Последний старец

С одной стороны, школа соседствовала с мельницей, а с другой, ближе к обители, находилось через ограду монастырское кладбище, на расстоянии около 24-х сажен от монастыря. На кладбище в 1891 году была выстроена холодная каменная одноглавая и однопрестольная церковь Иоанна Предтечи. «Четвертая церковь находилась вне ограды монастыря, — пишет о. Павел, — и была посвящена Иоанну Крестителю. Там служили очень редко, и особых достопримечательностей в ней не было»

На одной из фотографий Мологского монастыря начала века церковь Иоанна Предтечи запечатлена на переднем плане (снимок сделан с южной стороны обители). А через дорогу, с западной стороны, стоит каменное двухэтажное здание — гостиница для приезжих богомольцев, построенная в 1835 — 36 гг., в ней 16 келий. Рядом еще одна гостиница, одноэтажная, деревянная, для простонародия. Как пишет о. Павел — «странноприимный ночлежный дом». Тут же во дворе гостиниц, по линии с каменным домом в 15 саженях — двухэтажный деревянный дом, где помещалась монастырская домашняя аптека, а для сестер — монастырская больница, которой заведовал доктор Рудин и монахиня Елизавета Иевлева.

Благотворительная школа, больница, которые содержались на средства монастыря, обеды по праздникам для всех жителей окрестных деревень и города Мологи — всё это говорит о том, что Афанасьевский монастырь был не только духовным, но и крупным социально-благотворительным центром. Одна из прихожанок обители Анна Кузьминична Корсакова из деревни Старая Бортница вспоминала, как в праздники накрывали монашки столы на улице, угощали всех овсяным киселем и лепешками, варили щи и кашу. Славился монастырь и разными ремеслами: из тех, которые перечисляет отец Павел, особенно сапожное ремесло, «чеботарня» — чинили монашки обувь мологжанам так, что вне всякой конкуренции. Иначе как трудяги не называли монахинь в Мологе и окрестных деревнях.

Детские годы о. Павла прошли не только под благодатным покровом иконы Тихвинской Богоматери, но и под теплым и ласковым покровом бабушки Евсто-лии, поэтому скотный двор, где выполнял Павлуша главное свое монастырское послушание, описывается с особой любовью:

«С северной стороны монастыря к нему примыкал так называемый скатный двор. Да чего же только там не было! Прекрасная конюшня, самая лучшая лошадь — это Бархатный, потом. Громик, Соловей, Кубарик, Огонек, Чумка, Ветка, Нелька и много других, и ни на одной из них не было кнута.

Старший конюх была инокиня Мария Въюшина. А коровник — у каждой коровы отдельная стая и ни одна не была на привязи, навоз не чистили до весны, много стлали соломы, нужно было удобрение. Лучшую корову звали Вахня, потом была Фрина и много других. Коровами заведовала монахиня Евстолия. Еще были два быка Денко да Арбузик, и всё это возглавлял конявой козел — Костя.

Тут же находился птичник, порода кур — минорки, а курятница была инокиня Анисья. При скотной находилась кормокухня — очаг, где приготовляли запарку из соломы и мякины. Тут же был глубокий, глубокий колодец с прекрасной питьевой водой, и на территории скотного двора был в помещении родник, куда ходили для освящения воды. Здесь же находился большой каменный амбар для хранения хлеба с тремя отделениями, в первом отделении хранился семенной фонд, во втором — фураж, и в третьем — для питания, зерном заведовала экономка. Над конюшней и коровником были огромные благоустроенные сеновалы»

Родник на скотном дворе назывался Иордань — «домушечка такая, внутри большой колодец — метра 4 на 5, наверное, — вспоминает старожилка из деревни Большой Борок. — Там воду брали для обители». На этот родник совершались крестные ходы для освящения воды, а вода была самая чистая и вкусная.

Близ святого Иордана, как слеза, вода чиста,

где глаголы Иоанна показали нам Христа,

где превечно зеленеет кипарисов стройный ряд,

где два раза смоква зреет, не меняя свой наряд…

Откуда это ласковое южное название на севере Руси? Не знаю, но часто-часто, прервав застольную беседу, любил отец Павел спеть о Христе и самарянке или о Деве Марии в Гефсиманском саду:

Там под небом жарким, ясным, чрез кустарник и леса,

извивалась лентой черной для посева полоса.

