Голос Древних

Молчание тянулось несколько минут, человек сидел, сгорбившись и закрыв глаза. Несколько раз его передёргивало, дважды он ударил кулаком по камню и нечленораздельно закричал в ярости и боли. Архаи висел перед ним смирно и тихо.

— Неудивительно, — сказал Одиссей, и никто из знавших его не узнал бы голос. — Что вы отматываете всех участников назад. Никто не должен знать об этом. С этим знанием невозможно смириться и с ним невозможно жить.

— Уж лучше дать живущим счастье незнания и возможность считать, что их свершения чего-то значат, — тихо согласился Древний. — Так мы и делали, ибо те двое победителей, которые смогли дотянуться до правды, умоляли дать им забыть.

— Никто, — повторил Одиссей, глядя в себя и в никуда. В его бездонном чёрном глазу трепетала крошечная звёздочка: красная, алая, пурпурная, рубиновая, огненная, багровая, кровавая. Вишнёвая. Он встал и хрипло добавил:

— Кроме тех, кто должен попытаться это изменить.

Он встал.

— Есть одна маленькая история о геранских берсерках. Это небольшие по меркам геранцев корабли-самоубийцы, размером всего с небоскрёб, созданные для пробивания планетарных щитов. Их с иронией называют Герольды Армагеддона за радостное стремление уничтожить врага собой. Идеальные солдаты. Обычно они рушатся сверху, ослабляя и пробивая самые мощные щиты, иногда по несколько раз. Сознание берсерка — симбиоз верного скального зверя и разумного геранца, который уже погиб в одной из бесконечных войн, но часть его мозга сохранилась и её поместили в конструкт. Это полуразумные, инстинктивно-программные существа с несчастной судьбой, которые готовы пожертвовать собой.

Одиссей перевёл дух, вспоминая, как геранские разрушители пробивали планетарные щиты Ольхайма.

— И практически всегда они умирают, выполнив свою задачу. Но очень редко Герольд Армагеддона доживает до победы и возвращается на орбиту взятой штурмом планеты, после чего в его наспех скроенном разуме наступает фаза дисфункциональной разрядки. Берсерк не создан для мирной передышки, и когда он не погиб, происходит нечто странное: он начинает танцевать. Крутиться и метаться в воздухе, подавать множество бессмысленных сигналов, падать вниз и подниматься вверх, облетать другие корабли. Воители-геранцы считают большой удачей встретить Танцующего Герольда. Существо, которому было всеми силами судьбы предназначено умереть, но которое выжило вопреки всему — и радуется этому.

Он помолчал.

— Пусть вселенная устроена таким образом, что каждый из нас — обречённый геранский берсерк, летящий в небытие. Но мы ещё посмотрим, кто будет танцевать последним.

Древний почти перестал кружиться, лишь мелко подрагивал на одном месте.

— Попробуй, Одиссей Фокс, — сказал он. — В конце концов, имеет ли вообще смысл жить и не пробовать победить смерть и ад? Даже если это заведомо невозможно.

Человек в мятом свитере подошёл к сияющей синей звезде, взял её в руку и сказал:

— Я хочу сохранить память обо всём, что пережил и узнал на Планете судьбы. Я хочу помешать Миру Ноль отмотать меня назад во времени.

Награда вспыхнула ослепительно-ярко, и Одиссей краем глаза заметил, как призрак архаи растаял позади. Сияние облекло человека и угасло в его заострившихся чертах. Он посмотрел на свою ладонь и невольно рассмеялся холодным, ломким смехом. Там лежала последняя синяя искорка, остаток от огромной силы, которую он только что потратил на самое безумное желание в истории джиннов всех миров.

Осталось совсем немного, хватит на маленькое чудо или большущий фокус, на вопиющую гипер-выходку или гротескный межзвёздный каприз. Ну, примерно миллион энзов.

— Ладно, — сказал Фокс расчётливо и спокойно. — Это нам точно не помешает.

Каждый из них скорбел и возмущался по-своему, пытаясь хотя бы вспомнить, что было в этих проклятых играх! В памяти кружился ураган будоражащих обрывков и ярких вспышек, которые кто-то вложил им в головы по возвращении. Но внезапно вернулось единство.

Два с половиной триллиона тех, кто откликнулся на зов Древних, опять оказались вместе. Но теперь преобладающей мыслью единого сознания стали мысли победителя игры. Никто не знал, кто он, но и озорная и хулиганская речь победителя пронзила каждого:

«Мы — сотая часть галактики, и ещё никогда не собиралось такого огромного воинства. Мы легион и нас настолько много, чтобы мы непобедимы. Вы думали, что проиграли? А вот и нет. Трачу награду Древних на то, чтобы удача и судьба помогали каждому из нас! Провозглашаю тайное, ну, не особо тайное общество — Легион Игроков Судьбы. Мы будем узнавать друг друга по секретному, ну, не особо секретному ключу — и помогать собратьям из легиона, когда им требуется помощь. Помогать не в преступлениях, а спасать от бед. Когда ты можешь помочь, помоги одному из ЛИС, а когда тебе нужна помощь, спроси о ней. Кто согласен, повторите ключ!»

И невероятное количество существ по всей галактике одновременно прошептали:

— За бесконечностью… мы.

Одиссей уходил с Планеты судьбы и не знал, что истинной целью этого мира было не сохранить технологии. А передать знание, которое неизмеримо важнее.

Целью игр всегда было найти достойного и рассказать ему историю Древних, Старших и небытия. Историю хрупкой и одинокой жизни, прорастающей вопреки пустоте; историю отчаянных попыток, полных надежды, преодолеть предел, изменить законы вселенной — и создать мир обетованный для всех. Историю о том, что все попытки обречены на провал, но всё же, даже перед стирающей неотвратимостью бесконечного ничто, разумные сумели добиться немалого успеха.

Эта история, в своей огромной сумме сущностей — и надежде, превосходящей эту сумму, поражала того, кто решил не прятаться от неё, не отмахнуться и не остаться равнодушным. Но все предыдущие победители игр отступали перед ней. Они прятались от ужаса в забвении и использовали мощь Древних на свои надежды и мечты. Поэтому Мир Ноль давал им обещанную силу, но безжалостно стирал всё, что они пережили здесь, отматывая победителей и участников назад во времени.

Великая история была рассказана и услышана только однажды — сегодня. Тем, кто не только преодолел все испытания, победил врагов и друзей, но и оказался готов отдать всё ради этого знания. Лишь такой человек мог получить истину и сохранить её.