Листопад

Есть ведь столько вещей на этом свете, недосягаемых для них, созданных для кого-то другого. Всегда есть что-то, к чему человек стремится и до чего никак не может добраться. Сейчас бойцу, бегущему впереди, самым нереальным и далеким казалось то ущелье, к которому они должны были выйти.

— Товарищ комиссар, ты уверена, что мы идем туда, куда надо? — Боец вытер рукавом куртки вспотевший лоб, повернул свое лицо к Ранке и, встретив ее взгляд, смутился и подумал: «Как глупо я себя веду, задавая такие вопросы».

— Мы идем туда, куда надо, — ответила Ранка. — И в частности, то есть сегодня, и вообще.

— И я тоже так думаю, — поспешно согласился боец.

Она не продолжила разговор, не было настроения. Иногда, в напряженные моменты, Ранке нравилось, если люди вокруг молчали, никто не лез в ее запутанные и противоречивые мысли, громоздившиеся в мозгу, как камни в скале. Бойцы двигались цепочкой, и со стороны могло показаться, что их в колонне не шесть, а больше двадцати человек. Местность была пересеченной, каменистой, тропинка едва угадывалась под старой высушенной травой и полегшими кустами можжевельника. Местами ее совсем не было, и они, как серны, прыгали с камня на камень, и эти прыжки утомляли еще больше. Бойцы часто теряли равновесие и падали. Увидев пулеметчика, который рухнул на землю и разбил себе лицо, Ранка с опасением подумала: «Только бы не упасть, не задеть раненую руку».

— Еще немного осталось, совсем немного, — сказала она мужчинам.

Теперь отчетливо видны были деревья, росшие кучей у выхода из ущелья. Только бы не споткнуться, не упасть, добраться до этих деревьев, остановиться, занять позицию, укрепиться, почувствовать землю под всем телом! Ей очень не хотелось, чтобы кто-нибудь из бойцов догадался об этих ее мыслях, и потому она даже не отрывала глаз от земли, двигалась как в тумане, на пределе сил. Ранка все еще шла второй, но вскоре ее обогнали еще двое, и она даже не заметила этого. От пота, стекающего в глаза, впереди ничего нельзя было разглядеть, и ей казалось — земля незаметно убегает из-под ног, становится на дыбы, и поэтому так трудно двигаться по этой восходящей тропе. Сердце напряженно стучало в груди, и она думала, что своими ударами оно расколет ей грудь. Пилотка у нее сбилась в сторону, ремень с кобурой отвис, перекосился пряжкой на бок, куртка на плечах взмокла от пота. Ранка слышала, как за спиной позвякивает оторванная подковка на башмаке у бойца, и она с раздражением думала: когда же эта подковка наконец совсем отвалится! Назойливый звук все больше и больше раздражал ее, но вдруг он исчез. Ранка почувствовала удивительную пустоту. Она оглянулась назад посмотреть, куда девался боец, и вдруг обнаружила, что стоит одна.

— Ложись, товарищ комиссар, — тихо, но решительно сказал партизан, все время шедший впереди нее. — Ты разве не видишь швабов? Живо спрячься, а то заметят тебя и откроют огонь.

И вдруг все вокруг изменилось. Камни исчезли, деревья раздвинулись, сделались еще меньше, чем были на самом деле, а горизонт придвинулся настолько, что в первое мгновение показалось, будто в десяти шагах проходит та черта, через которую человек только один раз в жизни переступает. Она уже ничего не чувствовала, словно сердце в ней высохло, и лишь ощущала, как холодный, пот катится под мышками и по спине. Целую минуту Ранка стояла, не имея сил даже пошевелиться. Стояла и застывшими глазами смотрела, как немцы выходят из ущелья. Они двигались довольно свободно, будто считали свой переход интересной прогулкой. Впереди шел рослый мужчина, одетый в шинель, увешанный сумками, с ранцем за спиной и автоматом на груди. К ранцу была приторочена каска, и он был похож на горбатого клоуна. За ним шел солдат ростом поменьше, без шинели, с каской, надвинутой на самые глаза, и без ранца. Потом показался еще один и еще. Цвет их одежды почти сливался с зеленью травы, но фигуры отчетливо выделялись на фоне низких кустарников. Один немец нес ручной пулемет. За ним шел солдат-подросток со штыковой лопатой на плече. На лопате, висела железная коробка с патронами. У коротышки был вид крестьянина, отправляющегося на свою ниву. Ранка подумала: если кому-то из разведчиков не удастся сразу снять пулеметчика, тогда партизанам без жертв не обойтись. Вряд ли они смогут захватить выход из ущелья.

