Третий лишний

— Вообще-то я морально не готов, у меня шнурки не глажены и галстук забыл, — я похлопал по горлу, но Саша посмотрел на меня с почти ленинским прищуром. — Ладно, ладно, это я так шучу. Пойдем, посветим мордой моего лица, только пусть не обижаются и принимают меня любым, хоть горбатым, хоть рябым.

***

Идти до райкома было с полчаса, но идею подъехать на метро Саша категорически отверг. Шёл он легко, широким шагом, я с трудом поспевал за ним, и сил на какие-то разговоры у меня не оставалось, хотя у меня появилось несколько вопросом, ответы на которые наш главный комсомолец наверняка знал. Впрочем, я и сам, наверное, их знал, но мне было лень напрягаться.

Районный комсомольский комитет сидел в старом двухэтажном здании в небольшом переулке неподалеку от бассейна «Москва». В новой жизни меня в этот район ещё не заносило, и я некоторое время пытался привыкнуть к виду на Кремль без Храма Христа Спасителя и огромного бронзового Петра. Пока что на стрелке острова было нагромождение промышленных зданий фабрики «Красный Октябрь», которая во всю мощь своих высоких труб пыталась удовлетворить потребности советских граждан в шоколаде.

Что находилось в здании райкома в моём будущем, я не знал; ни одного заказа сюда или отсюда у меня не случилось. Зато переулок я знал хорошо, да он почти и не изменился за прошедшие сорок лет. В будущем именно на этой улице сидели послы Люксембурга, а на углу находилась районная управа — сейчас на этом желтом здании висела кондовая вывеска райисполкома; рядом с этим оплотом советской власти стояли, нарушая запрет парковки, две черных «Волги».

Само место было весьма козырным с точки зрения расположения. Скорее всего, после ликвидации комсомола этот особнячок захватили какие-нибудь структуры мэрии; впрочем, его могли и тупо продать какому-нибудь новому русскому миллиардеру — например, под будущую застройку очередной высоткой, которая была зарублена на корню из-за протестов люксембургских дипломатов. Это был один из рабочих способов справиться с жадностью московских девелоперов.

Сейчас времена были другие, про драгоценные квадратные метры думали лишь обитатели коммуналок и бараков, а девелоперы назывались маклерами или даже «жучками», ничего не сносили и не строили, а лишь перепродавали уже существующее. Выход на одного из таких «жучков» был одной из моих целей — самостоятельно лезть на столичный рынок недвижимости мне до ужаса не хотелось.

Сашу в райком пропустили беспрепятственно — ну и меня тоже, даже документов не потребовали. Но тут ещё царила расслабленность, а безопасность воспринималась как нечто, что существует всегда и везде. Думаю, я легко смог бы натаскать сюда кучу ящиков с самодельной взрывчаткой и устроить нечто вроде Порохового заговора. Вот только я понимал утопичность этой идеи — нужного количества магния я на вертолетных кладбищах никогда не добуду. Ну или добуду, но «шкрябать» их напильником буду до глубокой старости. Хотя можно снова привлечь к делу Стаса — вряд ли он откажется, увидев возможность устроить большой бах. Его, наверное, даже очень вероятные человеческие жертвы не остановят.

Комсомольское гнездо было устроено в типовом стиле советского бюрократизма — уродские панели на стенах, рассохшийся и скрипучий паркет на полу и побеленный потолок. Тут было много стендов с разными документами, которые, наверное, были очень важны с точки зрения победы мирового коммунизма, но выглядели очень непритязательно. С другой стороны, я понимал, что на пишущих машинках, которые сейчас были основным инструментом делопроизводства, большего добиться не выйдет. Но через пару лет кто-то из сидящих в этих стенах комсомольцев начнет возить с Запада настоящие компьютеры — в том числе и с издательскими программами, — но приспособить их для коммунистического дела так и не догадается.

Таких райкомов в Москве было много. В одном из них через пару лет недолго будет трудиться и господин Ходорковский — в каком-то невзрачном статусе. Потом его вызовут в райком партии, дадут мешок с деньгами и вежливо попросят что-то с ними сделать. Он подчинится партийной дисциплине — и окончательно уйдет в бизнес. Я вспомнил свои мечты о встрече с этим деятелем в темном переулке — как раз после получения им мешка. В принципе, ничего невозможного в этом плане не было — если я к тому времени научусь убивать.

