Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 130 из 136

Катарина встала. Подошла к зеркалу.

Стара ли она? Наверное. Двадцать семь — это много, чудовищно много… и красота ее почти увяла. Пусть морщин пока нет, но они появятся. Может, уже появились? Может, прячутся под слоем пудры, которой вдруг показалось слишком много, и Катарина потянулась за полотенцем. Она терла лицо до красноты, до боли, а отбросив полотенце, все-таки расплакалась. И отражение стало еще более уродливым.

Да кому она нужна?

Джону? Смешно. Права Маргарет. Во всем права. Джон видит не Катарину нынешнюю, но ту девочку, которую когда-то не смог получить, которой почти признался в любви… а если бы признался? Если бы предложил бежать? Да хоть на край мира… но нет, не предложил бы.

Он выбрал корону. И выберет вновь.

А в Катарине весьма скоро разочаруется. И тогда… так стоит ли оно мучений? Катарина смахнула слезы. Сделала вдох. И выдох. И улыбнулась себе, пусть улыбка и была вымученной. Да, пожалуй, так будет правильнее всего. И давно надо было…

Этот флакон, стесняясь и отводя взгляд, протянул палач.

Темное стекло. Узкое горлышко, залитое воском. И тонкий запах паленого мяса, что привязался то ли к воску, то ли к стеклу. Запах исходил от палача.

— Выпейте, — сказал он шепотом. — Когда… объявят… оно-то… полегче станет.

И Катарина обрадовалась.

— Оно-то, конечно, грех, но… — он развел огромными ручищами, не способный найти слов.

— Что это? — Катарина спрятала флакон в юбках, а потом уж спросила.

— Лютиковы слезы. Теща моя-то знатная ведьма… сама дала… сказала, мол, отнеси, а с нею спорить, — он вновь вздохнул и махнул, сетуя, что связала его жизнь с ведьмой. — Коль три капли, то приспокоитесь. И боли не будет. Когда больше…

Он замолчал, не смея произнести то, что свяжет его со смертью, пусть и добровольной. А Катарина, сняв перстень, протянула ему:

— Передайте вашей теще мою благодарность.

Тот пузырек и вправду ее успокаивал. Призраком выбора, шансом избавиться от боли. И порой ей хотелось просто взять и… она доставала его из тайника, любовалась неровностями стекла, грела в ладонях.

Лютиковы слезы — мягкий яд.

И смерть от него похожа на сон, тот, который никогда не заканчивается. И пусть он не пригодился тогда, но Катарина, повинуясь порыву, забрала флакон, чтобы спрятать в новых своих покоях. Надо же, не зря. Она смахнула пыль со стекла. Коснулась потемневшего воска.

Лютиковы слезы… она читала про них. Потом уже, когда призрак смерти отступил, когда стало любопытно и появилась убежденность, что палач солгал.

— Не сегодня, — Катарина прижала флакон к щеке, согревая теплом.

Лютиковы слезы делают из тех лютиков, которые прорастают на могилах, чтобы в полночь раскрыть желтоватые лепестки и наполниться лунным светом. И уж он, смешанный с росой, становится ядовит. Его собирают осторожно, ибо одного прикосновения хватит, чтобы душа отравилась, а там и тело заболеет, ослабеет, истает, сил лишившись.

И хранят их в темном стекле. И берегут, ведь день ото дня, год от года яд становится лишь крепче.

А если… ведь не обязательно самой уходить. Капля в кубок с вином, и Джон заболеет. Не сразу, нет, лютиковы слезы коварны. Он просто сделается мрачен, и все спишут эту мрачность на похмелье. А там еще одна капля… и еще… трех хватит. Или четырех?

Для сестры тоже останется.





Она сама виновата. Она не пощадит Катарину, что бы ни говорила теперь. Она дождется своего часа, чтобы отомстить за обиду, нанесенную мужем, будто это Катарина виновата.

Ярость исказила черты. И вдруг показалось, что в волосах вспыхивают золотые искры камней. Нет. Катарина отступила от зеркала. Не станет она никого убивать.

Или все-таки… она имеет право себя защитить. И когда Джона не станет… она ведь была коронована и в отсутствие иных наследников может предъявить права на престол. Ее поддержат. Найдутся те, кому Катарина будет выгодна в роли королевы. А она позволит верить, что все еще слаба, что ею можно управлять, что…

Камни горели ярко.

Катарина почти чувствовала их. Подними руку — и коснешься, столь гладких, раздражающе близких. И подняла. И убрала.

Это не она. Не ее голос. Не ее мысли. Вот только они не уходят.

Разве не обидно ей? Всю жизнь отдать на чужие игры? Неужели не хочется сыграть самой? Отплатить болью за боль, страхом за страх? Хочется. Она ведь живая. Но не станет. И вовсе не потому, что Катарина готова прощать, нет. Она просто боится. Чего?

Она помнит тело в пруду. Улыбку на губах. И руки, что прикрывали развороченное чрево, в котором пряталось чудовище. Она понимает, что как сосуд больше не годна, а потому знает, какую цену тварь попросит за помощь. И нет. У Катарины нет пока детей, но и обещаний давать она не станет. Она помнит те страшные сказки, когда данное слово оборачивалось бедой.

Дура? Быть может.

Она вернула флакон в тайник. Сколько у нее дней? Сколько ни есть, а все ее. И, отвернувшись от зеркала, которое теперь отражало Катарину, но взбудораженную, с растертыми докрасна щеками, со всеми морщинами и близкою ее старостью, вышла из комнаты.

Кивнула стражнику, который возник будто бы из ниоткуда, и велела:

— Сопроводи меня. Я хочу прогуляться по саду.

Перечить ей не посмели.

Все-таки она королева… все еще королева.

Спина дракона пылала жаром. И жар этот пробирался до самых костей. Кайдену казалось, что еще немного — и он вспыхнет. А вот змей ничего, только щурился блаженно и растекался по широкой спине, пытаясь обнять ее. Он приоткрыл глаза, желтые, что расплавленное золото, и закрыл их.

Кайден же вцепился в острый хребет.

Вниз он старался не смотреть. Героям не положено бояться. И это не страх. Просто… просто земля далеко. Слишком уж далеко. Поля, леса — крохотными одеяльцами. Реки-нити. И горы будто игрушечные… и мутит оттого. И Кайден борется с дурнотой, смутно подозревая, что если не одолеет, то просто-напросто полетит вниз.

— Не смотри туда, — змей все-таки заговорил.

— Я не смотрю.

— Смотришь.

Города, городки, деревушки… и кажется, люди внизу суетятся. На муравьев похожи. Ветер в лицо ледяной, шкуру дерет, а снизу дракон пылает. Да лучше бы верхами… или по реке… всего-то пару дней.

Кайден сглотнул.

Или вот туманной тропой пройти можно было бы… без оружия, конечно, рискованно. Да и ослаб он изрядно, но если попросить кого…