Страница 1 из 4
Евгений Филенко
Бой на Калиновом мосту
1. Что происходит с Фоминым
Тот берег реки едва угадывался в густом знойном мареве, и казалось, будто белый лепесток паруса ползет по самой ниточке горизонта. Николай Фомин следил за далекой яхтой с ревнивым любопытством. «В рейд бы сейчас, — думал он. — И шут с ней, с погодой, пусть и дождь, ненастье, снег с градом. Пусть колени соседа по кабине бронетранспортера все время угрожают твоему носу. Пусть… Зато цель ясна, и голова ясна тоже. А рядом локоть товарища, и товарищ не подведет. И знаешь, что почти все зависит только от тебя самого.» Он перевернулся на спину и уставился в высокую небесную синеву, чувствуя, как постепенно присыхает и с шорохом осыпается песок с его брюшного пресса, навеки лишенного порочных жировых отложений. Он был один. Совершенно один на огромном пространстве пляжа, хотя вокруг ни на минуту не смолкали веселые голоса, волейбольный мяч гулко бухал в твердые ладони, и спасатель со своей вышки трубно орал на любителей сверхдальних заплывов в мегафон.
Шумно отфыркиваясь и встряхивая кудлатой головой, подошел Тимофеев и повалился на песок. Он был влажен и так счастлив, что Фомину больше было на него смотреть.
— Коля, — сказал Тимофеев. — А от тебя уже дым идет.
— Я знаю, — коротко ответил Фомин.
— Пойди искупайся. Когда еще у нас будет такое лето? И будет ли?… Ведь корни пустишь.
Фомин приподнялся на локте и посмотрел на реку. Зайдя по пояс в воду, Дима Камикадзе, громоздкий и лохматый, как пещерный медведь, сосредоточенно топил повизгивающую супругу Тосю. На полупогруженном в речное дно бревне сидела девушка Света и булькала ногами в воде, а Лелик Сегал плавал перед ней кругами, изображая синего кита. Он был синий, потому что не вылезал из воды почти час. Но Света не слишком отвлекалась на Лелика. Она ждала, когда Тимофеев наговорится с Фоминым и вернется к ней.
Фомин почувствовал, что нехорошая, непристалая ему зависть пытается проникнуть извне в его правильную душу. Он сцепил зубы и снова отвернулся.
— Да что с тобой? — встревожился Тимофеев.
— Пропал я, Тимофеич, — глухо сказал Фомин. — Правильно ты подметил: дым от меня идет. Подбили меня прямым попаданием в мотор…
— Не нравишься ты мне в последнее время, Николай, — заметил Тимофеев.
— Я и сам себе не нравлюсь. Никогда еще таким себя не видел.
Тимофеев подполз к нему поближе.
— Выкладывай, — приказал он. — И не таись. Только хуже себе сделаешь. Или я не друг тебе?
— Друг… — вздохнул Фомин. — Но не помощник. В этом деле помощников не бывает.
— Так, — произнес Тимофеев со зреющим убеждением. — Кажется, диагноз ясен. И твоя непривычная окружающим тоска, и нездоровое отсутствие аппетита, и внезапное предубеждение к хорошей погоде. По себе знаю, как это бывает, хотя и забывать уже начал… Что, Коля, влюбился?
Фомин кивнул, пряча глаза.
— Ничего с собой не могу поделать, — забормотал он. — Наваждение какое-то, Закрою глаза и вижу, как она стоит. И солнце запуталось в волосах… А самая-то подлость — лицо ее ускользает. Один только отблеск остался в памяти. И солнце в волосах…
Тимофеев молчал, быстро перебирая в памяти всех знакомых девушек, в каких мог бы до такой степени влюбиться Фомин. Ни одна, кажется, не подходила под описание. И уже отчаявшись, он внезапно понял, о ком шла речь. И похолодел, хотя солнце старалось вовсю.
— Николай, — прошептал он. — Зачем тебе это? Кругом столько девушек, полный город, одна другой красивее, а ты что же?..
— Ничем ты мне не поможешь, Тимофеич, — горестно сказал Фомин. — Это как короткое замыкание. Думаешь, я не боролся? Да только во всех девчонках ее одну вижу. Даже в Светке твоей, даже в Тосе Камикадзе, хотя у них совсем уж ничего общего.
