Третий лишний

— Если за ставку, то попроще будет, — чуть более радостным голосом сказал Врубель. — Знаешь, есть одни ребята, образовались в прошлом году, но уже опытные, играют хорошо, песни сами пишут и состав у них полный. Недавно магнитоальбом записали…

— Что за группа и что за альбом? — уточнил я.

— Альбом «Рок-чемодан» называется, — в трубке раздался смешок. — Но не бойся, там действительно рок.

— Да я и не боюсь… — вернее, этого не боюсь, а вот другого очень опасаюсь. — А что за команда?

— «Гулливер», — Врубель засопел, видимо, приготовившись давать мне отповедь по поводу несерьезного названия. — Там Лёшка Айдоницкий и Серега Галанин… они с Женькой в одной группе раньше играли, но потом разбежались. [2]

— С каким Женькой?

— Да из «Браво» же, вы на их концерт ходили. Поет там девчонка, а он…

— Постой-постой… Хавтан… а как фамилия второго — Галанин? Я правильно услышал?

— Да, точно так. Галанин, Серёга.

Я никогда не слышал про группу «Гулливер» и вряд ли был знаком с их творчеством. Но Галанина я знал — всё наше поколение знало. Во время перестройки они на пару с Сукачевым создадут «Бригаду С» и будут выдавать неплохой хулиганский рок-н-ролл; правда, чуть позже испортятся, как и все рокеры советского времени. Сукачев, кажется, будет тащить эту «Бригаду» очень долго, а Галанин создаст группу имени себя, «СерьГа», в которой споет свой чуть ли не единственный хит — «А что мне надо? Да просто свет в оконце!».

В общем, я перестал волноваться по поводу этого «Гулливера». Скорее всего, они тоже поют что-то глубокомысленно-роковое без всякого политического подтекста, как многие представители русского рока этого времени. В принципе, поначалу я собирался выпросить у Врубеля какую-нибудь кавер-группу, которая развлечет студентов западными хитами, но и такой вариант был вполне приемлем.

— Дим, думаю, они подойдут, — сказал я. — Нужны текстовки песен, которые они будут петь — штук десять хватит… а альбом я поищу в звукозаписи. Как он называется — «Рок-чемодан»?

— Да, так… — подтвердил Врубель. — Но лучше не в звукозаписи, а в киосках у трех вокзалов, там они точно должны быть. Насчет текстов — сделаем, попрошу знакомых подготовить, требования известны, так что оформим всё по высшему разряду. Завтра вечером уже можно будет забрать.

На этом мы и порешили.

***

Врубель, похоже, редко заглядывал в звукозаписи — в знакомой мне комнатке на Соколе «Гулливер» имелся. Правда, тратится на импортную пленку я не стал — не ради русского рока, — так что их музыку я слушал с советской «МК». «Романтик» ради такого случая я потащил с собой, а место для прослушивания мы с Аллой нашли в небольшом скверике рядом с церковью за станцией метро — там было относительно тихо, шум от Ленинградки туда пока не добивал, а никаких служб у монахов сегодня, кажется, не было.

В принципе, «Гулливер» был тем, что нужно комсомольцам для их отчета. Наверное, какие-то песни они исключат из концертного плейлиста как сомнительные с идеологической точки зрения, но не обязательно, потому что в целом группа ничего особого не делала. У них, правда, была тяжеловатая гитара, но в основном именуемый музыкой шум создавали популярные сейчас синтезаторы и какие-то приглушенные ударные. Если убрать из уравнения гитару, этих поклонников Джонатана Свифта будет не отличить от «Ласкового мая» или «Миража» более позднего времени. Впрочем, влезать в продюсирование этой команды я не собирался — разберутся как-нибудь и без меня. Главное, чтобы райкомовские тетушки не возмутились продвигаемым мною непотребством — я про «Гулливера» действительно ничего не знал, а они могли, например, уже сотворить какую-либо жуткую для комсомольцев крамолу.

Но я надеялся на лучшее.

— Пусть цветет зимой и летом наш веселый хеви-метал… — пробормотал я и повернулся к Алле, которая слушала «Гулливера» очень внимательно: — И как тебе?

— Знаешь, кажется, я была на их концерте… в прошлом году, зимой, — она смешно наморщила лобик. — Да, точно была, с Иркой, они в Долгопрудном выступали, мы туда часа два добирались. А потом ещё и обратно. По мне — нормально… громковато, наверное, но тогда нам понравилось.

