Страница 15 из 24
На высоте лобного места, или эшафота, стояли палачи. Позади фронта все пространство низкой лощины Болота, все кровли были усеяны зрителями; любопытные даже стояли на козлах и запятках карет и колясок. Вдруг все всколебалось и с шумом заговорило: „Везут! везут!“
Вскоре появился отряд кирасир, за ним необыкновенной высоты сани, и в них сидел Пугачев; он держал в руках две толстые зажженные свечи из желтого воска, который, от движения оплывая, залеплял ему руки; напротив его сидел священник в ризе с крестом и еще секретарь тайной экспедиции; за санями следовал отряд конницы. Пугачев был с непокрытою головою и кланялся на обе стороны.
Сани остановились против крыльца лобного места. Когда Пугачев и любимец его Перфильев в сопровождении духовника и двух чиновников взошел на эшафот, раздалось: „На караул!“ – и один из чиновников стал читать манифест.
При произнесении чтецом имени злодея Архаров спрашивал: „Ты ли донской казак Емелька Пугачев?“ – „Так, государь, – отвечал последний, – я“ и проч. Во все продолжение чтения манифеста он, глядя на собор, часто крестился, тогда как его сподвижник, Перфильев, стоял неподвижно, потупя глаза в землю.
По прочтении манифеста духовник сказал им несколько слов, благословил их и пошел с эшафота.
Тогда Пугачев сделал с крестным знамением несколько земных поклонов, обратясь к соборам; потом с оторопелым видом стал прощаться с народом, кланялся на все стороны, говоря прерывистым голосом: „Прости, народ православный“.
После этого экзекутор дал знак палачам, и палачи бросились раздевать его; сорвали белый бараний тулуп и стали раздирать рукава шелковаго малинового полукафтанья. Тогда он всплеснул руками, опрокинулся назад, и вмиг окровавленная голова уже висела в воздухе, палач взмахнул ее за волосы. С Перфильевым последовало то же. Четвертование было исполнено над трупами. Отрезанные части тела несколько дней выставлены были около московских застав и, наконец, сожжены вместе с телами, а пепел развеян палачами. Внук Пугачева был жив еще в 1890 году; он жил в одной из московских богаделен».
Через две недели после казни Пугачева в Москву прибыла императрица Екатерина и здесь принимала участие в удовольствиях столицы, где в то время праздники следовали за праздниками.
Роскошью и разнообразием их Екатерина старалась возвысить блеск своего двора и затмить пережитое ею тревожное время. Со дня открытия законодательной комиссии, более шести лет перед этим, Екатерина не позабыла своего неудовольствия на старую столицу и, возвратясь снова в ее белокаменные стены, говорила, что чума не истребила всего политического яда, коренящегося в этом городе.
Весною 1775 года в Москве изготовлялись важнейшие из реформ екатерининского царствования – новые губернские учреждения, которые явились главным результатом законодательной комиссии; образцом для этих учреждений послужило устройство остзейских провинций. Разумеется, подобный образец имел большую поддержку в остзейцах, занимавших многие значительные места при дворе и в администрации. Екатерина хотела сначала ввести новые учреждения только в Твери, в виде опыта. Но, как уверяет Сиверс, совет, состоявший из придворных льстецов, бросился к ее ногам и со слезами умолял немедленно обратить в закон такое великое благодеяние. Императрица уступила, и проект сделался законом.
В Москве также в это время вышел манифест «о высочайших дарованных разным сословиям милостях по случаю заключенного мира с турками». В числе пунктов этого манифеста был один, который унижал достоинство граждан и облегчал чиновникам и недобросовестным богачам способы притеснять мелких торговцев.
Пункт этот предписывал гражданам, не имеющим капитала свыше 500 рублей, называться не купцами, а мещанами и платить по-прежнему подушные; купцы же всех трех гильдий освобождались от подушного и обязывались платить по одному проценту с «объявленного им по совести» капитала. Про этот манифест государыня писала к Гримму, что он ее лишает полутора миллиона дохода. Также не менее неудовольствия в Москве произвел указ и 3 апреля 1775 года об экипажах и ливреях.
