населения), либо за идеалы прежней политической независимости, а носителем таковых в те далекие времена могла быть только знать, в данном случае — региональные элиты. Так мы снова выходим на проблему этнической и социальной природы интересующих нас событий, чему посвящен следующий раздел.
В целом, Ордерик Виталий на редкость подробно описывает ход нормандского завоевания и в известной мере сочувствует бедствиям населения, в частности, при разорении Нортумбрии в 1069 г. Вместе с тем, он поддерживает централизаторскую политику короля, идею христианской монархии, сравнивает Вильгельма с Цезарем, на манер Ги Амьенского[471]. Несчастья войны, как и саму войну, Ордерик объясняет происками дьявола, либо, наоборот, божьей волей. Вместе с тем, в отличие от Эдмера, он изображает конкретных людей, их мысли и поступки, их волю, через которые воплощается «потусторонний» замысел.
Подводя итоги, Ордерик пишет, что завоевание, свершившись по воле божьей, было благом для англосаксов, несмотря на бедствия; «христианская» монархия, установившаяся с воцарением Вильгельма, принесла с собой (после подавления всех восстаний) мир, покой и процветание Англии, мирное сосуществование и сотрудничество англосаксов и нормандцев, и т. п.[472]
«Церковная история» Ордерика Виталия представляет собой как бы переходный этап в историографии, когда прежняя пристрастность еще не ушла окончательно, зато синтез англосаксонской и нормандской летописных традиций уже начался, дав свои плоды. В этом отношении последний по времени создания источник — «Деяния королей» Уильяма Малмсберийского — демонстрирует продолжение этой тенденции; эмоциональные оценки окончательно уступают место беспристрастно-философскому взгляду на события уже относительно далекого прошлого. Автор старается привести побольше фактов, предоставляя читателю самому взвесить все «за» и «против» и вынести свое мнение. Повествование Уильяма Малмсберийского отличается обстоятельностью. Правда, положенный в его основу биографический принцип вряд ли можно назвать оптимальным для изучения политической истории; это скорее занимательное чтение для широкой публики. Вместе с тем, Уильям Малмсберийский дает, например, довольно яркие характеристики Гарольду и Вильгельму Завоевателю; в этом традиционном для прежних авторов сравнительном противопоставлении уже нет сплошного очернительства первого и апологии второго. Во времена Уильяма Малмсберийского это стало уже неактуальным. Прошлое из плода политических спекуляций превратилось в историю. Уильям Малмсберийский в чем-то следует уравновешенному тону англосаксонских хроник, с которыми он был знаком не понаслышке. Гарольд показан у него храбрым воином, радетелем о целостности королевства, которой угрожали Тости, Харальд Хардрада, да и сами нормандцы. В этом Уильям Малмсберийский абсолютно противоречит Ордерику. Восшествие Гарольда на престол также оправдано тем, что того утвердил «народ» (через посредство магнатов), то есть, это отнюдь не «узурпация», как у Ордерика Виталия. Более того, Уильям Малмсберийский считает клятву Гарольда Вильгельму не имеющей реального смысла, поскольку она давалась вдали от родины и при неведении англосаксов[473]. Таким образом, мы видим, что Уильям Малмсберийский склонен больше опираться на англосаксонскую летописную традицию, повторяя «Англо-Саксонскую Хронику» и Флоренса Вустерского. Что касается Вильгельма Завоевателя, то его он, как и англосаксонские хронисты, оценивает непредвзято, провозглашая своей целью «отдать на суд читателя его хорошие и плохие дела»[474]. Масштабность личности Вильгельма, его незаурядный талант полководца и политика соседствует с крайней жадностью, сварливым характером, и т. д.[475] В целом, Уильям Малмсберийский относится ко всем своим коронованным героям именно как историк — беспристрастно и взвешенно.
Биографический принцип построения здесь не вполне удобен для современного исследователя в том смысле, что акцент на «жизнеописание» приводит в большой беспорядок весь прочий фактографический материал. Этим «Деяния королей» в корне отличаются и от Ордерика, и от англосаксонских хроник. Но сбивчивость и скудность описания событий окупаются аналитическим характером работы — тем, чего были лишены хроники. Уильям Малмсберийский пытается осмыслить глубинные причины и следствия нормандского завоевания, в том числе в этнополитической и этнокультурной сферах.
Так, он противопоставляет друг другу уже не Гарольда и Вильгельма, а англосаксов и нормандцев. Старый уклад жизни англосаксов он изображает насквозь аморальным, варварским: нравственное разложение знати, предававшейся пьянству, обжорству, разврату, чрезмерной роскоши в одежде, бытовая нечистоплотность народа, безграмотность и низкий уровень интеллектуального развития духовенства — все это, по мнению Уильяма Малмсберийского, и привело англосаксов к упадку и поражению. Им он противопоставляет нормандцев — отважных, религиозных, более дисциплинированных внутренне и внешне[476]. Трудно судить как об источниках, так и о степени достоверности этих сведений. Если Уильям Малмсберийский критиковал англосаксов вообще (а делать он это мог, не будучи современником нормандского завоевания, только с чужих слов), то это похоже на отголоски прежних культурных различий между патриархальной северной периферией и континентальной Европой, о чем мы уже говорили; понятно, что отголоски эти возникают здесь во франко-нормандской интерпретации, с известной долей неприязни к чужому укладу жизни. Однако, на наш взгляд, скорее всего Уильям Малмсберийский имел в виду прежде всего старую англосаксонскую знать, чей образ вырисовывался за обобщающим термином «англы» ввиду описываемых реалий жизни; думается, такие пороки, как роскошь в одежде и пресыщение едой, вряд ли могли быть свойственны простолюдинам, а подобных обвинений в адрес англосаксов у Уильяма Малмсберийского больше всего. Возможно, он преследовал цель, еще могущую быть актуальной в его время — доказать несостоятельность прежней элиты, дабы оправдать ее замену новой, современной самому писателю. С другой стороны, как мы видели на примере с Гарольдом, Уильям Малмсберийский положительно относился к известным личностям англосаксонского прошлого — в частности, к Вальтьофу, которого изображает, в соответствии с англосаксонской традицией, героем и мучеником[477]. Пожалуй, выводы можно сформулировать так: у англосаксов были герои, но моральное разложение части знати и духовенства привело Англию к упадку и кризису. Нормандское завоевание же, хоть и было насильственным актом (а не легитимным, как у Ордерика и нормандских авторов!), вывело Англию из кризиса, принеся обновление и прогресс. Таким образом, Уильяма Малмсберийского можно считать родоначальником концепции англо-нормандского синтеза; вышеуказанные взгляды по сей день имеют большое распространение в историографии, а в первой половине XX в. вообще доминировали (Ф. Стентон, Д. Дуглас, и др.; см. историографический раздел). По сути, Уильям Малмсберийский первым из историков нормандского завоевания попытался применить к этому событию культурно-цивилизационный подход, сравнивая англосаксов и нормандцев с этнокультурной точки зрения.
469
Ordericus Vitalis. Р. 210.
470
Clanchy М.Т. Op. cit. Р. 63.
471
Ordericus Vitalis. Р. 227, 235.
472
Ibid. Р. 235, 269. Разумеется, англосаксы были христианами и до нормандского завоевания; Ордерик скорее имеет в виду включение Англии в континентальную церковную структуру и традиции, связанные с упрочением позиций папства в XI в.
473
William ol Malmesbury. Р. 255–258, 272.
474
Ibid. Р. 258.
475
Ibid. Р. 308–309.
476
Ibid. Р. 279, 280.
477
William of Malmesbury. Р. 286.