Страница 16 из 104
Политика Вильгельма по отношению к туземному населению, система следствия и присяжных, созыв членов судебного собрания графства в курию короля — все это получает в данном документе блестящее освещение.
После того, как витенагемот избрал Вильгельма королем, предполагал ли этот последний сохранить это древнее учреждение, из которого он сумел извлечь максимальную пользу, и только изменить личный состав Собрания мудрых, или же он захотел заменить его феодальной курией на французский лад? Вопрос праздный. Люди того времени руководились своими нуждами и подчинялись больше направлявшим общество тенденциям, чем теоретическим видам. А было общепринято, что государь не может ни судить, ни управлять без совета своих «верных»; чувства и понятия, из которых вышел французский феодальный строй и из которых, точно так же, возникла и англо-саксонская коммендация, не увязывались, без такого умеряющего воздействия, с монархической идеей. В самом деле, человек повиновался своему сеньору только в силу индивидуального договора; те, которые зависели непосредственно от государя, обязаны были являться к нему, чтобы уговариваться с ним, а также помогать ему судить и принимать решения всякий раз, как он их созывал; а из этой обязанности советовать легко рождалась в их умах идея соответствующего ей права, так как следует считаться с духом независимости и гордости, которым были проникнуты спутники короля; отражение этого видно в эпопеях еще лучше, чем в хрониках и в актах. Одним словом, король, какой бы ни был — английский или французский, — не мог обойтись без того, чтобы не созывать своей курии. Это было учреждение необходимое, но еще очень неопределенное, с изменчивым видом; и во всех странах оно было более или менее одинаковым, потому что нигде еще не вылилось в определенные формы. Таким образом курия англо-нормандских королей является продолжательницей в одно и то же время и витенагемота и нормандской курии. Но несомненно, англичане смотрели на ее участников, как на преемников витанов. Чтобы обозначить их, употребляли часто слова «Witan» или «Sapientes»[122].
Как и англо-саксонский витенагемот[123], англо-нормандская курия была более или менее многочисленной, более или менее торжественной, и состояла из некоторого, постоянно меняющегося числа родственников короля, его приближенных, должностных лиц, представителей церкви, светских сеньоров, и случайных участников; король созывал, кого хотел. Фактическую разницу, которую следует отметить, составляло только то, что король, будучи очень могущественным, мог более чем когда бы то ни было обходиться без согласия Собрания, и, с другой стороны, то, что слово curia имело более широкое содержание, чем англо-саксонский термин: оно применялось не только к этим чрезвычайным собраниям, но также и к постоянному Совету короля, к политическим деятелям, юристам[124] и финансистам, которые ежедневно помогали ему управлять. Да и нормандские клерки придают одинаковое значение словам curia и consilium и употребляют их безразлично.
До сих пор мы имели дело больше с амальгамой учреждений и их интересным развитием, чем с нововведениями. Однако в двух случаях Завоеватель и его советники совершили революционное дело и притом дело великого значения: власть территориальная была передана нормандским сень ерам, и эта передача сопровождалась образованием системы держаний; управление национальной церковью было передано нормандским прелатам, и эта передача сопровождалась созданием церковного суда.
В Англии, несмотря на течение, которое ее — относило к социальному земельному строю, подобному тому, который был на материке, еще в 1066 г. насчитывалось — очень много землевладельцев, которые были свободны или же обременены лишь легкими и неопределенными повинностями. В Нормандии французский сеньориальный режим лишь немного более развился, чем в других частях королевства, но не отличался никакими другими — своеобразными чертами. В конце XI в. англо-нормандское общество совершенно непохоже ни на — одно из тех двух обществ, из которых оно произошло. Катастрофа завоевания, смешение двух народностей, деятельность сильной королевской власти, которой служили замечательные советники, — все это преобразовало его и дало ему своеобразную юридическую основу. Слова, обозначающие социальные связи, здесь были другие, чем по ту сторону Ламанша[125]. Слово vassalas употребляется редко. Напротив, часто встречается слово tenens — держатель. Tenens in capite, главный держатель, — это тот, который держит свою землю непосредственно от короля, будь то значительный барон или простой земледелец в домене. все подданные короля, богатые или бедные, свободные или несвободные, за исключением пролетариев и бродяг, городских или сельских, являются держателями: каждый из них имеет от кого-нибудь, от короля или от посредника, держание, и все, прямо или через посредника, держат его от короля. Эта систематизация, обязанная своим происхождением нормандским юристам, является ключом к определению положения личности в средневековой Англии и влечет за собой важные политические последствия[126].
Этот социальный строй ведет свое начало от перехода земель в другие руки после завоевания. Это факт, общее распространение которого напрасно старались оспаривать. Отнятие владений произошло, конечно, не вдруг; но большинство англичан в конце концов лишились своих земель[127].
