Страница 21 из 30
Глава 5 Братовая
Елисей слушал лес.
А лес молчал.
Не бывало такого, чтобы живой лес да молчал. Всегда что-то да есть. То ли шелест листвы, в которой возился еж, то ли хруст ветки под лисьей лапой. Вздохи оленей, которые сутью своей чуяли близость волка. И это если птиц не слушать.
Птицы в лесу были всегда.
Или комары.
Егор хлопнул по шее. Нет, комары в этом лесу имелись, но легче от того не становилось. Елисей с трудом сдержал рык: лошадь под ним и так нервничала, не хватало, чтоб понесла.
— Неладно? — Ерема подъехал ближе.
Он смотрел так… виновато, что сердце в груди кольнуло.
Ссора? Не было ссоры. А все равно будто сломалось что-то важное, и как починить?
— Неладно, — согласился Елисей, разглядывая брата искоса.
Прежний он.
Только похудел. И в последние дни почти не ест. Говорит — не хочется. Переживает. Сессия ведь, экзамены… Можно подумать, его из-за несданного экзамена отчислят. А ночью стонет. Тронешь — просыпается сразу, садится с глазами раскрытыми, а в них — пустота.
Спрашиваешь, что снилось.
Ничего.
И не лжет.
— Мерзнешь? — Елисей коснулся холодной руки брата.
— Что? А… нет… не знаю. Лис… — Ерема придержал коня, позволяя Лойко себя обойти. И Емельке, который привычно держался позади. Ехал и по сторонам головой крутил.
Илья.
Телега с девушками, которые Елисею сразу не понравились. Пахло от них болотом.
Арей.
Кирей на дивном коне.
— Что? — Евстигней придержал коня, но Лис покачал головой. И Евстя понял. Тронул бока злющего жеребца, с которым никто, кроме Евсти, сладить не умел. Конь оскалился и попытался было тяпнуть кобылку Еремы, но та привычно отступила в сторону.
— Лис… ты меня простишь? — Ерема вытер пот. А ведь выглядит он совсем худо. Белый. Под глазами мешки темные. И дрожит мелко, точно в ознобе.
— За что?
— За все. — Он облизал губы. — Я дураком был, и… кажется, лучше мне сейчас… потеряться.
— Чего?
Вот уж точно терять брата Елисей не собирался. Но тот перехватил руку и заговорил быстро, захлебываясь:
— Я дураком был. Подумал… тебе было плохо. И мне плохо. Нас связали, не сказавши толком, чем это грозит. А он подошел… предложил… я взял клятву крови, что он… проведет обряд. Разделения.
Елисей вздохнул.
И прислушался.
Качнулись ветви, будто слетела с них невидимая птица… Сорока? Юркий королек, в котором весу на два пера? Или не птица вовсе?
— Он провел… сначала все было хорошо. Тебе ведь стало легче?
И Ерема с такой надеждой смотрел, что Елисей кивнул.
Стало.
Луна пришла.
И позвала. И он, услышав голос ее, не стал противиться зову.
Он очнулся незадолго до рассвета, уже за Акадэмией, из которой выбрался, а как — не помнил.
Он лежал на берегу пруда. И пил воду. И слизывал с лап свежую кровь. Оленью. Растерзанный зверь лежал здесь же, и Елисей мысленно попросил у него прощения. А потом вновь обернулся, на сей раз полностью сохраняя разум и память. Он вернулся по своему следу тайным путем. И никто, кроме Еремы, ничего не понял.
— А потом… я не знаю, что происходит… все время хочется спать. И было несколько раз, что я терялся. Засыпал, но открывал глаза и понимал, что нахожусь где-то… не там нахожусь. Понимаешь?
Елисей покачал головой.
— Я больше не доверяю себе. Я не знаю, что еще он со мной сделал. Не только обряд ведь… И значит, мне нельзя с вами.
— Почему раньше не сказал?
— Потому. — Ерема вытер испарину рукавом. — Сам не понимаешь⁈ Меня бы не выпустили… заперли… лечить… а там и залечили бы… Я не хочу умирать. Я дурак, но умирать не хочу. Отпустить нас не отпустят. Слишком много знаем… И надо уходить. Сейчас, пока есть еще шанс, пока… Смотри.
Он тронул кафтан.
Обыкновенный, из добротного сукна шитый.
— Рыжих в царстве хватает… А сейчас я на царевича похож не больше, чем ты… чем мы все… Денег есть немного. Доберусь… куда-нибудь доберусь, а там и дальше. Я подумал, что к степям поеду. Там хватает всякого… люду. Затеряться будет легче, чем здесь.
— Уходишь, значит?
Эта мысль Елисею не понравилась. Настолько не понравилась, что не удержал он волчью недовольную натуру, отозвалась она раздраженным рыком.
— Ухожу. Прости… И тебе уйти советую. Пока никто не понял, кем ты стал, но это ведь дело времени. До новой луны пара дней осталась. И ты ее уже слышишь.
Елисей кивнул.
Слышит.
Как не услышать, когда она рядом, белая госпожа, легкая шагом своим, прикосновением близкая. Того и гляди скользнет по загривку прозрачная длань лунного света и ухватится крепко, вытащит волчью подлую суть людям на кровавую потеху.
— Обернешься, и… не посмотрят, что из одной миски ели. — Ерема рванул воротник. — Не отпустят. Поднимут на колья. Скажут, если и не убивал, то убьешь… Сам знаешь, с такими, как мы, разговор короткий.
— Не доедешь. — Елисей протянул руку, но прикоснуться к себе брат не позволил, отпрянул, и лицо исказилось.
— Не надо!
— Ты болен.
Этак он далеко не отъедет. Упадет в кусты да и сгинет.
— Без тебя знаю. — Ерема потряс головой. — Шумит… шепчет, что нельзя уезжать. Что я с вами должен… за тобой приглядывать должен… А значит, самое верное — уехать. Нельзя его слушать.
Он зажал уши руками.
— Нельзя. Он меня отпустит, когда поймет, что я не с вами, что ушел… что…
Ерема дернул за поводья, заставляя кобылку пятиться. И та недовольно мотала башкой, грызла удила да всхрапывала.
— Успокойся. — Елисей повернулся к дороге.
А телега далековато уползла.
И остальные. И знают ли, что Ерема задумал? Догадываются… И как быть? Задержать? Не позволит. Он для себя все решил. И значит, только силой.
— Не получится. — Ерема слишком хорошо знал брата. И, привставши на стременах, шлепнул кобылку по шее, за повод дернул. — Не надо, Елисей… Если все будет хорошо, я тебя найду. Обещаю, что я тебя найду, слышишь?
— Слышу.
— Или ты меня… мы еще свидимся. Оба выживем и свидимся. Но если вдруг случится, что я… что вернусь к вам… и стану говорить, что передумал, не верь. — Ерема сглотнул. — Я не передумаю. А он… заберет мою шкуру… оборотни ведь разными бывают, помнишь?
— Помню.
— И ты узнаешь, когда я — это не я… А если и не узнаешь… я не собираюсь возвращаться. Поэтому если… если вдруг… бей, не жалея. Живым я ему себя не уступлю. А потому если придет, то меня уже нет…
— Дурак.
Елисей руки положил на луку седла.