Страница 2 из 6
– Все равно хочу туда! Пойдем, а?
– Мы ведь давеча с тобою забрели за овраг и увидали, как медведь ягоды с кустов обдирал, а потом как заревет лохматый! Не страшно тебе было, милая?
– Испугалась немного…
– Вот-вот. Матушка-то твоя не велела нам далеко уходить!
– Та сторона холма – разве далеко это?
– Да не очень далеко. Ладно, пойдем, дочка. Только от меня ни на шаг!
– Я покорливая, Халис!
– Цимбалы возьмешь с собой?
– Нет, не возьму. Лучше послушаем, о чем деревья говорят и травы шепчутся.
Халис и Авиталь стали взбираться на южный склон холма. Старик остановился на половине пути: “Дальше слишком круто для меня. Сядем здесь Авиталь, под деревом. Тепло будет, и за листьями солнце не ослепит”.
– Халис, ты нынче на охоту не ходишь. А раньше охотился? – спросила Авиталь.
– Я ведь рабом был, что прикажут – то и делал. Но охоту не любил. Жалко мне и оленей, и зайцев – всех жалко! У них своя жизнь. Одной стрелой погубишь и мать, и деток. Мать погибнет от раны, а детки – от голода, – ответил Халис.
– Так ведь львы и волки всё равно загрызут жертву свою, съедят ее. Не от стрелы, так от клыков погибнут слабые!
– Львы и волки не для забавы охотятся и убивают не по злобе.
– Да разве кровожадные звери не злые?
– Нет, Авиталь, не злые они. Зверям злоба не ведома, и ненавидеть они не умеют. А любить – любят. Видал я, как львица облизывает львят, мясо им приносит, растит, воспитывает. А свиньи лесные – как поросят полосатых своих берегут! А олени? Да что и говорить! Зависть, жадность и ненависть – это ищи у людей.
– Зато у зверей бога нет, а у людей есть. Бог взыскивает с нас добро, а за дурное наказывает – так меня отец учил. Мать же велела всегда родителя слушать – он худого не скажет, и перечить ему нельзя.
– Я в своей жизни о многих богах слыхал. В Вавилоне – один, в Халебе – другой, у вас, у иудеев – третий. Богов почитать надо, и они друг друга почитают. Таковы все боги, кроме вашего Господа – Он никакого бога, кроме себя, не признает и от людей того же требует. Ревнив Он, и прощает с трудом. Однако о богах ты лучше с отцом и с матерью говори – им видней, чему дитя учить.
– Глянь-ка, Халис, вон на тот пригорок. Видишь, трава там зашевелилась?
– Ну, вижу. Удивляюсь, ветра нет, а трава колышется!
– Колышется, потому что со словами твоими не согласна и сердится. Я слышу, трава говорит сама с собой, мол, не все звери хороши. Которые щиплют зелень с земли, те только о желудке своем помнят, а красотой пренебрегают. Шепчут травы и полевые цветы: “Мы украшаем лесную землю, а щипачи нас поедают!”
– Может, верно молвят травы и цветы. Не все то правда, что у людей на языке. А деревья о чем шелестят?
– Смотри, вон дерево на опушке! – показала Авиталь.
– В беде оно, несчастное! Один бок голый, а на другом от листьев одни жилки остались!
– Ты только видишь, а я вот слышу, как дерево это плачет. “Один бок у меня голый, потому что внизу оленята объели, а сверху мамаша-олениха листву сжевала. На мою беду, листья у меня вкусные, гусеницы другой бок разорили. Теперь умру, наверное!”
– Молодец, доченька! Жалеешь беззащитных. И я такой же. Давай-ка мы из ручья воду наносим и деревце это польем. Может, не умрет!
Запасливый Халис не расставался с заплечным мешком, а в нем разные полезные вещи сложены, и котелок среди них – вдруг пить захочется. Девочка и старик раз за разом спускались к ручью, набирали воду и поили больное дерево. Устали, вернулись на место.
– Я слышу, слышу, Халис! Дерево благодарит нас!
– Господь щедро наградил тебя, Авиталь! Ты понимаешь язык деревьев и трав. Ты хоть и маленькая еще, а дар Божий велик в тебе! Подрастешь, и еще не тем удивишь мир! Говорят ведь, если уж у птицы горло звонкое, то и перо пестрое! Жаль, я стар, и не узнаю всего. Что поделаешь? Всего в жизни никак не успеть. Умру раньше нашего с тобой дерева.
– Ты добрый, а добрые долго-долго живут, так матушка говорит. А я думаю, ты вообще не умрешь!
– Сладкие слова ты сказываешь, девочка, да только не бывает так! Хоть и знаю, что не бывает, а слышать все равно отрадно!
– Мы никогда с тобой не расстанемся. Жаль, что не взяла я цимбалы. Сыграла бы тебе что-нибудь веселое!
– Старого человека трудно развеселить. К морщинам веселость плохо пристает. А скажи-ка, Авиталь, ты и горы можешь слышать, они тоже разговаривают, как трава и деревья?
– Нет, Халис, горы разговаривать не умеют. А, может, и умеют, но так тихо, что слова их ушей моих не достигают. Зато горы думают громко.
– И тебе их мысли ведомы? – усмехнулся Халис.
– Конечно! Вот давай перейдем на другой холм, оттуда увидим Хермон. Он быстро заметит нас. Он знает, что я понимаю его, сразу станет размышлять, и я тебе расскажу, о чем его думы.
Авиталь и Халис спустились с холма, поднялись на другой. Перед ними вдали возникла огромной величины гора.
– Он заметил меня! – вскричала Авиталь, – сейчас станет думать.
– Я пока присяду, успею отдохнуть.
– Хермон думает о плохом. Будет война.
– Какая война?
– Иудеев с аммонитянами, а, может, и иудеев с иудеями.
– Кто победит? Что думает твой Хермон?
– Хермон думает, что он не знает, кто победит.
– Зато я знаю, дочка. Никто не победит. Не бывает победителей в войнах – так уж войны устроены. Ифтах другого мнения?
– Другого.
Глава 2
1
Четырнадцатилетняя Авиталь не довольствовалась, как прежде, балагурством с деревьями, травами и цветами и уж наперед ведала, о чем думают горы. Ей хотелось проникнуть в историю семьи.
Почему горячо любимые матушка и батюшка живут с нею не в городе, а в горах? Зачем отец вечно воюет, и разве война лучше мира? Что это за фигурки из кости, которые мать так любит перебирать?
Авиталь казалось, что все эти странности связаны между собою в один тугой узел. Развязавши его, она получит ответы на свои вопросы, и рассеются недоумения. Она уже почти взрослая, и пора ей знать семейные секреты, а в том, что имеются таковые, сомнений у девицы не было. Да и в самом деле: тайна чревата бедой, она как плотно закрытый кипящий котел – разорвется и кипятком ошпарит.
О притязаниях своих на осведомленность Авиталь решительно заявила отцу с матерью. Сара и Ифтах, посовещавшись, решили, что, пожалуй, права дочка, и пора открыться. Ведь где есть загадка, там и до обмана недалеко. Назначено было время семейной беседы. Ифтах, занятый по горло важными военными делами, припозднился.