— Ну, Света, положим, красивее… — взъерошился было Тимофеев, но остановился, вспомнив о душевном состоянии друга.
— Хорошая у тебя Светлана, — между тем согласился Фомин. — Ты ее береги, Выпал тебе один шанс на миллиард. Не то что мне… — и он уткнулся лицом в песок.
Тимофеев совсем растерялся. Целую вечность — без малого пять лет — он знал Николая Фомина. Во всех житейских осложнениях он помнил, что рядом есть человек, на каменное плечо которого всегда можно опереться, и это плечо не увернется в решающий момент. Оттого и жилось ему спокойно и радостно, что повезло в самом начале судьбы встретить любимую девушку и верного друга. Невозможно было ему даже вообразить, что и Фомин способен на человеческие слабости. Что наступит минута, когда они поменяются местами и Тимофееву придется выручать попавшего в беду Фомина. Сердце Тимофеева сжималось от сострадания к другу, а мозг лихорадочно работал в поисках выхода из положения.
— Николай, — заговорил наконец Тимофеев. — Ты еще можешь трезво рассуждать?
— Постараюсь, — откликнулся тот уныло.
— Ну что между вами общего? Что вас объединяет? Любовь — это такое сложное чувство, и духовное родство играет в нем не последнюю роль…
— Философ, — усмехнулся Фомин. — Специалист по высоким материям. Что ты смыслишь в любви?
— Все смыслю! — даже подскочил Тимофеев. — Возьми меня со Светой. У нас единые интересы, мы понимаем друг дружку с полуслова, а сколько мы пережили вместе, прежде чем смогли осознать всю силу своих чувств!
— Кончай травить, Тимофеич… У вас не больше общности интересов, чем у любой другой парочки. Ты не обижайся, но и я не слепой. Вот тебе пример: Светка до упора обожает посещать «Союзаттракцион» с игральным аппаратами, а тебя туда скрепером не затянешь. И наоборот…
— Но это же не главное! — возопил Тимофеев.
— Вот и я о чем. А заладил: единые интересы, духовное родство…
— Так что же, по-твоему, любовь?
— Не знаю, — печально сказал Фомин. — И ты не знаешь. Ты отвлекающий маневр предпринимаешь. Спроси сороконожку, какая нога у нее после какой ступает, она и засбоит. Вот и ты думаешь, будто начну я выяснять, отчего да почему вся эта любовь, и сразу обо всем забуду. А разве можно позабыть, как она стояла возле окна? И солнце в волосах… Я ведь ей нагрубил тогда, Тимофеич. Кто же знал, что она хороший человек, с добром к нам пришла? Не прощу этого себе…
2. Что оставалось Тимофееву
Тимофееву ничего не оставалось, как отступиться. Для него и прежде было очевидным, что друг его Фомин не ищет легких дорог, но чтобы до такой степени осложнить себе жизнь?! Сердцу, говорят, не прикажешь… Любовь способна вытворять с людьми престранные шутки. Она резвится, заставляя девочек пылать почти подлинной страстью к открыточным киноактерам, аж до слез в подушку но ночам. Да и не только девочек. В глубоком детстве Тимофеев сам переболел этим экзотическим недугом: внезапно и беспричинно влюбился в молоденькую симпатичную актрисочку со вздернутым носиком и прибалтийской фамилией, промелькнувшую в темпе метеора по экранам в фильме «Три толстяка». Он невыносимо страдал и строил планы марш-броска в Вильнюс на предмет выяснения отношений на месте. Но он, как это и бывает, повзрослел прежде, чем накопил денег на поездку, излечился естественным образом и навсегда перестал увлекаться недоступными кинозвездами, эстрадной певицей Софией Ротару и гимнасткой Ольгой Корбут. Да и зачем это нужно, если одновременно с ними существовала самая лучшая в мире девушка Света?..
Но все эти немыслимые для нормального человека увлечения не шли не в какое сравнение с тем, что поразило здравомыслящего и твердо стоящего на реальной почве Николая Фомина. Они, по крайней мере, оставляют своей жертве некоторый, пусть иллюзорный, шанс на успех. Можно сесть-таки в общественный транспорт, доехать, выведать через горсправку адрес, позвонить во вполне материальную дверь и увидеть объект своих мечтании воочию. И, как правило, пожалеть об этом.