Страница 2 из 25
Мне, конечно, очень неприятно вспоминать, что говорили о нас с Костей Зинка Фокина и остальные наши товарищи на том собрании, и, несмотря на это, я расскажу всё так, как было на самом деле, не искажая ни одного слова и ничего не прибавляя от себя…
Событие третье
Как в опере, получается…
Когда все расселись и в классе наступило временное затишье, Зинка Фокина закричала:
— Ой, ребята! Это просто какое-то несчастье! Новый учебный год ещё не успел начаться, а Баранкин и Малинин уже успели получить две двойки!..
В классе снова поднялся ужасный шум, но отдельные выкрики, конечно, можно было разобрать.
— В таких условиях я отказываюсь быть главным редактором стенгазеты! (Это сказала Эрка Кузякина.)
— А ещё слово давали, что исправятся! (Мишка Яковлев.)
— Трутни несчастные! В прошлом году с ними нянчились, и опять всё сначала! (Алик Новиков.)
— Вызвать родителей! (Нина Семёнова.)
— Только класс наш позорят! (Ирка Пухова.)
— Решили все заниматься на «хорошо» и «отлично», и вот вам, пожалуйста! (Элла Синицына.)
— Позор Баранкину и Малинину!! (Нинка и Ирка вместе.)
— Да выгнать их из нашей школы, и всё!!! (Эрка Кузякина.)
«Ладно, Эрка, я тебе припомню эту фразу».
После этих слов все заорали в один голос, да так громко, что нам с Костей уже совершенно было невозможно разобрать, кто и что о нас думает, хотя из отдельных слов можно было уловить, что мы с Костей Малининым — оболтусы, тунеядцы, трутни! Ещё раз трутни, оболтусы, лоботрясы, эгоисты! И так далее! И тому подобное!..
Меня и Костю больше всего разозлило, что громче всех орал Венька Смирнов. Уж чья бы корова, как говорится, мычала, а его бы молчала. У этого Веньки успеваемость в прошлом году была ещё хуже, чем у нас с Костей. Поэтому я не выдержал и тоже закричал.
— Рыжий, — закричал я на Веньку Смирнова, — а ты-то чего орёшь громче всех? Если бы первым вызвали тебя к доске, ты бы не двойку, а единицу схлопотал! Так что молчи в тряпочку.
— Эх ты, Баранкин, — заорал на меня Венька Смирнов, — я же не против тебя, я за тебя ору! Я что хочу сказать, ребята!.. Я говорю: нельзя после каникул так сразу вызывать к доске. Надо, чтобы мы сначала пришли в себя после каникул…
— Смирнов! — крикнула на Веньку Зинка Фокина.
— И вообще, — продолжал кричать на весь класс Венька, — предлагаю, чтобы в течение первого месяца никому не задавали никаких вопросов и вообще не вызывали к доске!..
— Так ты эти слова ори отдельно, — крикнул я Веньке, — а не со всеми вместе!..
Здесь опять все ребята закричали в один голос, и так громко, что уже нельзя было разобрать ни одного слова и вообще было невозможно понять, кто с Венькиным предложением согласен, а кто против.
— Ой, тише, ребята, — сказала Фокина, — замолчите! Пусть говорит Баранкин!
— А что говорить? — сказал я. — Мы с Костей не виноваты, что Михаил Михалыч в этом учебном году вызвал нас к доске первыми. Спросил бы сначала кого-нибудь из отличников, например Мишку Яковлева, и всё началось бы с пятёрки…
Все стали шуметь и смеяться, Фокина сказала:
— Ты бы, Баранкин, лучше не острил, а брал пример с Миши Яковлева.
— Подумаешь, какой пример-министр! — сказал я не очень громко, но так, чтобы все слышали.
Ребята опять засмеялись. Зинка Фокина заойкала, а Эрка покачала головой, как большая, и сказала:
— Баранкин! Ты лучше скажи, когда вы с Малининым исправите свои двойки?
— Малинин! — сказал я Косте. — Разъясни…
— Вот пристали! — сказал Малинин, — Да исправим мы ваши двойки… то есть наши двойки…
— Когда?
— Юра, когда мы исправим двойки? — спросил меня Костя.
— А ты, Малинин, своей головы на плечах не имеешь? — закричала Кузякина.