— Ты целься в пулеметчика, — шепнула Ранка бойцу, лежавшему впереди нее, — и смотри не промахнись.

Она знала, что он был отличным стрелком, и подумала: «Если боец с первого выстрела убьет пулеметчика, надо будет сразу подняться в атаку. Нельзя мешкать ни секунды».

— Ты очень долго целишься, — сказала комиссар с упреком. — Мы теряем время.

Все затаили дыхание. Было слышно, как в высушенной прошлогодней траве копошатся на солнце жучки.

— Мне торопиться некуда, — ответил боец. — Я люблю делать свое дело с толком.

У него был деловой, сосредоточенный вид. Он действительно неплохо знал свое ремесло, и замечание Ранки на него не подействовало. Комиссар не отводила взгляда от фашистов, и ей казалось, что секунды тянутся как вечность. Она смотрела, как немцы, повернувшись к ним спиной, стали удаляться. Даже не услышала, как рядом раздался выстрел, как эхо от него разбудило тишину, как взлетели вороны над их головами и тревожно закричали. Только увидела, как немецкий пулеметчик остановился, сделал шаг назад, зашатался, потом опустился на левое колено, секунду задержался в такой позе, словно собирался молиться богу, потом пулемет упал с его плеча, и он, перегнувшись через него, ткнулся головой в землю. Еще один солдат упал рядом с пулеметчиком. Остальные повернули назад и стали отходить к ущелью, откуда только что вышли.

— Драгутин, ты оставайся на месте и прикрой нас огнем, — сказала комиссар пулеметчику. — Остальные за мной!

Голос у нее был твердый и уверенный. Бойцы поднялись и побежали вперед. Из ущелья раздалось несколько выстрелов, но пули пролетели высоко, никого не задев, и их писк был похож на писк птенцов, вывалившихся из гнезда.

— Приготовьте гранаты, — скомандовала Ранка, когда все приблизились к ущелью. — Гранаты приготовьте!

В это самое мгновение над ее головой что-то прошуршало, словно пролетела большая птица, и Ранка, подняв голову, видела, как, очерчивая большую дугу, по воздуху скользит граната, брошенная кем-то из ее бойцов. Это была трофейная граната с длинной деревянной ручкой, которая при полете всегда создавала неприятный шум. Еще несколько взрывов прогремело в том самом месте, куда скрылись немцы. Справа и слева от комиссара раздались выстрелы. Пулемет сзади строчил не переставая. Пули, касаясь веток, разрывались в воздухе, и создавалось впечатление, будто кто-то стреляет с неба. Горловина ущелья впитывала в себя весь грохот стрельбы, и внизу, наверное, казалось, что наверху засела целая рота. Немецкий дозор успел откатиться назад, и когда Ранка со своими товарищами подошла к ущелью, он был довольно далеко. Партизаны бросили ему вдогонку еще несколько гранат, затем стали наблюдать, как фашисты отходят.

Если смотреть в ущелье Мишлевац сверху, то оно кажется вечно мрачным, пугающим, вызывает леденящую дрожь. Сюда, по сути дела, никогда не заглядывало солнце. Из его глубины веяло той таинственной загадочностью, какая прельщает людей до тех пор, пока они не прикоснутся к ней. Неотразимая тень высоких скал, поросших мхом, даже в летние дни прятала дно ущелья под своим непроницаемым крылом. Зимой холодные восточные ветры наносили сюда столько снега, что он таял все лето, а бывали годы, когда лето выдавалось холодным и снег, почерневший, утрамбованный дождями и временем, оставался неоттаявшим до следующей зимы. И сейчас на дне ущелья лежал толстый темноватый слой снега, и от него веяло той пугающей прохладой, какую люди ощущают только при встрече со смертью.

Ранка смотрела вниз и видела маленькие зеленые фигурки, испуганно застывшие в полутьме ущелья в ожидании страшного свершения. Когда партизаны появились с той стороны, откуда их сейчас совсем не ожидали, немцы заметались, как затравленные звери, стали окапываться в снегу, чтобы принять бой, еще не сознавая всего трагизма своего положения. Сколько раз в войну партизаны загоняли их в такие вот ловушки! И потом истребляли, как насекомых. Эти, видимо, совсем недавно появились в крае и еще не имели опыта ведения войны с партизанами, не знали, какие напасти их ждут в горах.