Знать, забыл ее владелец, иль заброшена она,

иль боялся земледелец ей доверить семена.

В эти дни давно былые, как молва передала, Матерь Божия Мария на земле еще жила.

Часто в сад Она ходила, в Гефсиманский грустный сад,

Сына там Она молила о спасеньи новых чад.

Раз при солнечном восходе шла молиться в сад Она,

видит: грубый сын природы в землю сеет семена.

«Что ты сеешь тут? –

с приветом Дева Мать ему рекла. –

Камни даст тебе ответом на посев твоя земля».

С самой той поры доныне так же смотрят небеса

на луга и на долины, там, где эта полоса.

Но посев тот не восходит, тот посев навек засох,

путешественник находит только каменный горох.

Посев, на котором не взошли семена, сосна с засохшими корнями, ветка, оторванная от родимого деревца — эти печальные образы были как-то особенно близки отцу Павлу — почему? Словно сам ты, как оторванная от родного края ветка, разделяешь судьбу России, с корнем выдираемой из родимой почвы православия. А почва, не благословенная благодатию Божией, навек останется бесплодной.

«К тебе, обольщенный русский народ, сердце мое горит жалостию до смерти», — с болью говорил святитель Тихон (Белавин), избранный на патриаршее предстоя-ние в трагические для России годы. Еще будучи архиереем Ярославским и Ростовским, он посетил Мологу в 1913 году. Повсеместно тогда праздновалось 300-летие воцарения династии Романовых на Российском престоле. Император Николай II с августейшей семьей 21 мая приехал на празднование юбилея в древний Ярославль — толпы ликующего народа встречали его на Волжской набережной, где в сопровождении архиепископа Тихона и других высоких духовных и светских лиц царский кортеж проследовал от пристани до Успенского собора. Там святитель Тихон обратился к Государю с приветственной речью, в которой отметил, что город Ярославль издавних лет играл промыслительную роль в судьбах Отечества: триста лет тому назад здесь окончательно сформировалось и отсюда двинулось для освобождения Москвы от поляков народное ополчение под предводительством Минина и Пожарского; в Ярославль из Костромы прибыл избранный на царство юный государь Михаил Федорович, первый из династии Романовых, который и положил конец тогдашнему смутному безгосударственому времени. Двадцать шесть дней жил он в Спасо-Преображенском монастыре, из настоятельских келий были отправлены первые царские грамоты и распоряжения по государственным делам. Здесь он говел и встретил первую свою Пасху в сане самодержца всея Руси. Радость ярославцев от лицезрения Государя была столь велика, что, по словам летописца, «от радости не можаху промолвити в слезах». И, закончил святитель Тихон свою речь, «эти чистые слезы любви и преданности царскому Дому Романовых ярославцы передавали своим потомкам из рода в род до наших дней».

Благословляя приезд императора Николая II и «вхождение во грады и веси ярославской земли», разве мог знать архиепископ Ярославский и Ростовский Тихон, что через четыре года на него самого будет возложено попечение о всем народе русском, что по отречении Государя от престола он, святитель Тихон, будет избран единственным законным духовным государем всея Руси? Разве думал он, что последнее свое благословение предстоит ему передать заключенному в Ипатьевском доме императору Николаю II со всем его семейством? Благословение и просфору передал Святейший Тихон опальному Государю через Тобольского епископа Ермогена.

Кажется, далеко грозовые тучи; сияет солнце, и народ ликует, словно в Пасху. Побывал Государь Император и в Толгском монастыре, а 22 мая был со всей семьей на праздничной литургии в Спасо-Яковлевском Димитрие-вом монастыре г. Ростова Великого.

В Мологе царский юбилей праздновали летом — хотя и без личного присутствия Государя, но очень торжественно. Архиепископ Ярославский Тихон на пароходе по Волге приплыл тогда в Мологу. Конечно, главные празднования состоялись в Афанасьевской обители. Три годика было Павлуше Груздеву, но дорожку в монастырь он уже хорошо знал, не раз брала его с собой крестная — бабушка Евстолия.