Восстание

Часовые, которые охраняли дом Хайнике, подошли в коридоре к Раубольду, и один из них сказал:

— Мы не в силах охранять этот дом вдвоем, тем более не сможем оборонять его, если что-нибудь случится.

— Оборонять от кого?

— Ото всех.

Раубольд с трудом, как старик, поднялся на второй этаж. Войдя в комнату Георга, он устало опустился на стул, осмотрелся.

Георг сидел в своей инвалидной коляске.

— Мы еще слишком слабы для таких тяжелых дней, — начал Раубольд. — Мы не сможем защитить того, что захвачено нами. Не сможем, вопреки всем нашим стараниям. Мы слишком одиноки и живем как на острове, который заливает вода. Постепенно мы захлебнемся…

В комнате наступила тишина. Со стороны улицы ничего не было слышно.

— Ты просто устал, Раубольд, — медленно и тихо произнес Георг.

Раубольд пожал плечами.

— Но мы не можем позволить себе такой роскоши, — продолжал Хайнике. — Во всяком случае, ты не имеешь на это права.

Раубольд встал и сказал:

— Мне нужно идти. Я думал, ты сможешь объяснить мне, почему нам так трудно.

— Что случилось? — спросил Георг.

— Лагерь «Красная мельница» пуст. Освобожденные нами узники покинули его. Неужели ты не слышал? Они проходили мимо твоего дома. Они не выполнили нашей просьбы, прошли через город и скрылись в неизвестном направлении. Они забрали с собой и больных, и ослабевших. Все это может плохо кончиться. Мы им много наобещали: и транспорт, и продовольствие, и медикаменты. А доктор Феллер даже не побывал в лагере, чтобы осмотреть там больных, так ведь?

— А мы в состоянии выполнить все, что обещали им?

Георг подъехал в своей коляске к окну и посмотрел в него. Колонна узников уже скрылась вдали, но по улице еще шли несколько человек. Кто-то присел отдохнуть прямо на тротуар. Всего каких-нибудь два километра пути окончательно обессилили их, и они уже не могли идти дальше. К сидевшим подошел молодой человек и попробовал уговорить их встать и идти дальше, но ничего не добился.

Георгу тяжело было смотреть на эту картину. Ему захотелось спуститься вниз, открыть дверь и сказать: «Товарищи, заходите все ко мне в дом! Квартирка у меня небольшая, но места хватит для всех. В чугунке есть шесть картошек, съешьте их! Отдохнете немного и пойдете дальше!»

— Что с тобой? — спросил Георга Раубольд.

— Пусть наши товарищи помогут отставшим, ведь мы с ними братья по классу.

— У меня нет свободных людей.

— А ты сойди вниз, посмотри на этих несчастных, тогда и выскажешь свое мнение!

— Не тащить же мне их на себе?

— Но ты сойди и посмотри, до чего дошли эти люди! — настаивал Георг.

— Не я в этом виноват!

— Тогда почему же ты позволяешь себе так рассуждать?!

— Если наши товарищи покинут город хотя бы на один день, нацистские бандиты снова захватят власть в свои руки! Нет! Из города мои люди не уйдут!

— Тогда мы потерпим поражение, несмотря на нашу победу! — Георг скинул плед с ног и, вытянув ноги, встал. — Ну и дерьмо же ты! — гневно бросил он Раубольду. Губы у Георга стали бескровными, глаза расширились. Голова раскалывалась на части. Он сжал руками виски. Перед глазами пошли круги, на миг возникло лицо Раубольда. Георг почувствовал, что сейчас упадет, стиснул руками спинку коляски, но все-таки не удержался на ногах и упал, опрокинув коляску и стул.

Раубольд и часовые бросились к нему, подняли и осторожно перенесли на кушетку.

Через несколько минут Георг пришел в сознание: узнав Раубольда, он насмешливо улыбнулся, но ничего не сказал.

— Следите за ним, как бы чего не случилось, — тихо прошептал Раубольд часовым. — Я сейчас приведу врача.

— Пока мы здесь, с ним ничего не случится.

Однако, как ни тихо говорил Раубольд, Георг слышал его слова и удивлялся, каким заботливым может быть этот с виду черствый и суровый человек.

