Страница 89 из 138
Снова и снова обращался он к господину Дайсё, наставляя его, как должно служить высочайшему семейству, и поручил принца Весенних покоев его попечениям.
Стояла поздняя ночь, когда принц наконец собрался в обратный путь. Все без исключения кинулись провожать его, шум поднялся изрядный - словом, ни в чем его посещение не уступало Государеву. Не успев наглядеться на сына за столь короткое время, ушедший на покой Государь со слезами на глазах смотрел, как тот уезжает.
Собиралась навестить больного и Государыня-мать, но ее смущало постоянное присутствие при его особе Государыни-супруги, и она все не могла решиться, а тем временем ушедший на покой Государь, хоть и не внушало особенных опасений его состояние, покинул этот мир. Его неожиданная кончина многих повергла в безысходное отчаяние.
Хоть и говорилось, что Государь «удалился на покой», пока был он жив, дела правления вершились так же, как и в его время. А теперь… Нынешний Государь был совсем еще юн, дед же его, Правый министр, отличался крайне вспыльчивым, тяжелым нравом, поэтому знатные вельможи и простые придворные кручинились, думая: «Что же станется с нами, когда мир будет подчиняться его воле?»
Тем более велико было горе Государыни-супруги и господина Дайсё. Порою даже казалось, что оба они готовы лишиться рассудка.
Нетрудно представить себе, что во время поминальных служб Дайсё сумел затмить всех остальных сыновей ушедшего, и люди смотрели на него с умилением. Темное, невзрачное одеяние скорби лишь подчеркивало его несравненную красоту, и можно ли было остаться равнодушным, на него глядя?
Так, тяжкое испытание выпало ему на долю и в этом году, и, сетуя на непрочность всего мирского, Гэндзи снова и снова возвращался мыслями к своему тайному желанию, но слишком крепки были путы, привязывающие его к этому миру (43).
Вплоть до сорок девятого дня дамы нёго и миясудокоро оставались во дворце ушедшего Государя, но по прошествии этого срока и они разъехались кто куда. Стоял Двадцатый день Двенадцатой луны, нависшее небо словно напоминало о близком конце года, но особенно беспросветным казалось оно Государыне-супруге.
«Уныло и тяжко будет жить в мире, коим станет править мать Государя, прихотям своим потакая», - думала она, зная нрав своей бывшей соперницы, но чаще мысли ее устремлялись к ушедшему. Долгие годы прожили они вместе, и могла ли она забыть хоть на миг?.. С сокрушенным сердцем наблюдала Государыня за тем, как пустел дом, как дамы, для которых дальнейшее пребывание там лишено было всякого смысла, разъезжались, подыскав себе других покровителей. Она решила переехать в свой родной дом на Третьей линии. Сопровождать ее должен был принц Хёбукё.
Шел снег, дул пронзительный ветер, в опустевшем доме царила тишина. Приехал и господин Дайсё. Долго беседовали они о прошлом. Приметив, что хвоя пятиигольчатой сосны поблекла под снегом, а нижние ветви ее совсем засохли, принц сказал:
Казалось бы, ничего особенного, но, к месту сказанные, эти слова растрогали Дайсё, и рукава его увлажнились. Он взглянул на скованный льдом пруд:
Песня эта возникла словно сама собой и, пожалуй, отражала некоторую незрелость его чувств.
А вот что сложила госпожа Омёбу:
Много других песен было тогда сложено, но стоит ли записывать их все подряд?
Церемония переезда Государыни-супруги ничем не отличалась от предыдущих, только была она - впрочем, возможно, это простая игра воображения - гораздо печальнее. Старый дом показался ей чужим, словно временное пристанище в пути, воспоминания снова и снова уносили ее к лунам и дням, проведенным вне его стен.
Скоро год сменился новым, но прошло это без всякой праздничной пышности, мир по-прежнему был погружен в уныние. О Дайсё же и говорить нечего: отдавшись скорби, уединился он в своем доме и никуда не выезжал. Бывало, при прежнем Государе - да и после того, как ушел он на покой, мало что изменилось - в день Назначения на должности к воротам дома на Второй линии съезжались придворные - верхом, в каретах, так, что места свободного не оставалось… А ныне «все меньше людей у ворот»[11] , и в служебных помещениях почти не видно мешков с постельными принадлежностями, предназначенных для ночующих в доме. Лишь самые преданные служители Домашней управы, явно изнывая от безделья, слонялись по дому. Глядя на них, Гэндзи: «Увы, отныне так будет всегда…» - думал, и сердце его тоскливо сжималось.
Хранительница Высочайшего ларца на Вторую луну назначена была на должность главной распорядительницы, найси-но ками. Она заняла место дамы, которая от безмерной тоски по ушедшему Государю постриглась в монахини. Новая найси-но ками выгодно отличалась от прочих обитательниц женских покоев, ибо помимо многочисленных достоинств, приличествующих особе благородного происхождения, обладала еще и кротким, приветливым нравом. Неудивительно поэтому, что именно ей удалось снискать особую благосклонность Государя.
Государыня-мать большую часть времени проводила в отчем доме, а приезжая в Высочайшую обитель, располагалась в Сливовом павильоне, уступив дворец Кокидэн новой найси-но ками. Здесь было гораздо оживленнее, чем в мрачноватом дворце Восхождения к цветам, Токадэн, великое множество дам собиралось в покоях, устроенных на новейший лад и блистающих роскошью убранства, но в душе найси-но ками по-прежнему жила память о той нечаянной встрече, и она лишь вздыхала и печалилась. Должно быть, она и теперь продолжала тайком писать к Гэндзи. А Гэндзи - «Что, если об этом узнают?» - тревожился, но, судя по всему, оставался верен прежним привычкам: новое положение этой особы ничуть не охладило его пыл, напротив…
11
…все меньше людей у ворот… - цитата из поэмы Бо Цзюйи «Пипа»:
(пер. Л. 3. Эйдлина)