Космаец

Здравкица засмеялась каким-то странным смехом.

— Ты с ума сошла, Катица, — крикнула она. — У меня бинтов и для наших бойцов не хватает, а тут еще тратить их на эту гадину.

— Посмотри, какие у него молящие глаза, — прошептала Катица. — Знаешь, у него дети есть. Жаль мне сирот, да ведь и он человек…

— Ката, оставь эти глупости, разве четники люди? — оборвала ее санитарка и вспомнила те тяжкие дни, когда четники пришли в их город, схватили ее отца, связали и повели на виселицу. Перед глазами Здравкицы вновь возникла главная площадь города. Со всех сторон в нее вливалась пестрая толпа испуганных людей. Четники со злыми, налитыми кровью глазами гонят людей, как скот на бойню. Подталкивают их ближе к виселице, где стоят связанные коммунисты. Среди них Здравкица видит своего отца. Он оброс бородой, весь в крови… Люди толпятся, вздыхают, шепчут, проклинают. Здравка крепко сжимает руку матери, просит ее не смотреть на осужденных, она знает, что сердце старушки не выдержит. Но над головами свистит ременная плеть, хлещет по лицу — все должны смотреть, как вешают коммунистов. Она видела, как отец медленно поднялся на помост, с руками, связанными за спиной, но с гордо поднятой головой и пел охрипшим голосом, который тонул в шуме толпы. «Товарищи!.. — изо всех сил крикнул отец. — Германии больше нет! Она мертва. Русские вынесли ей приговор… Смерть фашизму — свобода…» Четник ударом ноги вышиб стул, и петля затянулась. Перед глазами Здравкицы все закружилось, показалось, что ее затянул водоворот, из которого никто не возвращается… На всю жизнь она запомнила страшное косматое лицо четника, который повесил ее отца. Она ушла в партизаны, чтобы отомстить этим страшным людям с кровавыми глазами… а теперь она должна перевязывать ему раны?

— Не могу, Катица, не могу, хоть бы он трижды был тебе братом, — твердым, решительным голосом сказала Здравкица. — Если тебе так жалко его, вот тебе бинт, перевязывай сама, а я не могу.

Катица молча взяла бинт из рук санитарки и опустилась на колени перед раненым четником.

Где-то впереди заговорили винтовки, затявкали пулеметы. По земле катился гул, казалось, будто по булыжной мостовой грохотали пустые железные бочки. По белой от пыли дороге мчались три немецких танка с кривыми крестами. Черные дула орудий непрерывно изрыгали огонь. Кудрявые столбы дыма вырывались из земли. На полях запылала сухая трава и стерня.

Партизаны, не ожидая команды, рассыпались в стрелковую цепь, готовые в любых условиях принять бой.

Танки приближались с бешеной скоростью. Они шла в неровной колонне, как на обычных маневрах, оставляя за собой длинные ленты пыли.

— Противотанкисты, где противотанкисты? — начали кричать бойцы.

— «Джон Буль» вперед! Где «Джон Буль»?

— Да у нас нет к нему снарядов, будь он проклят! — И послышалось грубое ругательство.

— Всегда, когда надо отбиваться, нет снарядов, и почему только вы его не бросите, чтоб солнце на него не светило.

Из пыли вырисовывались черные жерла орудий. Танков было всего три, но Космаец знал, что они, прорвавшись, способны уничтожить целый батальон. Он чувствовал, люди могут не выдержать. А его больше всего пугало отступление, пугали кости, разбросанные там, на берегу Дрины. Он знал, что любой ценой, даже ценой жизни танки надо остановить, но чем, если нет ни одного противотанкового снаряда, если для «джон булей», которые англичане сбросили еще прошлой зимой, до сих пор так и не получены боеприпасы.

— Гранаты… Приготовить гранаты! — закричал Космаец, который со своим взводом лежал в первом боевом порядке. Танки дали залп из орудий. Снаряды пролетели над головами бойцов и с воем взорвались в тылу батальона. Потом на танках затявкали пулеметы. Космаец поспешно связал гранаты в одну связку и скатился в воронку. Земля, вспаханная пулями, засыпала глаза. Лежа в глубокой воронке, он ощутил тягучую бесконечность минуты. Присел на корточки и увидел приближающийся стальной купол. Сначала рука немного вздрагивала, но, когда надо было вырывать кольцо, она словно застыла. Кровь заледенела в жилах, глаза выкатились и так остались бы навсегда, если бы перед ними не блеснула горячая молния. Что-то завыло. Земля качнулась. Горячая волна воздуха сбросила его на дно воронки. Ошеломленный всем этим, он не сразу пришел в себя, а когда очнулся, перед ним поднимался черный столб дыма, он, как черный флаг, обвивал башню танка, из которой выскакивали солдаты, а кто-то косил их пулеметом, и они, как снопы, падали на раскаленное железо.