Зигфрид Пляйш приказал звонарю ударить в колокола ровно в половине одиннадцатого, да так, как это раньше делали только в праздники. Священник решил все сделать так, чтобы его первое слово совпало с последним ударом колокола.

Отдав распоряжение звонить, священник направился в здание ландрата, чтобы сделать последнюю попытку поговорить с доктором Каддигом: кроме него, собственно, и говорить-то было не с кем. Доктор Рюссель бежал из города. С кем тогда еще говорить о новом порядке, который нужно установить? Он, Пляйш, позже мог бы бежать из города тайно или, наоборот, уйти, громко хлопнув дверью, выразив тем самым свой протест. Однако он не сделает ни того, ни другого, и даже сам не может объяснить почему.

В воскресенье все отделы ландрата были пусты, работал только доктор Вильямс Каддиг в своем кабинете.

Священнику пришлось немного подождать в приемной, так как Шарлотта не спешила докладывать о нем. Наконец она медленно отворила дверь кабинета ландрата, на миг застыла в неподвижности, словно раздумывая, сказать ей о священнике или нет, затем произнесла:

— Доктор, к вам пришел святой отец…

Пляйш не спеша вошел в кабинет и, сложив руки на животе, осмотрелся. В кабинете ландрата все осталось на старых местах. В окно были видны шиферные крыши домов, стоявших на противоположной стороне улицы. Ландрат, как всегда, был опрятно одет, на лице его застыло строгое, озабоченное выражение.

— Вы так переменились, господин Каддиг, — тихо вымолвил Пляйш.

Ландрат выразил свое удивление легким наклоном головы.

— Не могу понять, что, собственно, случилось? — продолжал патер.

— Возможно, я не совсем усвоил себе изменения, — ответил ландрат, — но в одном точно уверен: я начинаю жить.

— В один прекрасный день вы не сможете сесть в это кресло…

— Да, да, я это знаю, — перебил его доктор.

— И тем не менее…

— Да, да, и тем не менее…

— Побойтесь господа бога.

— Господин Пляйш, я попрошу вас…

— Вы испугались? А чего вы испугались? Раньше, насколько я помню, вы были не из пугливых. Очень жаль, что из вас сделали такого человека…

— Это уже не ваша вина, — сказал Каддиг.

— А чья же?

— Этого я не знаю. Я хотел бы побеседовать с человеком, который объяснил бы мне это. Я ищу такого человека и не нахожу.

— Что вы ищите, господин Каддиг?

Ландрат сделал непонятное движение руками.

— Я только что вернулся от американцев.

— С пустыми руками?

Священник усмехнулся. В этой усмешке было нечто такое, что полностью обезоруживало Каддига. С одной стороны, можно было подумать, что он много знает, но не раскрывает этого, а с другой — что он ничего не знает, но пришел сюда именно затем, чтобы кое-что узнать.

И священник и ландрат несколько секунд молча рассматривали друг друга.

Руки Каддига лежали на письменном столе. Ему хотелось поделать что-нибудь, например поиграть карандашом, но он почему-то не решался. Руки священника по-прежнему покоились на животе. Он стоял неподвижно, стараясь встретиться взглядом с ландратом, и никак не мог этого сделать.

— А сейчас вы пришли ко мне, чтобы рассказать об успехе своей поездки, не так ли? — спросил Каддиг.

Священник молчал минуту-другую, а потом сказал:

— Я за полную откровенность. Молчать мы можем долго, до бесконечности. А время настоятельно требует принятия мер, на которые не так-то легко пойти. Я, со своей стороны, готов нести посильную ношу. — Священник проговорил эти слова быстро, но так выразительно, что Каддиг заинтересовался и старался не пропустить ни одного его слова. — Американцы тянут время. Наши намерения их вполне устраивают, но они не хотели бы оказывать нам в настоящее время поддержки. Однако придет день, когда они перестанут оттягивать время. Следовательно, в настоящий момент мы одни. Мы должны на что-то решиться, чтобы лишить антифашистов власти. Поймите же наконец, что в качестве подарка мы власти никогда не получим. Необходимо что-то делать! Нельзя ждать! Или вы хотите, чтобы нас всех смяли? Сейчас все решает сила, грубая сила! Я полагаю, господин ландрат, что вы целиком и полностью на стороне уважаемых граждан нашего города?