Наиболее несчастными жертвами этого были мелкие свободные англо-саксонские земледельцы, земли которых без всякой компенсации были отданы нормандским воинам. Их называли «виланами», и в этом названии подразумевалась личная свобода; теперь же они только держатели, личность и имущество которых принадлежат их сеньору, и они опускаются к самому низу социальной лестницы, рядом с англо-саксонскими сервами. Их еще называют Биланами; но это слово, которое в капетингской Франции продолжает обозначать свободных крестьян, получило другой смысл в Англии, завоеванной нормандцами, и виланское держание сделалось там типом несвободного держания[128]. Впрочем, это резкое деклассирование достигло равным образом и многих сокменов. В графстве Кембриджском из девятисот сокменов семьсот потеряли свободу и в XII в. сделались сервами[129].
Этот переворот, который не только разорил крупные туземные семьи в пользу завоевателей, но и деградировал средний класс сельского населения, привел к образованию в Англии сеньориального режима, подобного нормандскому, к режиму манориальному[130] и это произошло к выгоде прежде всего со ратников Вильгельма. Но отличительные черты англо-саксонского аграрного общества исчезли не все. Манориальная организация не уничтожила духа общины, сельскохозяйственной кооперации. Даже наоборот, благодаря соприкосновению с нормандцами, привычки солидарности окрепли[131]. У английских крестьян, как и у нормандцев, вырабатывается отчетливое представление о своих интересах и умение действовать корпоративно.
К тому же не все туземные мелкие свободные земледельцы впали в рабство и не все крупные землевладельцы были доведены до Жалкого конца; им только неохотно оставляли их прежние земли. Так например, Ода винчестерский, который сумел снискать себе благосклонность, получил другие, земли, равноценные тем, которые у него отняли[132]. Каково было юридическое положение этих свободных англо-саксов, иерархия которых во времена Эдуарда Исповедника была так сложна? Каково было их положение по отношению к завоевателям — богатым баронам, рыцарям, вавассорам, к знатным и простолюдинам, которые пришли с материка и которые были совершенно чужды разграничению, существовавшему внутри английского общества? Юристы Curia regis очутились бы среди безвыходных затруднений, если бы столько разнородных элементов не расплавилось в одном горниле. Огромная и пестрая масса свободных королевских держателей, freeholder'ов, вышла из этого сплава. Та необходимость, в которой очутился король, необходимость иметь послушных подданных и отличать лучших из них, чтобы ими пользоваться, привела его, как мы это видели, к тому, чтобы потребовать личной присяги от всех свободных людей; те, которые не приносили ее ему самому, делали это перед шерифом, в курии графства. Эта общая обязанность — присягать в верности королю и служить ему советом и оружием — создала огромный класс людей, неравных по своему социальному положению, но равных перед законом. Свободные селяне, горожане, владеющие свободным держанием воины пользовались одинаковым правом, на всех их распространялось действие соmmon law. Английская знать отделилась от этой массы по воле короля, который жаловал, как это будет видно, специально военные держания и который нуждался в администраторах. Английские знатные люди конца XI в. — это соратники Завоевателя и те, которых король удостоил особыми поручениями и милостями. Но у них нет особого частного гражданского права. Перед common law они такие же freeholder'м[133].
122
См. тексты, цитированные в СDХХ, стр. 75 и сл.
123
Это изложение следовало бы развить, внести в него оттенки, смягчить при помощи вопросительных знаков. Но нам во всей этой книге вообще не будет хватать места, чтобы указывать основания, почему мы избрали то или другое толкование. Ср. Gneist, CCCXVII» стр. 201 и сл.; Stubbs, DCXXVII, I, стр. 433 и сл., и примирительный тезис Lieberma
124
В нормандскую эпоху королевская курия не была еще завалена судебными делами. Вильгельм I щедро жаловал право суда своим баронам и церквам (см. DCLVIII, стр. 110 и сл.), а дела, которые король оставлял за собой, по-прежнему разбирались на собраниях графства, если только они не касались какого-нибудь барона или не представляли собой громкого процесса. Однако учреждение разъездных судей, по-видимому, восходит к царствованию Генриха I; см. DXXXII, I, стр. 109, ср. нашу кн. II, гл. II.
125
CDLIV, стр. 152; DXXXII, I, стр. 234 и сл., 297.
126
CDLIV, стр. 151 и сл.; DXXXII, I, стр. 232, 296, 356, 407; DCLIХ, стр. 293 и сл.; мой общий очерк в DXX, I, стр. 52 и сл.; или в DCXXVII, I, стр. 810 и сл.
127
Самые глубокие исследования по этому трудному вопросу принадлежат Round'y в V.Н. См. мое примечание и библиографию в DХХ, I, стр. 21, прим. 2, или в DCXXVII, I, стр. 783, прим. I.
128
О виланском держании до и после завоевания: DCLXII, стр. 43 и сл., 89 и сл., 127 и сл., 218 и сл.; DCLIX, стр. 296 и сл., 339 и сл.; CDLIV, стр. 38 и сл., 60 и сл.; мою статью о происхождении манора в DXX, I, стр. 1 и сл., или в DCXXVII, I, стр. 782 и сл.; и выше, стр. 42–43.
129
CDLIV, стр. 62–63; DCXXVII, I, стр. 785.
130
DCLIX, стр. 299 и сл. Описание манора в DCLXII, стр. 314 и сл.
131
CCXLVIII, стр. 137 и сл., 251.
132
DLXXXI, стр. 427–428.
133
DXXXII, I, стр. 408–409.