Страница 49 из 68
Меньше всех опустилась левая ладонь Одиссея — его ставка не весила слишком много и остановилась чуть ниже полпути. Правая рука стеклянного детектива симметрично поднялась вверх и замерла далеко от верха.
Второй остановилась чаша квинтиллиардера.
— ЧТО⁈ — поражённо воскликнул он и схватился за голову. Вышедший из себя, выбитый из колеи, растерянный и непонимающий, маленький и смешной, впервые за все игры и испытания, все поразительные события и явления, которые свершились на Планете Судьбы. — Как это может быть⁈ Я поставил на кон ВСЁ, ЧТО У МЕНЯ ЕСТЬ! Все корпорации, всю бизнес-империю, все системы и планеты, флотилии торговых и военных кораблей, все астрономические счета в банках и сами астро-банки, все инвестиции и патенты, разработки и стартапы, всю контрабанду и компроматы, все обязательства и долги…
Он побледнел и отступил на шаг назад, пошатнулся, невидяще шаря по своим карманцам.
— Все двести двадцать два драгоценных, бесценных артефакта разных цивилизаций, которые собрал за свою жизнь…
Маленькие, жадные глазки коротыша трагично и безумно сверкнули.
— Скажите мне, что может быть ценнее этого⁈ Что⁈
Ниже олигарха остановились две чаши, они шли почти вровень: плоский элемент из тела Геометриса, и буквально на палец ниже, у нижнего положения руки, ладонь Аны/Афины.
Неожиданно вернулось единство, все четверо почувствовали друг друга, ближе, чем в предыдущих испытаниях, когда было ещё много игроков. Теперь их осталось так мало, что они легко осознали ставки друг друга.
— Теллагерса, редчайшее вещество в галактике, — тихо сказал олигарх. — Даже в моей коллекции его нет. Оно потянуло на половину моей империи. Удивительно, но даже так… слабовато.
Геометрис зарокотал, тревожно и раскатисто, как штормовой прибой.
— Его песчинка — это три десятка спасённых звёздных систем, сотни миллиардов жизней, — с уважением сказала Афина. — Геометрис поставил на кон всё, чего добился и сделал, всю силу своего вмешательства в судьбы каждого из спасённых, а через них — в общую историю галактики.
— Три десятка? — истерично рассмеялся Охотек, глотая воздух и выпуская не звонкий смех, а задушенное свистящее «И-и-и». — У меня полторы сотни миров! Я контролирую судьбы куда большего числа потребителей и работников, слышите?
— Владеть кошельками людей и использовать их труд — несравнимо слабее, чем даровать им жизнь и сделать возможной жизнь их будущих поколений, — сказала Ана. В её голосе вовсе не было презрения, но делец почувствовал его у себя в душе. Это было неприятное ощущение.
— К тому же, твоя бизнес-империя тянется в будущее на достаточно ограниченный срок, –добавила Афина. — Ты клонишься к закату жизни, когда тебя не станет, её разберут по рукам, и с каждым годом эхо твоей воли будет стихать. А звёзды, которые реорганизовал Геометрис, останутся пылать и дарить энергию своим системам… очень надолго.
Наступило молчание. Охотек опустил голову и сжал руки на груди, придавленный осознанием мелкости того, что почитал великим. Он был не в силах смотреть на остальных. И в тишине пугающим всхрипом прозвучал лай Одиссея, который закашлялся собственной кровью и без сил откинулся назад. Он больше не мог держать голову.
— Скорее, — прошептала Ана, сжимая побелевшего детектива.
— Я поставила на кон своё право наследия, — быстро и чётко сказала Афина. — Наследия империей Олимпиаров и право власти над десятками тысяч систем. Не знаю, что оценила система: потенциал моего вмешательства в историю и жизни других… либо реальный объем этого вмешательства. Если они видели будущее.
— Мы поняли, — прошепелявил делец, не поднимая глаз. — Ты, оказывается, великая.
Он усмехнулся.
— Удивительно, как ты не брезгуешь знаться с нами, ничтожными.
Афина решила ответить ему, даже зная, как дороги секунды для умиравшего Одиссея:
— Это испытание показало нам, что твоя ничтожность обратно пропорциональна тому, сколько ты отдаёшь другим. И начать никогда не поздно.
Она наклонилась и легко подняла Фокса, руки богини расширились, превращаясь в энергетическое ложе, и голова детектива оказалась у Афины на груди. Она взглянула на него с печальным упрёком.
«Ну а что мне было делать?» отчётливо подумал Одиссей, зная, что обе принцессы поймут его через единство. «У меня только две крутых вещи…»
У каждой статуи загорелся новый вопрос, от которого тянулись три стрелочки: к остальным игрокам.
— Выбрать, кого атакуешь, — сказала Ана сосредоточенно. И посмотрела на Фокса.
Ради этого детектив и пошёл на риск: он поставил в свою защиту менее ценную вещь, чтобы в случае выхода в лидеры кого-то, кроме них с Аной, иметь возможность перевесить его более ценной. Так и вышло, вот только собственная ставка Фокса получилась слишком низкой, и шансы на выход в финал у него стали малы. Значит, теперь он играет не для себя, а для Аны с Афиной. Ведь хотя Геометрис и не стал буквальным лидером, его чаша висела опасно близко к их чаше. Следующий шаг может поменять порядок и выкинуть их из игры, и тогда в финал пройдут Охотек с Геометрисом.
Одиссей представил, как абсолютный эгоист становится победителем Игр, и, хотя это было на порядки лучше, чем со Схазмой, внутри всё равно отозвалось: «Нет, так будет неправильно». Что ж, даже если Фокс сейчас проиграет, он гарантирует победу Аны с Афиной.
— Подними… — прошептал детектив и указал взглядом на статую спасителя звёзд.
Богиня поднесла его и помогла сделать то, что он задумал.
Охотек и Геометрис с напряжением наблюдали, как скрюченные пальцы человека потянулись к лицу, цепко ухватили глаз… и понесли пустоту в пальцах. Как пустота опустилась на правую чашу существа-фрактала — израненного, растерявшего половину элементов, утратившего симметрию и гармонию, но сохранившего их внутри.
— Что ты поставил? — буркнул Охотек, сощурившись и ничего не видя.
Но все увидели, как чаша быстро, стремительно и неудержимо пошла вниз.
Геометрис застыл, полностью неподвижный впервые за время их знакомства, он остановился, как смолкшие часы, как сложный повреждённый механизм, который всегда немного двигался и тикал, перескладываясь внутри. Но это не означало вред. Лишь признание важности момента.
Правая чаша упала до нижней точки, левая взлетела максимально вверх.