— Зрители тоже напивались?

— Нет, там строго с этим было… хотя все выпили… мы тоже тогда с Иркой бутылку напополам распили в туалете и ещё одну девчонку угостили. Поэтому и танцевали, как угорелые.

Я представил, как будут танцевать под весьма бодрый рок выпившие заборостроители, и подумал, что будет хорошо, если после этих плясок меня не распнут в райкоме рядом с бюстом Ленина и переходящим красным знаменем.

Те две женщины-комсомолки выглядели вполне способными на такой поступок.

***

Если не считать того, что я слегка не выспался, то сегодня был определенно удачный день. Все мои начинания заканчивались успешно, и я всерьез рассчитывал, что и визит к старику завершится на хорошей ноте. В конце концов, не будут же они прямо при Алле требовать, чтобы я срочно отправился в ту деревню у реки и застрелил одного из ведущих политиков страны? Или всё-таки могут?

У меня не было ответа на этот вопрос. Даже приглашение нашей пары на встречу могло иметь двойное дно — по идее, я им нужен был один, Алла будет только мешать откровенному разговору о будущем. Я их предупреждал о том, что она не в курсе моей истинной природы, а также упоминал, что хочу, чтобы так оставалось и дальше. Уж не знаю, насколько они прислушиваются к моим пожеланиям, но пока что старик с Валентином не практиковали ничего, что шло бы вразрез с моими интересами. Если, конечно, не считать снайперского ружья в багажнике рабочей «Победы». Но и в этом деле мне нужна была определенность, которой я вряд ли дождусь, если рядом со мной будет сидеть Алла.

Был ещё самый хреновый вариант из всех хреновых вариантов — на даче старика нас ждет засада, которая скрутит несчастную девушку, запрет её в подвале, а мне выкатят условия: либо я в течение двадцати четырех часов делаю то, что нужно, либо буду молча наблюдать, как от моей невесты отрезают кусок за куском.

Впрочем, это была моя фантазия — в прошлые выходные мы с Аллой находились в полной власти того же Валентина, которому достаточно было не выпускать нас из тех мемориальных камер. К тому же за нами по-прежнему приглядывали ребята этого непонятного подполковника госбезопасности, которые могли бы провернуть похищение в любой момент. Но нет — они дали нам погулять на свободе всю эту неделю, подготовиться и сдать экзамены. Они вообще вели себя так, словно совершенно не опасались нашего побега.

Но мы и не сбежали, а сидели на месте, как привязанные.

В общем, меня раздирали сомнения и противоречия во всех версиях будущих событий, которые я придумал и продумал до самых мелочей. Ну а втайне я надеялся, что ничего не будет, а сегодня будет только полусладкое вино и вкусные закуски.

На этой мысли я решительно нажал на кнопку звонка дачи Михаила Сергеевича Смиртюкова, до которой мы добрались без пяти минут назначенное время.

[1] Егора подводит память — Берта Бородкина с 1974-й по 1982-й год была управляющей Геленджикским трестом ресторанов и столовых Главкурорта министерства торговли РСФСР, то есть курировала всю торговлю этого курортного местечка. Наворовать успела прилично — было доказано хищение около миллиона рублей. Арестовали её в 1982-м, суд завершился в апреле 1984-го, а расстреляли её в 1985-м. Впрочем, есть версия, что приговор так и не был приведен в исполнение, но куда она делась — неизвестно. Возможно, Бородкина тихо померла в тюрьме — в середине 80-х ей было около шестидесяти лет, а расстрел обычно меняли на 15 лет строго режима.

[2] На самом деле напарником Галанина был Алексей Аедоницкий — сын советского композитора Павла Аедоницкого. А вообще вся эта банда вышла из института иностранных языков имени Тореза, где учились Галанин, Хавтан и вот этот Аедоницкий. Поначалу они играли мажорный рок-н-ролл, потом перешли на собственный репертуар (группа называлась «Редкая птица»), а когда Хавтан занялся «Браво», двое оставшихся создали «Гулливера». После распада этой группы в 1986-м Аедоницкий так нигде больше и не играл, но с его творчеством знакомы все телезрители — инструментальные заставки его авторства звучат во многих передачах.