Страница 5 из 8
Пожарский простоял в Ярославле с марта до половины месяца августа. Были многие причины этой долгой стоянки. Надобно было подождать, пока подойдут из городов ополчения и пришлют казны; надобно было узнавать и поразведывать, что делается в Польше и какие силы может против нас выдвинуть польский король, кроме того, Новгород договорился со шведами принимать шведского королевича, и Пожарскому надобно было обезопасить себя от шведов, чтобы они на него не пошли войною принуждать Московское государство брать на царство шведского королевича. Для этого Пожарский посылал в Новгород к шведам согласие и обещание, что как только русские покончат с поляками, так и станут выбирать в цари шведского королевича, а на уме у Пожарского и у всех русских было другое: они натерпелись вдоволь от иноземцев, ни за что не захотели бы никакого чужого государского сына в цари себе, а думали выбрать на престол кого-нибудь из своих боярских родов. Для этого Пожарский из Ярославля писал по городам Русской Земли, чтоб земство везде выбирало из чинов всех званий по два человека выборных и чтоб эти выборные приезжали в Ярославль и составили около Пожарского земскую думу, и подумали бы вместе, как и кого выбирать в государи. И оттого еще долго стоял Пожарский в Ярославле, что у него в ополчении сделалась большая неурядица; как съехались к нему бояре и дво ряне, так вместо того чтоб всем быть в совете, они только ссорились меж собою: один хотел быть выше другого, а глядя на них, и те служилые люди, что были ниже их по чинам, не повиновались начальству и своевольствовали, а Пожарский был человек не такой, чтоб все его боялись, и не умел их держать в грозе и в порядке. Ничего с ними не сделавши, он вызвал из Троицко-Сергиева монастыря бывшего митрополита ростовского Кирилла, который у Троицы жил на покое. Тот своими пастырскими словесами с трудом мог завести какой-нибудь лад, по крайней мере его уважали; было постановлено, что кто с кем поссорится, обе стороны должны идти судиться к митрополиту, и как митрополит порешит и рассудит, так тому и быть.
Под Москвой тем временем все по-прежнему стояло казацкое войско. Князь Димитрий Тимофеевич Трубецкой хотел быть заодно с князем Пожарским; он хоть и служил вору, и потом хоть и потакал казакам, а все-таки был человек Московского государства и хотел добра своему народу. Заруцкий, не смея явно показать, что он недруг Пожарскому и земским людям, должен был прикинуться, что радуется приходу новой силы, и вместе с Трубецким послал от себя к Пожарскому звать его под Москву, а меж тем подослал злодеев убить Пожарского. Случилось в Ярославле, когда князь Димитрий Михайлович Пожарский осматривал пушки и рассуждал, какие взять с собой под Москву, а какие оставить, злодеи подкрались к нему посреди народа стоявшего кругом князя, и один хотел ударить его ножом в живот, да не попал и ударил в ногу своему товарищу. Тут их перехватали; они во всем сознались; народ хотел их разорвать, но Пожарский велел их только послать в тюрьму; может быть, он сохранил для того, чтоб ими уличить Заруцкого.
После этого Заруцкий, видя, что ему нет удачи, а Пожарский скоро придет, убежал ночью из-под Москвы, взявши с собой и Марину с сыном. За ним пошла толпа самых завзятых казаков.
Вышедши из Ярославля, Пожарский шел через Ростов и Переяславль. Тамошние люди пристали к нему. Он остановился у Троицко-Сергиева монастыря. Здесь вся его ратная сила поставлена была на горе Волкуше. Архимандрит Дионисий со всею братиею служил молебствие, освящал воду, все войско окропил св. водою. Молили Бога, чтоб даровал победу православному воинству над иноверцами.
23 августа подошло ополчение к Москве. Трубецкой сначала просил соединиться с ним в один стан, но земские люди не согласились: они не доверяли казакам, помнили, как они извели Ляпунова и как потом ругались над земскими людьми. Одни с другими никак не могли сойтись и быть в единомыслии, хоть и сражались против общего врага. Казаки, признавая начальство князя Димитрия Тимофеевича Трубецкого, стояли на реке Яузе, а земские с князем Димитрием Михайловичем Пожарским вправо от них — у Арбатских ворот.
Через день после прибытия Пожарского появился под Москвою гетман Ходкевич. За ним шли ряды возов, числом четыреста, с запасами, которые надобно было провезти в Кремль или Китай-город.
Ходкевич стал переходить через Москву-реку на Девичье поле и хотел, переправившись, поворотить направо, пробиться через Белый город и провезти запасы в Кремль. Русские его отбили.