— С этим все кончено, — Космаец вздрогнул, услышав этот голос, и увидел перед собой Катицу.

Девушка была без шайкачи, потная, закопченная, тонкие струйки крови бежали по щеке. Только глаза светились, как горячие угольки, а на губах замерла улыбка.

— Еще два осталось, дай мне гранаты, если у тебя есть. — Катица придвинулась к взводному и, увидев связку, протянула к, ней руку. — Дай скорее…

— Подожди, я сам иду… Только давай поцелуемся, — крикнул он, сжал гранаты в одной руке, а другой обнял Катицу. — Я им поставлю свечу, — крикнул он и бросился вперед.

Над его головой свистели пули. В нос ударил смрад горелого машинного масла и паленого человеческого мяса. Острые колючки терновника царапали лицо. Зажмурившись, Космаец полз вперед до тех пор, пока ее оказался в нескольких шагах от черного стального чудовища. Перед его глазами вспыхивали и трепетали красноватые флажки пулеметного огня. За танком, отставая на двести — триста метров, в беспорядке бежала толпа солдат, поливая землю свинцом. Космаец замахнулся и швырнул связку гранат. Он ясно слышал, как звякнула сталь о сталь. Танк занесло в сторону, и он остановился, окутавшись черным дымом. Башня быстро повернулась несколько раз, дернулась и застыла. Из нее показались четыре фигуры.

Третий танк замедлил ход и скрылся в густой пыли, пропуская вперед пехоту, которая словно вырастала из-под земли.

Космаец заметил опасность только тогда, когда оказался один между двумя горящими танками, а со всех сторон, как бешеные псы, рвались фашисты. Защищенный от пуль грудой мертвого железа, Космаец видел, как редели партизанские ряды, но у него не было сил сдвинуться с места. Ноги были словно налиты свинцом и привинчены к земле. Холодный пот бежал по спине. Все ближе тявкали немецкие пулеметы, засыпая градом пуль позиции партизан. Нельзя было и думать о том, чтобы прорваться сквозь этот огневой заслон, живым вернуться к своим.

«Я не для того прошел всю войну, чтобы погибнуть здесь, у самого дома, — подумал Космаец и почувствовал, как напряжены нервы. — Неужели все кончено? Неужели нет никакого выхода? Должен быть!»

Космаец схватил автомат и бросился под танк, готовясь защищаться, пока в магазине останется хоть один патрон. Что будет, если партизаны не выдержат натиска врагов и отступят? Не пойдут же они назад, через Дрину? Вероятно, уйдут в горы. Но где он их тогда найдет? Из своего укрытия он видел только сапоги пробегавших мимо немецких солдат. Убедившись, что его не заметили, и почти забыв об опасности, он стал выбирать сапоги для себя: «Вот эти широкие… нет, вон те желтые лучше. Ух, хороши вот эти офицерские, вся бригада будет завидовать…» Через несколько минут поле опустело. Схватка перекинулась вперед, и Космаец услышал голоса партизан.

«Пошли в контратаку», — блеснула мысль. И он, не в силах уже больше сдерживаться, выскочил из-под танка и в десяти метрах от себя увидел группу немцев. Пригнувшись к земле, немцы тащили на плечах тяжелый пулемет — меняли позицию. Их было всего трое. Нагруженные ранцами, жестяными коробками, они не обратили внимания на партизана — приняли его за своего. У Космайца потемнело в глазах. Если он сейчас же не покончит с ними, через минуту пулемет ударит по его товарищам. Первая же очередь скосит Катицу… И, не думая больше ни о чем, он нажал на спусковой крючок. Он видел, как повалились немцы, но не мог остановиться до тех пор, пока автомат вдруг не замолчал. Только теперь, оставшись без единого патрона, он почувствовал, какой опасности подвергался. Но, увидев, что поблизости нет фашистов, он бросился к пулемету, схватил его и, не чувствуя тяжести, вытащил на небольшой холмик, с которого как на ладони были видны все позиции.