Восстание

Теперь было ясно, что Хайнике перехрабрился. На обратном пути дойти от резиденции ландрата до ратуши без посторонней помощи он уже не мог. Самовнушение, что, если, мол, они доберутся до ратуши слишком поздно, тогда все пропало, не помогало. Не придавала ему бодрости и мысль о том, что, мол, фактически они уже победили, хотя не прошли еще и полпути. По сути, его тащил Ентц, на которого он опирался. По дороге они никого своих не встречали. Незнакомые же смотрели на них с удивлением.

— Все, — признался Хайнике. — Зови Раубольда. Он тебе поможет. У меня нет больше сил.

Ентц ничего не ответил. Взывать о помощи было некогда, да у него и у самого перехватило дух так, что он едва мог выговорить слово. К тому же он понимал: если что-то делать, так делать надо сейчас. Завтра будет уже поздно. Ведь Рюссель, выпроводив их за дверь, наверняка все еще сидит в своем кабинете и ждет каких-либо действий с их стороны. А может, он созвал своих друзей, весь этот сброд штурмовиков, чтобы обсудить с ними, как превратить ратушу в оплот борьбы с антифашистской властью. Если на самом деле Рюсселю пришла в голову такая идея, тогда адской перестрелки между коммунистами и нацистами не миновать. Но как раз это-то и хотел предотвратить Хайнике! Правда, у них ушло на это слишком много времени. Хайнике и Ентц пошли по такому пути, чтобы легально взять власть. Пока действительно не было ни одного выстрела. Уже одно это можно считать победой, хотя такая победа легко могла обернуться поражением.

Ентц не брался судить, все ли самое главное они сегодня сделали. В пользу плана Раубольда — сразу же выступить с оружием — говорило многое, в том числе и тот аргумент, что этим самым они показали бы миру, что немецкие коммунисты в состоянии одолеть нацистов. Но думал ли кто из них сейчас о вещах, выходящих за пределы Вальденберга? О судьбе всей Германии, о нынешнем и будущем поколении, о том, что Вальденберг может стать прообразом послевоенного немецкого антифашистского государства? Нет, не думал. У них для этого просто не было времени. Но ведь и то, что они сделали сегодня, результат работы многих лет. Причем все обошлось без единого выстрела. Одно это — уже победа!

Герберт Ентц затащил Хайнике в ратушу в вахтерскую комнату. Дежурный полицейский вахмистр забегал и начал сдвигать стулья, чтобы положить Хайнике. Видя, что о нем проявляют такую заботу, Хайнике даже улыбнулся и закрыл глаза. Лицо его было мертвенно-бледным, и только подергивание мышц на его морщинистой шее говорило о том, что он еще не расстался с жизнью.

— Вы одни дежурите? — спросил Ентц вахмистра.

— Да, остальные не явились. Не пришел даже мой сменщик, хотя ему уже давно пора быть здесь. Не могу понять, почему он не пришел. В городе ничего особенного не случилось, все спокойно, но он все равно не пришел. Я совершенно один на дежурстве.

— Вы зря волнуетесь, — пытался успокоить его Ентц. — Если до сих пор никто не пришел, значит, никого не будет и позже.

— Почему? К службе так халатно относиться нельзя.

— Рюссель в здании?

— Да, герр бургомистр у себя.

— Так вот, — внушительно проговорил Ентц, — если за время моего отсутствия что-нибудь случится с Хайнике, то вам… — и он провел ладонью руки по горлу.

Вахмистр хотел что-то возразить, но Ентц уже был за дверью. Вахмистр, посмотрев на лежащего Хайнике, подумал: «С этим каждую минуту может что-нибудь случиться, даже если до него никто и пальцем не дотронется. Как я могу отвечать за это угасающее тело? К нему ближе смерть, чем жизнь». Вахмистр взял со стула подушечку и подложил Хайнике под голову.

— Так лучше?

Георг открыл глаза, тихо спросил:

— Кто вы?

— Фридрих. Вахмистр Фридрих.

У Хайнике на лбу выступили крупные капли пота. Он тяжело дышал. Руками вцепился в спинку стула. Боль пронизывала все его тело. В голове стучало. Широко открытыми глазами он видел только силуэт вахмистра.