На другой день после того, утром рано, Ходкевич поставил свои возы с запасами в порядок и велел с ними войску идти напролом. Пошли от Донского монастыря по Замоскворечью и думали пробраться к Москве-реке, перейти ее и ввезти в Китай-город. Им тут мешали казацкие острожки да рвы, да окопы, да накиданные кучи щебня: нельзя было двигаться с лошадьми, и поляки потащили возы сами. Как дошли они до церкви Климента святого на Пятницкой улице, тут у них завязался жестокий бой с казаками. В это время казаки заволновались, видели, что с другой стороны земские люди им не помогают, и стали кричать: "Что ж это? Дворяне да дети боярские только смотрят на нас, как мы бьемся да кровь за них проливаем! Они и одеты, и обуты, и накормлены, а мы и голы, и босы, и холодны. Не хотим за них биться".
Тут прибежал к ним келарь Авраамий Палицын и стал уговаривать. "Храбрые, славные казаки, — говорил он им, — от вас началось доброе дело; вам вся слава и честь, вы первые перетерпели и голод, и холод, и наготу, и раны. Слава о вашей храбрости гремит в далеких землях, на вас вся надежда. Неужели, милые братцы, вы погубите все дело!" Эта речь старца Авраамия Палицына так их привела в чувство, что все закричали:
"Хотим помирать за православную веру! Иди, отче, к нашим в таборы. Умоли их всех идти с нами на неверных!" Палицын перешел назад через реку, пошел в табор к реке Яузе и там застал атаманов, которые пили вино, играли в карты да песни пели. Палицын проговорил им такое горячее слово, что все бросились и кричали: "Пойдем, пойдем, не воротимся назад, пока не истребим вконец поляков".
"Вот вам ясак! - сказал Палицын. -Кричите: Сергиев! Сергиев! Чудотворец поможет. Вы узрите славу Божию".
Весь табор казацкий поднялся, одни в богатых, золотом шитых, зипунах, другие, босые и оборванные, кидались за Москву-реку и кричали: "Сергиев! Сергиев!"
Тогда Минин сказал Пожарскому: "Князь, дай мне войска, я пойду".
"Бери, сколько хочешь!" - сказал ему князь Димитрий Михайлович Пожарский.
Минин взял с собой людей, перешел реку, ударил на поляков у Крымского двора и сбил их . Тем временем завязался свирепый бой у казаков на Пятницкой улице. Казаки так призывали имя св. Сергия, что их крик покрывал ружейные выстрелы. Наконец, поляки не выдержали, подались и побежали, казаки отрезали у них и потащили к себе четыреста возов с запасами. Ходкевич увидел, что все у него пропало, с чем пришел, и приказал протрубить своим, чтоб уходили к Воробьевым горам . Казаки хотели было преследовать, но воеводы запретили и говорили "Довольно! Двух радостей в один день не бывает!" Как бы после радостей да горя не отведать!"
После этой неудачи ничего не оставалось Ходкевичу, как удалиться от столицы : продовольствия не было ни для тех, что в Кремле сидели, ни для его собственного войска; надобно было идти или по Московской Земле собирать его снова, или уходить совсем из Московской Земли. 28 августа Ходкевич отошел от Москвы, но, отходя, все-таки успел дать знать осажденным землякам, что воротится скоро, да еще уверял, что король придет скоро . Ходкевич ушел к Вязьме, послал отряды собирать запасы, а сам дожидался своего короля, который в самом деле тогда уже собирался в поход.
Освободившись от литовского войска, русские обступили Китай-город и Кремль. Выкопали глубокий ров, заплели плетень в две стены и между стенами его насыпали земли. В трех местах построили деревянные высокие туры и на них поставили орудия, из которых палили в город. Трубецкой и Пожарский до тех пор стояли разными станами, косились друг на друга, Пожарский остерегался казаков и самого их предводителя, но после ухода Ходкевича оба военачальника помирились, и хотя не стали жить в одном таборе, но каждый день съезжались для совета на Трубе. Казаки опять было забурлили, начали требовать большего жалованья и грозили уйти прочь, да еще похвалялись ограбить земских. Дать им жалованье следовало, да казны недоставало. Хоть изо всех городов и земель русских и присылали деньги, но вся Русь была так разорена и до того обнищала, что никакими способами нельзя было из нее выжать многого .Чтоб чем-нибудь успокоить казаков, келарь Авраамий привез им из Троицко-Сергиева монастыря в залог церковные облачения, шитые золотом и вышитые жемчугом. Но казаки, как прослушали грамоту от монастыря, которую им привез Авраамий вместе с облачениями, до того пришли в умиление, что не взяли залога. "Всякие многие беды перетерпим, — говорили они, — а, не отнявши у врагов Москвы, не отойдем".