Лис. Град проклятых

– Значит враг он мой смертный. Понимаешь? Такое – не забывают. И мстить он будет люто. Всеми способами. Понимаешь?

– Он был уверен, что ты сгинул в бою, – припомнил Зояр. – Я с ним немного говаривал, пока он лежал слабым в телеге. Он говорил, что теперь ему незачем жить – все его враги мертвы, как и друзья. Многие были уверены что ты сгинул под Лиственом.

На краткое мгновение Лис въяве перед внутреннем зрением вновь увидел гигантский, в тысячу голов, наступающий еж чужой рати, ощетинившийся лесом копий, слепящий разномастными пестрыми красками щитов с руническими оберегами и намалеванными мордами злобных ледяных тварей. Знали, что так будет, знали, что ударят именно по ним, стоящим в центре, но ровная линия сомкнувшихся краями щитов, боевой рев сотен мощных, луженных, навечно охрипших от ледяных морских ветров глоток, с похвальным постоянством холодила душу всем и всегда. То был вызов на смертный бой! Смертоносная, несокрушимая волна – северная рать Ярослава, отборный полк из норегов, датчан, шведов и халоголандцев! Новгородский князь знал, что его хирд в ближнем бою не остановить и не стал мудрствовать под Лиственом: ударил крепкими, мускулистыми руками своих северян, как и раньше, в центр чужой рати. Такой маневр уже не раз приносил ему победу – даже в бою против печенегов. Огромного роста бородатые здоровяки в переднем ряду, все как один, в шлемах с круглыми наглазьями, надвигались на них, потрепанных предыдущими схватками с новгородским ополчением – это была роковая ошибка и беда Хромого! Только им, черниговцам, туровцам, путивльцам, северцам, полочанам и прочим – оттого было не легче. Тучи стрел летели туда и обратно – на северян это не производило впечатления: лишь их «стена» обрастали пернатой щетиной, а они громко хохотали пред ликом Смерти, подшучивали и подзуживали из-за щитов. Чужой свежий строй, построенный клином, дружно взревев, тяжелым железноголовым кабаном врубился в их ряды, желая утопить всех собравшихся врагов в их собственной крови, отрубленных конечностях и вывороченных внутренностях. Сосед перед ним, получил сокрушительный удар норегской двуручной секирой, от которой не спас щит: его хлипкий кожаный шлем, в фонтане крови и розового мозга, развалился, так что одна половина головы упала на правое плечо, а вторая – на левое. И уже совсем рядом оказались, почуявшие кровь и издевательски хрюкающие светло- и рыже-бородые лица, а прямо перед ним – здоровенный норег в украшенном золотой насечкой дорогущем шлеме. Его мужественно красивое лицо, было обращено к нему, Лису: из синих глаз в душу смотрела Смерть, а губы, обрамленные заплетенными в косички светлыми усами и широкой, украшенной золотыми кольцами, бородой, кривила презрительная усмешка. Норег подтягивал свое страшное оружие для очередного удара, который должен был повергнуть уже его, туровского боярина – в эту-то ухмылку и ударил старый витязь обломком сохранившегося у него копья, пробив рот, дробя ровные зубы, разрывая глумливую глотку! А потом пришла откуда-то сбоку другая секира – грянула камнепадом в крепкий шлем, и весь мир затопил мрак. И он уже не видел, как обошла северную рать конница Мстислава, как засверкали за спинами наступающих кривые сабли касогов, хазар и аланов. Как, ударив тяжкими копьями, смяла дружина тьмутараканского князя новгородскую невеликую числом конницу и ударила с другого фланга – и началось невиданное избиение еще ничего не понимающих, только что побеждавших новгородцев. Как нехотя, не веря в происходящее, стала пятиться и рать северян, смоловшая к тому моменту половину головного полка Мстиславовой рати. Он был предводителем полусотни туровцев, пожелавших встать под стяг Мстиславов в том бою – все видели как он пал, все знали, что единожды попавшая датская секира – смертоносна, да ведь это ж попавшая! Удар был неточным, и потому, трое уцелевших в страшной бойне туровца, вытащили оглушенного, измятого, окровавленного, но живого боярина из под груды тел. Вот это – видели далеко не все.

Молчание затягивалось. Десятник неприязненно опалил жреца взглядом, но тот встретил его спокойным, чуть печальным выражением лица.

