Страница 39 из 47
В англосаксонских источниках подробно излагается история сопротивления нормандцам, и главное — четко указываются причины этого сопротивления, конкретные притеснения со стороны нормандцев по отношению к той или иной области, городу, а то и персоне, если речь идет о крупной знати, предводителях движения.
С другой стороны, нельзя не заметить, что тон англосаксонских хроник становится тем менее сочувствующим по отношению к повстанцам, чем дальше события отстоят от 1066 г., тогда как критика негативных деяний Вильгельма все больше сменяется положительными оценками его централизаторской политики и военных успехов. Это может служить подтверждением того, что власть нормандцев год от года все больше перерождалась из оккупационной в легитимную, признанную, а повстанческое движение деградировало в сторону феодальных смут и локального бандитизма. Так, например, восставших в 1075 г. эрлов «Англо-Саксонская Хроника» называет «изменниками королю», подчеркивая, что англосаксы поддерживали не их, а короля[459].
Что же до самого Вильгельма, то ему посвящена целая эпитафия, где отмечены и его достоинства, и недостатки (что немыслимо для нормандских хроник): сильный правитель, «собиратель» государства, удачливый полководец— и, вместе с тем, «угнетатель бедного народа», патологически жадный до денег, жестокий по отношению к противникам[460].
Мораль англосаксонских хроник выдержана в примирительном тоне: что было, то было, но все — по воле божьей.
Идея божественного воздаяния за грехи получает особенное развитие в трудах англо-нормандских писателей XII в. Это, в сущности, не удивительно: все они были монахами, а XII век был временем возвышения папства. Но, с другой стороны, в отличие от взвешенности англосаксонских хроник, где события мотивировались вполне реалистично и непредвзято, англо-нормандская историография снова дала крен в пропагандистскую сторону, унаследовав многие черты нормандской хронистики XI в. Правда, задачи изменились: если нормандские хронисты имели своей целью легитимизировать само завоевание Англии, то авторы XII в. скорее отражали интересы новой, смешанной, англо-нормандской элиты, склонной легитимизировать новую династию, стоящую во главе этой элиты, и, соответственно, очернить элиту прежнюю, англосаксонскую, которая проиграла борьбу и ушла в прошлое. Поэтому у англо-нормандских авторов старые, формально-юридические мотивировки дополняются и как бы смягчаются за счет рассмотрения этнических аспектов нормандского завоевания (что было свойственно англосаксонской хронистике), и потому не выглядят столь односторонне, как у их нормандских предшественников. Впрочем, в наименьшей степени как пропагандистские, так и этнические мотивы присущи Эдмеру, человеку глубоко религиозному, чей кругозор был ограничен узкими рамками внутрицерковных дел. Его мотивировка и оценки нормандского завоевания — чисто религиозные. Все бедствия Англии в XI в., начиная с широкомасштабных вторжений датчан и кончая нормандским завоеванием, объясняются как исполнение пророчества св. Дунстана Кентерберийского — англосаксонского церковного деятеля и подвижника второй половины X — начала XI вв., осудившего и проклявшего некогда короля Этельреда за то, что тот вступил на престол, убив своего брата Эдуарда. Пророчество Дунстана сбылось: начались бесконечные войны, бедствия, датское завоевание Англии Кнутом, феодальные смуты и, наконец, нормандское нашествие[461]. Ни этнических, ни глубинных политических мотивов у Эдмера найти невозможно, да, впрочем, их там и не может быть, исходя из жанра произведения. Все исторические события исчерпываются у него взаимоотношениями королей и церковных прелатов, и констатацией результатов. Божественный промысел, деяния святых, и т. п. — абсолютный и единственный двигатель истории. Реальные причины событий, таким образом, игнорируются.