Фридрих прислушался. Тот, второй, пошел наверх к доктору Рюсселю. Шума слышно не было, стрельбы — тоже. Коммунист сражался с бургомистром. Исход уже был ясен: завтра в ратуше будут править коммунисты. Фридрих был абсолютно уверен в этом, как и в том, что сегодня он в последний раз нес свою полицейскую вахту. Коммунисты не будут держать его вахмистром, так как он был членом нацистской партии. Фридрих, почесав подбородок, сел за барьером, отделяющим одну часть комнаты, где находились два стола, от другой ее части, которая предназначалась для посетителей. В вахтерской пахло мастикой: недавно натирали пол. Вахмистр не против был бы открыть окно и вдохнуть свежего воздуха, но боялся пошевельнуться. Любое движение могло испугать Хайнике, а испуг мог стоить жизни этому смертельно больному человеку.

Однако через минуту вахмистр все же встал и тихо подошел к стульям, на которых лежал Хайнике. На лбу у Хайнике блестели капли пота, рот перекосило от боли, и только одни глаза оставались, как всегда, ясными. Казалось, они видели все насквозь.

— Что такое? — спросил Хайнике звонким, чистым голосом.

— Вы коммунист?

— Да. Вы же знаете меня. Я известен полиции города. Вы должны знать меня по своим полицейским бумагам.

— Да, я знаю вас. Конечно, я знаю вас, хотя лично с вами я никогда не имел дела. Разве вы можете заявить, что мы когда-то встречались?

— Нет, нет, я не могу этого сказать, — подтвердил Хайнике.

— Я ни с одним из коммунистов не имел никаких дел, — продолжал Фридрих. — От таких дел я старался по возможности уклониться. И мне всегда удавалось не принимать в них участия. Так что я один из тех, кто…

— Однако нацистом вы все же стали, — упрекнул его Хайнике.

— А разве иначе меня держали бы вахмистром?

— Да, вахмистром вы бы тогда не были, — согласился Хайнике.

Георг приподнялся и, откинувшись на спинку одного из стульев, начал осторожно массировать ладонями ноги. Боль немного утихла. Хайнике оглядел комнату, тяжело вздохнул. Заметил на стене белое пятно прямоугольной формы. След от портрета. Судя по размерам, это был портрет Гитлера или Геринга. А может, здесь висел портрет Гиммлера, поскольку это была полицейская вахтерская. Портрет кто-то снял. Не Фридрих ли? Противно пахло половой мастикой. Хайнике встретился взглядом с вахмистром.

— Мы будем натирать полы розовым маслом, — проговорил, улыбаясь, Георг, а затем сказал: — Итак, вы стали членом нацистской партии для того, чтобы сохранить за собой место вахмистра. А вот теперь вы не будете вахмистром, и потому, что были членом нацистской партии.

— Да, люди всегда делают что-то не так. Я думал…

Хайнике засмеялся, но вдруг неожиданно смолк. У него начинался новый приступ боли. Он сжал губы и тихо застонал.

Фридрих смотрел на Хайнике, но тот молчал. Хайнике пытался воспроизвести в памяти лицо вахмистра, но ему это так и не удалось. Эта глуповатая физиономия была, по сути, маской, за которой скрывался ловкач, приспособленец. Они пристально смотрели друг другу в глаза. Никто не отводил взгляда. Это был своеобразный поединок Хайнике с Фридрихом, этим пронырливым, на вид глуповатым дельцом. Это наверняка он снял со стены портрет Гитлера. Снял из-за трусости, чтобы его не смогли обвинить, поскольку он был последним в вахтерской. Поединок закончился безрезультатно: словно по команде, оба одновременно отвели взгляды.

Вахмистр положил Хайнике руку на плечо и, устремив свой взгляд куда-то в окно, добродушно проговорил:

— Мой дорогой Хайнике, завтра вы будете править городом. Предотвратить этого я не могу. Но я достаточно лоялен и не буду ставить вам палки в колеса. Я знаю: прав тот, у кого власть. И вы, пользуясь властью, выбросите меня на улицу, выбросите только за то, что я был членом нацистской партии.

Фридрих шагал вдоль барьера. Теперь он уже не обращал никакого внимания на Хайнике. Гремел своими сапожищами по паркету, видимо решив доконать Хайнике, если тот не захочет понять его. Он даже радовался, видя, как Хайнике вздрагивал от каждого его шага.