Извек

Хрястнуло. Короткий удар вбил последние слова в рот Каймета вместе с зубами.

— За силой говоришь стоял? — прошипел Извек, потирая ушибленную в темноте руку. — Теперь полежи, отдохни. Силу… её беречь надо.

Он оглянулся на стоянку, тряхнул ушибленной рукой и заспешил к другому дозорному. Тот, что глядел в сторону ушедшего светила, начал оборачиваться на шаги за спиной, заметил тёмный контур загородивший огонёк костра и почувствовал, как холодный клинок пробил грудь. Третий дозорный, устав смотреть туда, откуда прилетают птицы, задремал и принял смерть в объятиях сна. Извек уже подбирался к четвёртому, когда за спиной послышались встревоженные крики. Звали Каймета и Аман-Гельтулея. Последний дозорный обернулся на шум, углядел Сотника и с криком схватился за оружие. Извек с ходу рубанул степняка и, уже не таясь, направился к огню.

От костра, на крик, вскочили оставшиеся пятеро. Десятник Салман для острастки рявкнул, чтобы не бежали, и степняки сбавили шаг. Дальше двинулись осторожней, выставив клинки перед собой и расходясь в линию.

— Ну вот и гоже! — оживился Извек. — Лицом к лицу оно всегда веселей.

Бой был недолгим. Бабкины яблоки ещё действовали и Сотник успевал замечать каждое движение противников, удивляясь, что те движутся как контуженные мухи. Меч летал с дивной лёгкостью, вспарывая кольчуги, ломая клинки и разваливая тела. Скоро нападающие закончились и Извек некоторое время оглядывался, продолжая помахивать клинком. Вспомнив, что уложил весь десяток, вернул меч в ножны. Приблизился к стреноженным коням, разрезал путы — не пропадать же связанными. Чувствуя нешуточный голод, вынул из огня обронённый кусок мяса, выгрыз то, что не успело обуглиться и двинулся к Ворону. По дороге наткнулся на тело Каймета и только тут вспомнил про степняцкий малахай на своей макушке. Стащив его, встряхнул взмокшими волосами и наподдал ногой мохнатую, окованную железом шапку. Пока возвращался, почувствовал, что в уши будто вставляют пробки. Звуки глохли, теряли звонкость. Только зрение ещё сохраняло остроту и Сотник заметил как над травой поднялась и замерла ушастая голова.

— Всё, травоед, утекаем.

Ворон дёрнулся и в мгновение ока оказался на ногах. Извек запустил руку в суму, нащупал яблоко, повертел в руках, скормил коню. Для ночной езды не повредит. Вскочив в седло, глянул на россыпь звёзд, кое-как прикинул направление и хлопнул ладонью по крупу. В следующий момент почувствовал, как седло едва не выпрыгнуло из-под задницы, и в ушах засвистел ночной воздух. Копыта почти не касались земли. Сотник покосился, не отросли ли у Ворона крылья, но кроме летящей назад травы по бокам ничего не мелькало. Извек растянул губы в довольной улыбке: яблоко делало своё дело.

Край небосклона черпанул белого света и начал растворять ослабевшие за ночь звёзды. Скоро озорь прохудился раскалённой дырой, и сквозь прореху показался слепящий лик солнца. Вылупившись полностью, Ярило на мгновение замер и неспешно двинулся к противоположной стороне земли. Ворон всё нёсся, распустив хвост по ветру, пока впереди не показался лес. Чуть сбавив ход, начал заворачивать вдоль опушки и скоро выметнулся на малоезженную дорожку. Пронёсшись по ней саженей триста, утихомирился, но хвост всё ещё держал торчком. Солнышко начало пригревать и Сотник, утомлённый бессонной ночью, задрёмывал. Около полудня, конь остановился на пригорке. Внизу лежала мелкая весь, обещавшая роздых и добрые домашние харчи.

Дабы местные могли увидеть гостя, Извек помедлил у ограды и, не спеша, двинулся по улице. Из-за крайнего дома показался моложавый мужик, встал у дороги, почёсывая грудь. Заметив, что незнакомец остановил коня, двинулся навстречу. Оглядев дружинника, присвистнул, напустил на себя серьёзности, но глаза продолжали блестеть смешинками.

— Да никак к нам путник забрёл, — неверяще протянул он, но не выдержал и заулыбался во все тридцать два зуба. — То-то бабка Осина давеча гостей в воде видала. Говорила непростой человек, будто чем-то там помечен. Ан нет, вроде ничего особенного. Ну здоров будь, мил человек. Как звать тебя?

— Зовут Извеком, — улыбнулся в ответ дружинник. — А кличут Сотником, хоть выше десятника пока не залез.

— Ну и то гоже, — хохотнул тот. — Будем знакомы, меня Макухой звать. А вон Рощак идёт, дядька мой.

По улице действительно, вперевалочку двигался кряжистый мужичище, заросший седеющей бородой. В отличие от смешливого Макухи, глубоко посаженные глаза смотрели строго, придирчиво. Пояс оттягивал большой охотничий нож, шею — шнур с когтями медведей, волчьими и кабаньими клыками. Сотник спрыгнул с седла, подождал пока тот подойдёт, протянул руку.

— Исполать почтенному Рощаку.

Ладонь Извека стиснуло толстыми, как древко копья, пальцами. Великан задержал рукопожатье, испытующе посмотрел в глаза дружиннику, кивнул.

— И тебе, ратник, блага! Какими заботами пожаловал?

— Коня хотел напоить, — попросту ответил Сотник. — Да коё-чего съестного в дорогу купить.

— Эт запросто, — вмешался Макуха. — Да, дядька? А то кабы добрый молодец не отощал, да ушастика своего не слопал.

Рощак угрюмо глянул на шутника, отрицательно покачал головой.

— Не выйдет!

— Как не выйдет? — не понял весельчак. — Не гневи богов!

— Не выйдет! — упрямо повторил Рощак, глядя на уши Ворона. — Коня напоить можно, а съестного продавать не будем! Так дадим.

Он хлопнул коня по шее и, развернувшись, сухо бросил через плёчо:

— Веди к Светозару, сажайте за стол, я скоро буду.

Сотник скосился на Макуху. Тот подмигнул, указал дружиннику на широкую избу.

— Вот так и живём. Я по-своему шуткую, он по-своему. Только если сказал, что не продаст, значит не продаст, придётся так брать. А нам вон туда. Нынче Светозар на охоту идёт, после обряда снеди немеряно осталось. Там и отобедаем.

Подходя к дому, увидели хозяина. Светозар сидел на крыльце, с любовью наводил лезвие рогатины. Длинное, шириной в ладонь остриё и без того горело на солнце, хоть сейчас брейся, но он всё выглаживал режущие кромки. Сотника встретил открытой улыбкой. Отставил орудие в сторону, отступил, пропуская гостя в дом.