Страница 6 из 13
– Ой, мама, ну как можно было так всё забыть, – покачала головой девушка. – Я говорю не о мужской силе. Она, конечно, активная, мощная, где не получается пройти, пробьём дорогу, разрушим стены. Женская сила другая. Как тебе объяснить-то, если ты ничего не помнишь уже? Она как этот плащ. Видишь? – и Красная шапочка взмахнула красным лоскутом ткани и продолжила.
– Он не держит форму, мягко облегает и, кажется, не может ни от чего защитить. И всё же защищает – от холода, от дождя, от жёсткой земли. Его нельзя использовать как щит. Невозможно отразить тканью удар меча. Зато можно накинуть и запутать, и тогда меч потеряет свою чётко направленную линию. Как и женская сила. Зачем идти напрямую в атаку на того, кто явно тебя сильнее. Лучше поговорить или убежать, если говорить невозможно. Я же говорю, разучились использовать свою силу, взяли мужское, а у них по-другому. И потом удивляемся – почему не получается. Так что, не переживай, мама. Всё будет хорошо.
Под окном раздался свист. Красная шапочка выглянула в окно, кому-то крикнула: «Сейчас», затянула завязки на плаще, взяла очередную корзинку с пирожками, внимательно огляделась вокруг. Мать смотрела на неё с удивлением и ужасом, и сама не знала, какого чувства здесь больше. Когда-то она побоялась вот так уйти из дома, спрятала красный плащ в сундук и вышла замуж за спасителя-дровосека, подчинившись требованиям и обязательствам. А её дочь, Красная шапочка, внезапно выросла и не боится, совсем не боится.
Женщина вздохнула и мягко обняла дочь:
– Ну что ж, раз решила, препятствовать не буду. Помни об осторожности. И пусть твоя дорога будет счастливой.
Дочь чмокнула мать в мокрую щёку, улыбнулась последний раз и махнула рукой на пороге. Хлопнула дверь, женщина выглянула в окно. Неспешной рысцой по дороге к лесу удалялся большой серый волк, заметая остающиеся в пыли следы пушистым хвостом. На спине его вольно расположилась девушка, укрытая с головы до пят красным плащом. Смело и уверенно она глядела в будущее, не оглядываясь назад.
Её провожали взглядами другие женщины и незаметно утирали слёзы. А кто-то вернулся в дом, отыскал красный плащ и, взяв неизменную корзинку с пирожками, тоже отправился в лес – пробудить силу, найти своего волка, подружиться с ним и отправиться в неведомое.
9, Отшельник. Сказка дня.
На старости лет Иван сбрендил. По крайней мере, так считали его друзья, знакомые, коллеги по работе. Жена, теперь уже бывшая, и вовсе заявила, что у него мозги атрофировались и он несёт всякую чушь.
И только дочь Алёнка, двадцати лет от роду, тонкая и хрупкая, как былинка в поле, внезапно встала на сторону отца. Обняла, прижалась и, чуть привстав на цыпочки, заглядывая в глаза Ивану, прошептала:
– Папа, делай, как знаешь. Я на твоей стороне.
Дочь да старый друг, с которым бегали вместе ещё в сопливом детстве, вот и вся поддержка. И то правда, как понять, когда человек на пике карьеры вдруг сгребается и уходит жить в лес. Ладно, болезнь там была или какая напасть, все бы поняли, а вот так, просто, в глушь уехать и коз разводить, как сказала бывшая. Не понял никто, но хоть сильно препятствовать не стали.
На работе пожали плечами и заявление подписали даже без отработки, главное – дела передать молодому, ретивому, который давно на его место метил и за спиной топтался. С женой развод, который по факту давно состоялся, никто против не был, оформили быстро. Иван ещё попытался с нею поговорить, думалось, может что наладится. Но от той девушки, на которой он когда-то женился по большей любви, ничего уже не осталось. Да и любовь канула в Лету. Когда именно, за ворохом житейских забот никто не заметил.