Главным мотивом для распределения экипажей и ливрей соответственно разным рангам выставлено желание уменьшить «день ото дня умножающуюся роскошь». Сакен, саксонский посланник, доносил своему двору, будто этот указ произвел в Москве большее неудовольствие, нежели бедствия чумы и пугачевщина, а неслужащая часть дворянства, униженная новыми правилами, будто начала покидать столицу. Государыня в этот приезд пробыла в Москве почти год и на этот раз видимо осталась довольна древней столицей.
О своих тогдашних впечатлениях вот что она писала Гримму: «Я в восторге, что сюда приехала, и здесь все большие и малые в восторге, что меня видят… Этот город есть феникс, воскресающий из пепла; я нахожу народонаселение заметно уменьшенным, и причиной тому чума: она наверное унесла в Москве более ста тысяч человек. Но перестанем говорить об этом. Вы хотите иметь план моего дома? Я вам пришлю его, но не легка штука опознаться в этом лабиринте.
Я пробыла здесь два часа и не могла добиться того, чтобы безошибочно находить дверь своего кабинета, это торжество путаницы. В жизни я не видала столько дверей; я уж полдюжины велела уничтожить, и все-таки их вдвое более, чем требуется».
Какие неудобства императрица испытывала, видно, между прочим, из слов: «Сидя между тремя дверями и тремя окнами», а также из следующей выдержки: «У меня в Москве очень дурное помещение в грязном квартале, дом мой высок и сам по себе, и по местоположению, которое он занимает; соседние испарения распространяют там миазмы, более полезные в истерике, чем приятные, и я удаляюсь оттуда почаще…»
Панорама увеселительных строений на Ходынском поле в честь празднования победы над Турцией. 1775. Фрагмент
Петровский дворец близ Москвы. Литография А. Дюрана. 1840-е
Глава IV
Рассказы капитана де Белькура про Москву. – Подъездной дворец. – Загородные дома в Петровском. – Землянки французов. – Башиловка. – Архитектор Матвей Казаков. – Лобное место. – Историческое прошлое его. – Салтычиха. – Убийцы Жуковы. – Тайная канцелярия. – Истязания и пытки. – Вольная типография. – Н. И. Новиков. – Деятельность московских масонов. – Гроза, постигшая их. – Университетская типография. – Старые московские типографщики и книгопродавцы. – Возвращение Новикова в Москву. – Характеристика Новикова. – Рассказы про масонов. – Обряд посвящения в масоны. – Банкеты масонов. – Число масонских лож в Москве. – Запрещение масонских лож в 1822 и 1826 годах. – Забытая масонская ложа.
В царствование Екатерины II Москва, как уже мы выше говорили, не производила хорошего впечатления своими постройками. По словам Тесьби де Белькура, древняя столица имела вид «совокупности многих деревень, беспорядочно размещенных и образующих собой огромный лабиринт, в котором чужестранцу не легко опознаться». Вы видите тут, говорит он, огромные, роскошно изукрашенные палаты; но все строено в самом странном вкусе (le goût le plus baroque). Эти палаты окружены дрянными маленькими домишками, которые без преувеличения можно назвать балаганами.
Даже самый царский дворец в Кремле состоит из беспорядочных полуразрушенных построек, как будто он только что выдержал осаду от варваров-разрушителей. Улицы дурно расположены и так же дурно содержатся.
Благоустроенных общественных зданий нет, ни одно даже не заслуживает такого названия. Белькур восхищается только одними триумфальными (Красными) воротами, существующими посейчас.
Во время пребывания своего в Москве в 1775 году императрица Екатерина II повелела в память побед российских войск над оттоманами заложить подъездной дворец за Тверской заставой, на пустом месте, принадлежащем московскому Высокопетровскому монастырю.