– Мне жаль, боярин. Правда, жаль. Но я никто пред ликом богов и их решений.

– Да провались ты, с ними со всеми,– зло процедил Лисослав.

– Лис, – вновь полу просительно обратился к нему Вех. – Не надо. Это ничего не меняет.

– Сколько людей Зверь загубил после того?

В ожидании ответа Лисослав нервно прикусил губу, вместо привычного уса, сдерживая рвущиеся на свободу слова. Не рассчитав, сгоряча, прикусил до крови – во рту стало солоно. Необходимо взять себя в руки, он не отрок какой бесшабашный, а большой боярин туровской земли!

– Множество, – все же, ответствовал посадник, настороженно поглядывая на боярина – как бы не выкинул чего.

– Кровь их на твоих руках, – обвинительный перст десятника указал на жреца.

– Нам не ведомы замыслы богов, – почти спокойно напомнил Зояр.

– Заткни пасть, жрец!

– Боярин, – устало напомнил старый друг.

– Прости Вех. От сердца прости. Но не могу я принять такой глупости. Как давно то было?

– То было пять седьмиц назад, – добавил к сказанному Верхуслав Ратиславович. – Теперь же – повадились на дорогах тати промышлять – в звериных шкурах все. Нападают на люд торговый, на путников – отбирают еству, иных губят. Зовут себя последователями Зверя. Но это полбеды – есть и страшнее беда: поселилась у городца стая волколаков – вот те рвут обозы и людишек в окрестных землях до смерти, со скотиной. Смертным поедом рвут. А опосля Стаи той – в деревне только поднятые мертвяки стоном стонут по крови человеческой. Видать и волох у них есть, аль шептунья, тайными знаниями владеющая.

– Сами видели?

– Отроки видели. А как по следу волколаков ратных пускать – пропадают бесследно зверье! И содееть с тем, непонятно что можно.

– Многих порвали ратных? – глухо уточнил Лис. Сейчас он плохо владел своими мыслями – в них он уже вскочил на коня, схватил всех заводных и поскакал в сторону Турова. Без отдыха и без остановки. Покудова не доберется до дочери.

– Ратных – не много, – покачал головой Вех. Подозрительно склонился ближе. – Ты здесь, брат-боярин?

– Прости ради Христа, – выдохнул сквозь зубы десятник. – А простого люда сколько волколаки порвали?

Лицо посадника помрачнело, он в раздражении протарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

– Множество. Сколько сгинуло из других городцов, что шли к нам – то мне неведомо. А с нашего, да весей ближних – близ четырех дюжин людишек порвали насмерть. Со скотиной и прочим.

– Теперь – эти поселки – земля, принадлежащая Кромке, – добавил жрец.

– Клятское словоблудие. Их же надо скорее чистить от скверны – пока поднятые не разбежались, и не понаделали дел! – боярин, стиснул голову могучими руками, присел на лавку. – Где дружина, что в градце была? Где бояре? На стенах – только отроков глупых видал. Мужей – не видывал даже над ними!

– Нет никого из гридни и бояр, – глухо отозвался старый приятель, усевшись рядом. – Посадник, в Турове, опасаясь поганых*18 всех под знамено свое собирает. В обход воли князя Брячислава, что своего слова на то не давал.

– Что-о? – изумился боярин. – Как такое может быть?

– Сам знаешь, – пожал плечами Верхуслав. – Воля полоцких князей тут слаба, оружной рукой – не подкрепленная. Как Святополк отдал богу душу – так и нет крепкой власти в туровских землях. Только тысяцкие да посадники. Да местные бояре и племенные вожди, непонятно кому преданные.

– Так в Турове сидит Гюрята Давыдович? Он всем сердцем предан Брячиславу?

– Сидел, – развел руками старый воин. – Уже седьмицу как убит, при весьма загадочных обстоятельствах. Токмо тысяцкий там и остался – теперь вместо посадника. С болот неспокойно, клятые идолопоклонники сбиваются в ватаги – что-то назревает. Народ волнуется – вот он гридь да бояр – поближе к себе и собирает. Стольный град сиих земель – удержать. А на остальные градцы и веси – хер положил. Потому-то настоящих ратных в Комышелоге посейчас – ты да я, да Оттар. Больше – николе.

18

Поганые – так называли язычников.