Анатомия Комплексов

Рэйс резко сел:

— Завтра свадьба Иллана!

— Ну, и? — поджала губы Алена, с осуждением поглядывая на мужа: ему про одно, он про другое — чурбан бесчувственный! — До сих пор забыть не можешь? Сколько уж прошло, а ты все злобствуешь.

Рэй скривился.

— А тебе бы все убогих по голове гладить.

— Да! Братец твой, между прочим, сволочь редкостная. Эльхолия и так с ним наплакалась, а, сколько еще отрицательных эмоций получит, ясновидцем быть не надо, так ясно. Одно не пойму — зачем она за него выходит?

— Ты землянка, дитя чужого общества, поэтому ищешь мифическую любовь, она — реальную выгоду.

— Ага? И в чем ее выгода? А его?

— Она станет сегюр-мэно. Он повысит свой статус и соответственно повысится пиетет.

— Вот счастье-то, — всплеснула ладонями девушка.

Но Рэй уже не смотрел на жену, два и два складывал, пытаясь предугадать события.

Брат женится, хотя невооруженным глазом видно — к невесте его тянет, как Рэйсли к Массии. Но статус. И Монтррой. Неудобно брату сестру вернуть, объяснять придется, а что? Какие доводы привести? Рассердится троуви и сложит свои полномочия, один Иллан останется и сам понимает — оконфузится на первом же совете. Правитель из него, как из Алены тэн. Это Рэй знает, что Монтррой ни за что с должностью троуви не расстанется — честолюбив и тщеславен донельзя. Да, и отправь Эльхолию — совет не поймет, посчитает его несостоятельным, раз ответственности за жену боится. И отец не позволит — мгновенно все просчитает и быстро старшего охладит. Значит, свадьба состоится — точно. А если сложить остальное?

Полгода назад погибли Анзифэр и Клогорст, те самые, что указ отцовский подписывали. Странные смерти, скоропостижные. Сейфер неисправный — вот диво — то. Понятно, кто-то помог ему в неисправности.

Опять же, последний из троицы — Лангрэйф не далее, как две недели назад, ушел к праотцам. Лег спать и не проснулся. Стар был — 312 лет. Для фэсто хорошо пожил. Может, и правда, надоело старику воздухом дышать, устал, а может, и помог кто-то… Н-да, догадка, но не факт.

Трое из совета ушли и трое пришли — сыновья, и, насколько Рэйсли известно, в прекрасных отношениях с Илланом. Покровительствует им и его троуви, не открыто, конечно, и по мелочам.

Остается главный свидетель той ночи, зачинщик перемирия — Гвидэр. И если движение вокруг Рэйсли разгадал правильно, если за всем этим действительно что-то есть, значит, гипотетический недруг дождется смерти отца, и попытается стравить старшего сегюр с младшим. Это самое легкое — Алена и дети. Они, кстати, очень значимые фигуры в данном раскладе и ненужные, более того — опасные… Наверняка, их попытаются убить.

Но опять же это лишь гипотеза.

Нет, что-то не вяжется. Кто же у нас такой умный? Настолько влиятельный? Иллан? Спорно. Помолвка многое изменила и в его жизни, и в характере. Постепенно братца стали утомлять забавы с тэн. В сепришах он появлялся все реже и реже, впрочем, и дома-то старался не сидеть, мотался по советам, другим планетам — связи налаживал. И что их налаживать? Понятно — бегал от невесты под благовидным предлогом. Быстро она ему надоела, а объясниться, изменить положение дел не решался.

Алена тяжело вздохнула и вышла из комнаты: хватит ей с истуканом разговаривать.

Девушка пошла в детскую.

Эту комнату охраняли сильней Форт-Нокс, а детей лучше, чем президентов на Земле. Сенсорные стойки у входа просветили ее насквозь, идентифицировали и, наконец, впустили.

На двух сказочных кроватках, в виде распустившихся цветочных бутонов, мирно посапывало два чуда, национальное, флэтонское достояние, сокровище династии Лоан, гордость и счастье Рэйсли, предметы его пристального внимания и обожания, маленькие, непоседливые проказники. Жаль только, назвали их, ее не просясь. Постановил Лоан самолично — быть сыну Рэйнгольфом, а дочери Эйфия — все, носить деточкам признак самодурства папашиного до самой смерти. Лучше б Гаврюша да Марфуша назвал, Алена б это проще перенесла, спокойнее.