***

Мы с Сашей поднялись на второй этаж и зашли в кабинет под номером десять. Там сидели две женщино-девушки, которые, кажется, уже вышли из комсомольского возраста, но почему-то продолжали трудиться на благо этой организации. Одеты и причесаны они были по моде семидесятых — наверное, пытались таким нехитрым образом сохранить молодость, — но выглядело это, скорее смешно, как любительская инсценировка «Служебного романа». Впрочем, я помнил депутатш моего времени — они тоже прошли через комсомол, сохранив похожий стиль и в глубокой старости. Я подумал, что Натаха хорошо впишется в этот коллектив.

— Анна, Нина, приветы! — жизнерадостно поздоровался Саша.

Я тоже буркнул что-то, приличествующее случаю. Мне очень не хотелось, чтобы мою судьбу определяли вот эти люди, но, похоже, других опций тут не предлагали.

— Это Егор, он написал тот доклад, — представил меня наш вождь.

— А, Егор! — воскликнула одна из женщин — я не понял, кто из них кто, а переспрашивать не стал. — Проходите, ребятки, садитесь вот сюда, Вадика сейчас нет, так что можете смело занимать его место. Но только сегодня!

Она хихикнула, радуясь своей шутке, вторая женщина и Саша её поддержали, и мне тоже пришлось растянуть губы в подобии улыбки.

— Егор, Анна и Нина работают в отделе учащейся молодежи, они наши кураторы, — объяснил Саша. — Нина ещё и совмещает — она секретарь комитета по нашему направлению. Прошу любить и жаловать.

Он наконец указал рукой на одну из женщин Так, Анна — справа, Нина — слева.

— Очень приятно, — сказал я. — Рад с вами познакомиться. А что с докладом? Насколько я понял, решили не растягивать собрание и его убрали. Смысл его сейчас обсуждать?

Анна и Нина синхронно посмотрели на Саша, а тот лишь виновато улыбнулся. Вообще тут он не выглядел уверенным в себе, каким был в институте. Сейчас он был похож на просителя, а не на хозяина.

— Саша тебе ничего не сказал? — уточнила Анна.

— Нет, — я помотал головой. — А что он мне должен был сказать?

Мой вопрос, кажется, поставил их в тупик. Я грешным делом подумал, что они привыкли говорить иносказательно и не любили прямоту. Возможно, этому их специально обучают на каких-нибудь курсах, которые, впрочем, и мне не помешали бы — после них сдавать философию было бы легко и ненапряжно.

Но Анна быстро взяла себя в руки.

— Ах, вот в чем дело, — она улыбнулась — и скинула лет примерно десять. — Тогда понятно, чего ты сидишь с таким лицом, словно сдаешь экзамен по философии и полностью забыл три источника и три составные части марксизма.

Я хотел вставить хохму про дураков, у которых сходятся мысли, но тогда пришлось бы пересказывать то, о чем я думал, а это было неправильно.

— В каком смысле? — вопрос прозвучал глупо, но меня это не заботило.

Мне хотелось как можно быстрее узнать причину перемены настроения этих женщин.

— В простом, — Анна продолжала улыбаться. — Дело в том, что Саша рекомендовал тебя в институтский комитет ВЛКСМ. Выбирать, конечно, будут члены вашей организации, — спохватилась она, — но нам нужно посмотреть, чтобы кандидатуры, которые вынесут на голосование, были людьми ответственными и не подвели Сашу.

Я подавил порыв схватить этого Сашу, чтоб ему икалось и на этом, и на том свете, вытащить его в коридор и кастрировать, невзирая на разницу в весовых категориях..

— Нет, он мне ничего про это не говорил, — твердо сказал я. — И мне непонятно, с чего он решил меня выдвинуть. Я первак, авторитета в институте у меня нет, меня просто никто не знает. Таких в космонавты — то бишь в комитет — не берут.

— Вообще-то как раз таких и берут, — раздался от двери совершенно незнакомый мне голос.