Диаметрально противоположную по глубине и аналитичности картину нормандского завоевания дает Ордерик Виталий. Вероятно, его можно назвать лучшим историком нормандского завоевания среди нормандских и англо-нормандских авторов. Правда, как и все эти авторы, Ордерик первоначально гневно обрушивается на Гарольда: «По вине клятвопреступления Гарольда Англия была на пути к развалу», — пишет Ордерик, выводя причину войны между двумя государствами из «узурпации» Гарольдом английского престола[462]. Вообще, Ордерик клеймит Гарольда с таким пылом, какому позавидовал бы Ги Амьенский. К стандартным обвинениям в узурпации трона и братоубийстве добавляется постоянное упоминание о «тирании», о «злодействах» и «жестокостях» Гарольда, при отсутствии каких-либо конкретных доказательств и фактов к этому. В правление Гарольда, по словам Ордерика, «Англия стонала от всякого рода угнетения»[463]. На чем основаны эти утверждения — непонятно; при анализе англосаксонских источников они не выдерживают критики. Очевидно, в вопросе о престолонаследии — исходной точке нормандского завоевания — Ордерик Виталий всецело разделяет позицию своих нормандских предшественников.
Также несколько оторван от действительности тезис Ордерика об абсолютной непопулярности «тирана» Гарольда среди соотечественников. По словам Ордерика, в результате «узурпации» трона «англы впали в гнев»[464]. Он также явно преувеличивает силу оппозиции Гарольду, прежде всего в лице Тости, изображая последнего едва ли не героем, выразителем чаяний оппозиции. «Одни покорились тирану, другие бежали в чужие земли» с целью дальнейшего сопротивления, указывает Ордерик[465]. Даже при Гастингсе, по его словам, англосаксы сражались не столько за Гарольда, сколько за спасение своей страны от иноземного вторжения[466]. Между тем, с позиций современной историографии, дело обстояло совсем наоборот. Тезис о «тирании» Гарольда опровергается англосаксонскими источниками и ничем не подтверждается; оппозиция Гарольду опиралась на локальные аристократические группировки, точно так же, как другие подобные группировки (южные) поддерживали Гарольда и при Гастингсе сражались как раз именно за него, связанные либо общими интересами, либо вассальными обязательствами, либо просто присягой (как хускерлы), а то и локальным уэссекским «патриотизмом». И уж во всяком случае Вильгельм, иноземный монарх, вряд ли был более предпочтителен англосаксам.
Немаловажное здесь другое: кто скрывается за термином «англы» (Angli), постоянно фигурирующим в источниках? К этому вопросу мы вернемся в следующем разделе.
Что же касается картины нормандского завоевания у Ордерика, то прежняя, стандартная для нормандских писателей трактовка событий меняется после коронации Вильгельма: появляются ноты сочувствия англосаксам, говоря о начавшихся притеснениях которых, Ордерик развивает идею «хороший царь — плохие бояре»; начало англосаксонского сопротивления он выводит из бесчинств нормандской администрации в отсутствие Вильгельма. Фиц-Осберна, одного из глав этой временной администрации, он называет «первейшим и величайшим угнетателем англов», тогда как Вильгельм выступает образцом политической мудрости и христианской добродетели; справедливые законы, посильные налоги, дисциплина в армии — все это заслуги короля[467]. Между тем, англосаксонские источники постоянно упоминают о непосильных налогах, вызывавших восстания, о злоупотреблениях властей, и т. п. «Чем больше создавалось законов, тем больше творилось беззаконий», — сетует «Англо-Саксонская Хроника»[468].
459
Ibid. Р. 158.
460
Ibid. Р. 163–165.
461
Eadmer. Р. 3–4.
462
Ordericus Vitalis. Vol. 2. Р. 191. Вообще, подход Ордерика нельзя назвать чисто формальным; с позиций средневекового религиозного менталитета клятвопреступление рассматривалось как одно из тягчайших преступлений.
463
Ordericus Vitalis. Р. 135, 139, 171.
464
Ibid. Р. 139.
465
Ibid.
466
Ibid. Р. 173.
467
Ordericus Vitalis. Р. 193, 203, 318.
468
ASC. Р. 163.