Извек

— Эй, зачем опять бросаешь? Драться надо, да? Теперь в зубы бери!

И тут Корнил закричал, дико, безысходно. Щёки, с восьми лет не видавшие слёз, заблестели крупными каплями. Поднявшись с колен, шатаясь пошёл на всадника. Пыль, вокруг него, темнела от алых брызг и скатывалась в тестообразные сгустки. Сквозь шум разора опять пробился насмешливый голос:

— Эй, какой глупый урус, когда меня видишь убегать надо!

Степняк заметил, как раненного качнуло назад, и двинул коня к нему. Поравнявшись, всё так же улыбаясь, с силой пнул в серое от пыли лицо.

— Собака урус! Куда идёшь? Ползать надо, когда перед тобой батыр!

Белозубая улыбка не сходила со скуластого лица, пока безрукий снова не поднялся на ноги. Чогыр хотел сказать что-то ещё, но еле живой мужик вдруг рванулся и укусил его коня за губу. От дикой боли жеребец взвился на дыбы и сбросил седока. Корнил качнулся к упавшему и, от всей души, влепил ногой по растерянной скуластой морде. Но силы уже покинули тело и он повалился на землю. Сквозь пыль проступила смертельная бледность.

Яростный удар поднявшегося Чогыра рассёк спину упавшего. Наспех отерев рожу, степняк взобрался на коня и спешно огляделся. Перед домами по всей улице темнели окровавленные тела. От крайней хаты тащили девку в разорванной одежде. У дальних домов десяток всадников окружил двоих мужиков с вилами. Рядом с ними несколько лошадей дёргались в предсмертных судорогах. Тут же валялись неудачливые седоки. Прочие, не решаясь подойти, уже выдёргивали из колчанов короткие луки и спешно накладывали стрелы на тетиву.

Остальная масса степняков металась от дома к дому, забегали в двери, кого-то рубли на месте, кого-то, под крики и стоны, выволакивали наружу. Ставили на колени, задирали голову вверх и, вставив остриё в рот, вбивали клинок на две трети. Бросив корчащееся тело, деловито устремлялись к следующему дому. Чогыр оглянулся в поисках подходящего дела, заметил у ограды хана. Тот, надменно наблюдал за происходящим. Встретив взгляд воина, коротко повёл рукой, приглашая батыра показать свою удаль.

Чогыр лихо поднял коня на дыбы и красивой рысью устремился к дальним домам. У приземистой избы заметил бледную как полотно старуху, что шла прямо на него. Пришпорив коня, занёс саблю и с гиканьем помчался на Осину-Травницу. Молниеносно преодолев разделяющее их расстояние, привстал в стременах. Точёный клинок уже сорвался вниз, когда костлявая длань Осины взметнулась навстречу. Череп старухи сухо лопнул под ударом и… в этот момент Чогыр увидел черноту. Слепота, посланная проклятьем, обрушилась мгновенно, и оторопевший степняк не успел остановить скакуна. Конь на полном скаку прошёл вплотную с избой ведуньи. Жердь для просушки рогожи выбила красивые белые зубы и, проломив шейные позвонки, выдернула Чогыра из седла. Повисшее на жерди тело дёрнулось и замерло в двух локтях над землёй. Из безжизненной руки выпала гордость Чогыра — дорогой дамасский клинок.

Полуприкрытые глаза Корнилы видели, как блеснула упавшая сабля. Вместе с последними каплями крови, жизнь вытекала из безрукого тела, но губы, разбитые сапогом степняка, в последний раз улыбнулись:

— Что ж ты, батыр, сам клиночки роняешь…

Светозар выскочил на шум позже всех. Сон, сморивший после долгой охоты, не дал услышать первые звуки набега и он вывалился в самую гущу боя. На его глазах упали истыканные стрелами Борун и Дубыня. Напротив соседского дома, между степняцкими конями метались дети Рощака. Сам Рощак, с разрубленным затылком, лежал на задушенном в медвежьих объятьях степняке. Ещё пара смятых трупов валялась неподалёку. Кочевники кружили вокруг детей, которые отчаянно уворачивались, ныряя под брюхо лошадей. Суматохи добавляли кони с опустевшими сёдлами.

Охотник метнулся к оставленной у двери рогатине. Стрелой преодолев десяток саженей до Рощаковского двора, сходу пробил хребет одного из всадников, укрылся под падающим телом и из-под него вспорол грудь другому. Оттеснив детей в проём между домами, двинул рогатиной по кругу и рассёк морду лошади. Седок, под дикое ржание, вылетел из седла и был мгновенно приткнут к утоптанной земле. Только тут беспорядочно толкущиеся степняки разглядели неожиданную помеху и ринулись на селянина. Завязалась ожесточённая круговерть. Ловкий мужик всякий раз успевал поднырнуть под оскаленные конские морды, нанося удары по лошадям и всадникам. Кони визжали, пятились и падали, мешая друг другу в тесном проходе.

Улучив момент, Светозар оглянулся. Трое Рощаковских детей вжались в стену конюшни, что соединяла два соседних дома. Глаза с ужасом смотрели на кровавую сечу, но никто не пытался вырваться из бревенчатого тупика.

— Бегите, — рявкнул Светозар и сноровисто впихнул рогатину под подбородок ближайшего всадника. Изготовившись встретить ещё четверых, уже не оглядываясь проревел: — На кровлю! Быстро! И в лес!

Наотмашь рубанув по коленям лошади, обратным махом рассёк шею потерявшему седло воину и длинным выпадом достал живот ещё одного. Снова оглянулся. Дети тщетно пытались заползти на крышу. Силёнки, вымотанные беготнёй, подводили, и ослабевшие руки срывались с гладких брёвен. Светозар встретил обречённый взгляд трёх пар глаз. Уже с малолетства каждый знал, что лучше смерть, чем живьём в руки кочевников.

Все трое, вжались в стену, не дыша смотрели на последний бой дядьки Светозара. Видели, как тот пытался расчистить дорогу к бегству. Как, свалив ещё двоих, завертелся между кочевников, но прыти не хватало. Уже не один клинок задевал плечи, руки, спину. Рубаха повисла красными клочьями, но охотник всё ещё держался на ногах, орудуя окровавленной рогатиной. Вскоре пришлось остановиться. Больше двух десятков всадников перегородило выход из тупика, но теперь никто не лез напролом, и кони просто топтались широкой дугой, отступая всякий раз, когда Светозар бросался вперёд. Истекающий кровью охотник отступил к детям. Степняки потянули луки, перебрасываясь короткими фразами и поглядывая на разбросанных по земле соплеменников. Прозвучавший за спинами властный голос Радмана заставил остановиться.

— Взять живым! Может это и есть наш злой дух.