Империя предрассудков

— Елена Михайловна! — крикнул кто-то из толпы, но я уже никого не слышала. Все голоса слились в один большой фоновый шум.

Спустя пару мгновений ко мне подлетела охрана, и, схватив меня под руки, потащила к выходу. Я не сопротивлялась. Кажется, это становилось традицией.

***

Охрана вернула меня в мои же покои. Странно, что на цепь не посадили или не заковали в кандалы — наверняка же считали, что я лишилась рассудка.

Наконец у меня появилось время, чтобы побыть наедине с собой. Однако я чувствовала, что в этом уже нет никакого смысла. Меня трясло, и я едва ли понимала, что происходит вокруг. Миллион мыслей — каждая из которых хуже другой. Брак Александра, казнь Жуковских, моя мать?! Неужели она и правда могла быть замешана в подготовке восстаний?

«Вашу матушку никто не видел в гробу. А когда она умирала, ваш отец не позвал ни соседей с ней простится, ни родственников, ни даже святого отца», — всплыли в памяти слова крестьянки, что поведала мне о смерти матушки. А разбойники, которые приходили к нам в дом?! Если мать и вправду помогала мятежникам, не удивительно, что в один день ее все-таки раскрыли! Нет! Этого просто не могло быть! Я помнила ее такой чуткой, спокойной и домашней? Разве могла она быть шпионкой для повстанцев?

Но если это все ложь, почему мое сердце обливается кровью? Почему почти не осталось сил, чтобы стоять, чтобы видеть, дышать и думать? Почему даже самый незначительный шорох в коридоре вызывает у меня страх?

Впрочем, вряд ли кто-то еще рискнет заглянуть ко мне сегодня. Я показала на балу достаточно, чтобы мне приписали белую горячку.

Тем не менее стоило мне подумать об этом, как я услышала отчетливые мужские шаги за стеной в коридоре. Еще секунда. Возня стражи за дверью. Вот она отворилась, и передо мной, сверкая, как новенький золотой, возник Константин.

Я знала, за чем именно он пожаловал, но пока не представляла, как на это реагировать. Вряд ли я могла бы быть сейчас хорошим стратегом, потому просто считала секунды до неизбежного финала.

— Я смотрю, вы уже пришли в себя, — начал мужчина, подходя ближе, но я даже не думала смотреть на него и отвечать.

Спустя еще мгновение, я услышала, как стражники отдаляются от двери. Как прекрасно. Константин не хочет оставлять свидетелей своего преступления.

— Вы снова решили прикинуться немой. Что ж, на этот раз такой трюк вам провернуть не удастся.

Цесаревич нагло плюхнулся на кресло прямо напротив меня, вынуждая взглянуть на него, но вместо этого, я внимательно изучала пошарпанный паркет под ногами.

— Вы понимаете, что своим выступлением, похоронили свой шанс на свободу?

Единственным моим спасением был побег, но точно не теперь, когда я практически нахожусь в заточении.

Прошло еще некоторое время, я хорошо чувствовала, что Константин начинает закипать. Но что я могла поделать?! Быть с ним милой после всего, что он сделал мне? Быть с ним грубой и только приблизить неизбежный фарс? В Институте не учили правилам на случай посягательств цесаревича.

— Это правда, что мою мать арестовали из-за заговора против Императора? — спросила я неожиданно даже для себя самой.

Я знала, Константин не упустит возможности поддержать любой диалог.

— Заговорила! — воскликнул он, радостно потирая руки, как будто это он заставил меня расколоться, — я знаю эту историю только со слов Елены Михайловны. Но я склонен верить ей, поскольку она ни разу не лгала в таких вещах.

— Что она сказала?

— Какая вы напористая, Анна Георгиевна.

— Я имею право знать.

Константин едко ухмыльнулся и, скрестив руки на груди, неохотно начал рассказ.

— Она была фавориткой. Недолго. Всего пару месяцев. Потом мой отец уехал в путешествие, не думаю, что он обещал ей что-то. Через полгода он вернулся обрученный с другой.

— И вы решили это мотив предательства — неразделенная любовь? — фыркнула я, вспоминая, как счастлива была моя мать, когда я была ребенком. Сколько счастья было в ее голосе, сколько планов у нее было на жизнь, — да и вас не смущает, что вашего грандиозного мятежа она уже вот как девять лет не была фрейлиной?