— В четверти исправим, — сказал я твёрдым голосом, чтобы внести окончательную ясность в этот вопрос.
— Ребята! Это что же получается? Значит, наш класс должен всю четверть переживать эти несчастные двойки! — всполошилась Кузякина.
— Баранкин! — сказала Зинка Фокина. — Класс постановил, чтобы вы исправили двойки завтра!
— Извините, пожалуйста! — возмутился я. — Завтра воскресенье!
— Ничего, позанимаетесь! (Миша Яковлев.)
— Так им и надо! (Алик Новиков.)
— Привязать их верёвками к партам! (Эрка Кузякина.)
— А если мы не понимаем с Костей решение задачи? (Это сказал уже я.)
— А я вам объясню! (Миша Яковлев.)
Мы с Костей переглянулись и ничего не сказали.
— Молчание — знак согласия! — сказала Зинка Фокина. — Значит, договорились на воскресенье! Утром позанимаетесь с Яковлевым, а потом придёте в школьный сад — будем сажать деревья!
— Что? — заорали мы с Костей в один голос. — Ещё и деревья сажать?.. Да мы же… мы же устанем после занятий!
— Физический труд, — сказал главный редактор нашей стенгазеты, — лучший отдых после умственной работы.
— Это что же получается, — сказал я, — значит, как в опере, получается… «Ни сна, ни отдыха измученной душе!..»
— Алик! — сказала староста нашего класса. — Смотри, чтобы они не сбежали!..
— Не сбегут! — сказал Алик. — Сделайте весёлое лицо! У меня разговор короткий! В случае чего… — Алик навёл фотоаппарат на нас с Костей. — И подпись…
Событие четвертое
(Очень важное!)
А если я устал быть -человеком?!
Ребята, переговариваясь, выходили из класса, а мы с Костей всё ещё продолжали сидеть за партой и молчать. Признаться, мы оба были просто, как говорится, ошарашены. Я уже говорил, что раньше нам тоже приходилось получать двойки, и не раз, но никогда ещё наши ребята не брали нас с Костей в самом начале года в такой оборот, как в эту субботу.
Я думал, что мы с Костей остались в классе совсем одни, и хотел уже поделиться с ним своими мрачными мыслями, но в это время сбоку ко мне подошла вдруг Зинка Фокина.
— Юра! — сказала Зинка Фокина. (Вот странно! Раньше она всегда называла меня только по фамилии.) — Юра… Ну будь человеком!.. Ну исправь завтра двойку! Ну исправишь?
Она говорила со мной так, словно мы были в классе совсем одни. Словно рядом со мной не сидел мой лучший друг Костя Малинин.
— Фокина! — сказал я официальным голосом. — Если бы я был некультурный, я бы тебе сказал: «Не при-ста-вай!..»
Фокина (возмущённо). С тобой совершенно невозможно разговаривать по-человечески!
Я (хладнокровно). Ну и не разговаривай!
Фокина (ещё возмущённей). И не буду!
Я (ещё хладнокровней). А сама разговариваешь!..
Фокина (возмущённей в тысячу раз). Потому что я хочу, чтобы ты стал че-ло-ве-ком!
— А я что, я не человек, что ли?
— Нет, Юра! — сказала Фокина серьёзно. — Я хочу, чтобы ты стал человеком в полном смысле этого слова!
— А если я устал… Устал быть человеком! Тогда что?
— Как это устал? — спросила Фокина изумлённым голосом.
— А вот так! Вот так! — возмущённо закричал я на Фокину. — Устал, и всё! Устал быть человеком!.. Устал! В полном смысле этого слова!
Зинка Фокина так растерялась, что просто не знала, что мне сказать. Она стояла молча и только часто-часто моргала глазами. Я боялся, вдруг она разнюнится. Но Зинка не разнюнилась, а как-то вся переменилась и сказала:
— Ну, Баранкин! Знаешь, Баранкин!.. Всё, Баранкин!.. — и вышла из класса.
А я снова остался сидеть за партой, молча сидеть и думать о том, как действительно я устал быть человеком… Уже устал… А впереди ещё целая человеческая жизнь и такой тяжёлый учебный год… А завтра ещё такое тяжёлое воскресенье!..