Ничего, приспособилась, сына Рэнни зовет, а дочь Эя, а когда папочка не слышит — просто Фея, а что? Очень похожа, и для языка не так обременительно.

Мальчик спал, широко раскинув руки и чуть приоткрыв рот, длинные ресницы подрагивали, лицо сосредоточенное, немного хмурое.

Рэнгольф — русоволосый, синеглазый, смышленый и верткий мальчишка, такой же вредный и упрямый, как отец. Замкнутый, странный, из тех, про кого говорят — сам себе на уме. Подойдет к матери, обнимет ручонками, вперит синие огромные глазища, не по-детски серьезные и внимательные, и будет пристально следить за ней, пока та его гладит, потом резко сорвется и забудет, что она здесь.

Алена не знала, как себя с ним вести, терялась.

Эйфия другая, более живая, смешливая, озорная, непоседливая. Везде ей свой нос сунуть надо, все узнать: то колье материно на вкус попробовать, то разломать построенный братиком замок, чтоб узнать, что ж там внутри, а потом еще и Рэйнгольфа кубиком по голове брякнуть, чтоб не возмущался. Ее если и приласкаешь, то лишь, когда спит, в другое время недосуг девочке на материнские нежности время тратить, посидеть спокойно рядом или на коленях. Только обнимешь, прижмешь, увернется проказница, надует губки, лукавые голубые глазки сощурит и зальется смехом, убегая.

Она даже спала беспокойно: ворочалась, брыкалась, вскидывала ручки, морщилась и смеялась. От нее исходил чудный аромат, напоминающий Ворковской дом — девочка пахла мандаринами, хвоей и морозной свежестью, словно в новый год в сосновом бору разом очистили ящик цитрусов.

Алена улыбнулась, склоняясь над спящей дочерью, протянула ладонь, чтоб погладить, убрать непослушные, точь в точь, как у отца, трехцветные локоны, упавшие на щеку, и вздрогнула. Прямо перед ней выросла степцерка, уставилась рысьими черными глазами, не мигая, настороженная, натянутая, как струна, того и гляди, зубами в ладонь вцепится.

— Фу! — брякнула Алена, и та, презрительно скривившись, нехотя отошла, но взгляд так и не отвела. «Церберы!» — качнула головой девушка. Странные, страшные, не женщины, а меч самурая. Худые, высокие, плоские и словно резиновые — не поймешь, где локти, где колени. Взгляды, что бритва, кошачья грация, реакция под стать Лоан и силы не меньше.

Нагнал их сюда Рэй, детям в услужение, целый батальон. Ух, как Алена их не любила, но с мужем не поспоришь. Он и полемики не устраивал, не объяснял, поставил пред фактом и хоть ногами топай от злости — бесполезно.

Спасибо, Серега пояснил: степцерки — лучшие охранники, опасность за версту чуют, спят, как флэтонцы, по два часа, сильны, быстры и злобны, как ягуары, зорки, как орлы, преданны, как не каждая собака, а детей любят больше жизни и раз присягнув в верности, беречь будут, пуще глаз своих, и умрут, если надо, безропотно, до последней капли своей оранжевой крови, защищая подопечных.

И возник у Алены по этому поводу один вопрос: от кого же им детей с таким рвением защищать? Где те злобные вороги, с головой раздружившиеся настолько, чтоб на наследников грозного сегюр покушаться?

И вообще, мог бы и с женой насчет охраны посоветоваться….

Нет. Не в его это стиле с женщиной советоваться. Решил и сделал. Причем и то и другое — за всех. И воспитанием заниматься, тоже — сам.

У Алены нервный тик образовался от его педагогических приемов. Все деточкам можно — хоть с балкона прыгай, хоть носись, сшибая кресла, хоть алмазами кидайся. И что выходит? Рэнни на днях стащил у отца носитель информации, плюхнулся на пол и стал сосредоточенно его разбирать на части с применением силы, кулачков и подсобных предметов, а Лоан лежит, смотрит, как ни в чем не бывало. Алена отобрать хотела, так и ей не дал, осадил взглядом и бросил:

— Оставь, ребенок знакомится с устройством техники, любопытство проявляет.

Ага. Знакомится. Привет носителю. Раскурочил его «юный техник» за пять минут, по комнате разбросал и успокоился, хотел отцовским браслетом заняться. А тот не дал, посмотрел на сына грозно и ткнул пальцем в россыпь алмазных камушков из носителя и остатки футляра — собирай! Мальчик в рев — куда мальцу собрать? А папе хоть бы что, сказал — делай.