— Вы ошибаетесь Анна Георгиевна. Она не была фрейлиной, но все еще посещала Императорский дом. Мой отец это подтвердил. Они поддерживали связь, если вы понимаете, о чем я, — рука Константина коснулась моего запястья, но я резко отдернула руку.

Цесаревич лишь громко рассмеялся в ответ.

— Проще говоря, она была вхожа во дворец. Ее брат был руководителем подпольного движения. Не сложно догадаться, откуда у них в итоге оказывались все планы по перемещениям Императорской семьи, — неожиданно мужчина засмеялся еще громче, — но полно, бросьте, вы должны гордиться своей матушкой. Ей удалось задурить голову моему отцу! А вам, право, отлично удалось задурить голову мне.

— Я не собиралась дурить вам голову. Я хотела спасти свою семью.

— Знаю, — бросил он между делом, явно разыскивая лазейку, чтобы вывернуть на ту тему, ради которой он пришел, — потому будьте благоразумны и теперь спасите себя.

Наконец я оторвала глаза от пола и с ненавистью посмотрела на цесаревича. Он был до безобразия уродлив. Перекошенная от едкой гримасы лицо, непропорционально большой подбородок, потрепанная прическа и черные глаза. Он будто черт, что сидит передо мной и ухмыляется.

— То, что вы от меня просите никак не поможет мне избежать заключения.

— Ха, — улыбнулся он еще шире, — тогда просто позволите этому случиться. Вам понравится.

Внезапно мужчина встал с кресла и одним движением оказался рядом со мной. Я панически вжалась в спинку стула, но Константин легко перехватил меня за руку, поднимая на ноги.

— Убегать не надо, — зашипел он мне на ухо, и я ощутила пьяное прикосновение его губ к моей коже.

Из глаз вновь брызнули слезы. Рука Константина легла на мою талию, а вторая проворно принялась нащупывать тугие завязки на корсете. Я стояла парализованная испугом, стояла не в силах поверить, что это правда происходит со мной.

— Это совсем не страшно, — цесаревич сгреб меня в охапку, и теперь я чувствовала каждую неровность его тела сквозь толстую ткань сюртука.

Я дернулась, словно стараясь вырваться из браконьерских сетей, но куда мне до ловкости Константина. Он мгновенно сжал меня крепче, а затем снова припал к моему уху и зашипел, чтобы я вела себя тихо.

Но мне хотелось кричать! Хотелось ударить его со всей силы, чтобы его руки больше никогда не касались моей кожи, а губы не ласкали мочку уха.

Спустя секунду он схватил меня за подбородок, заставляя смотреть на него, а затем жадно впился в мои губы.

Меня трясло, из груди рвался крик, хотелось освободиться, вырваться и убежать. Я ненавидела его. Мне было брезгливо от одного его вида, а когда он прикасался ко мне, я испытывала отвращение к самой себе. Снова дернулась, и снова нарвалась на путы из его удушающих объятий.

«Меня уже ни что не спасет, — подумала я, — может и правда позвлить всему произойти, будто я всего лишь сторонний наблюдатель чужой драки…».

Хватка ослабела, и я даже перестала дергаться, словно смирившись со своей участью, как вдруг под напором Константина наткнулась на комод, что стоял позади. Что-то тяжелое с грохотом упало на деревянную поверхность. «Подсвечник», — мелькнуло в голове.

Я больше не собиралась медлить, во мне открылось второе дыхание, аккуратно я нащупывала упавший металлический предмет за спиной. Константин был слишком поглощен корсетом, чтобы обратить внимание на мои ловкие руки, что сейчас ощупывали оружие для защиты.

— Анна Георгиевна, — прохрипел он, воодушевленно ослабляя завязки корсета, — хотите покажу вам фокус?

На миг я отстранилась, прерывая грубый поцелуй. Подсвечник уже лежал в моей руке.

— Нет, это я покажу вам фокус, — без промедления я замахнулась и со всей силы стукнула Константина по голове массивной подставкой подсвечника.

Он пошатнулся, мгновенно выпустив меня из объятий, а потом без сознания рухнул на пол.