Квартиру оставил жене и детям. Впрочем, старший сын давно женился и жил отдельно. Он отцу не сказал ни слова. Молча выслушал и только пожелал удачи, уточнив адрес.
«В гости приедет», – обрадовался Иван про себя.
Сын и правда потом приезжал, редко и только летом, но всё же. Детей привозил, двух пацанов-погодков, жену, что вечно поджимала губы. Не нравился ей деревенский простой быт. А мальчишкам очень даже нравился. Они с удовольствием носились по округе, сидели за удочками у реки, опасливо изучали заросли крапивы и лопуха, что начинались сразу за оградой.
Ивану впервые за долгие годы было хорошо. Его небольшой домик в две комнаты притулился возле кромки леса, поодаль от остальных. Деревня тянулась по двум улицам длинными лентами вдоль реки. Там жизнь била ключом, а здесь, в закуточке, было тихо, зимой порой даже дороги не было несколько дней.
Мужчина топил печь, грел чай, заваривал в глиняном чайнике смородиновый лист, чабрец и ягоды земляники, собранные ещё летом и высушенные в тенёчке. Травы расправлялись в горячей воде, терпко пахло смородиной и чабрецом, вплетались сладкие нотки земляники. Иван пил чай с мёдом и смотрел на огонь, приоткрыв дверку печи.
За окном стоял мороз, старательно распуская на оконных стёклах цветы, а в доме было тепло и уютно. Перед сном Иван выходил на крыльцо, проверял собаку в будке, чтобы не замёрзла, смотрел на высокое, тёмное небо, с которого подмигивали ему звёзды и, вдохнув полной грудью острый ледяной воздух, уходил спать. Под бочок к нему примащивалась Мурка и пела извечную кошачью песенку.
Жизнь в деревне не сладкая. Зимой снег и печка, летом – огород и мошкара. Вот только что вода из крана бежит, да и то, Иван её использовал для нужд хозяйственных: постирать, полы помыть. А для готовки и питья брал из колодца, что обнаружился в глубине расчищенного старого сада. Или ходил в лес, к роднику, и набирал там бурлящую, казалось, искрящую самой жизнью, воду.
Уставал ли он? Конечно, уставал. Тело за годы кабинетной работы отвыкло от физической нагрузки и ныло по ночам в самых неожиданных местах. А Иван ещё и подкинул огоньку: соорудил себе турник и между делом, проходя мимо, обязательно подтягивался несколько раз.
На второй год, как и предвещала бывшая жена, завёл коз. Летний день его теперь распределялся между рассветом и закатом, дойкой коз с выгоном их на пастбище и последующим возвращением в сарай, обхаживанием огорода и сада, чтением книг и редкими вылазками в магазин за чем-нибудь необходимым.
Он научился обходиться малым, питаться буквально подножным кормом. Тело постепенно наливались силой, из рыхловатого офисного работника Иван перерождался в подтянутого и загорелого сельского жителя. Отмахать несколько десятков километров по лесу для него теперь не составляло никакого труда, и порой он улыбался, вспоминая первый год, когда и три километра заставляли падать без сил.
– И как тебе не скучно одному? – удивлялись его немногочисленные гости. – Особенно зимой. Завоешь от скуки.
Иван усмехался.
– Уж лучше быть одному, но в ладах с собой, чем быть среди людей, оставаясь во внутренних сомнениях и всё равно одному.
Одиночество его не тяготило. До него наконец-то дошёл смысл фразы, прочитанной давным-давно: «С самим собой не может быть скучно. У тебя есть целый мир и этот мир ты».
Но гости не понимали и требовали детального разъяснения. Им, людям, привыкшим к городской суете, было непонятно до сих пор, с какого перепугу Иван отправился в эту глушь. Не просто ушёл с надоевшей работы, сменив одно офисное кресло на другое, не просто развёлся с женой, а вообще поменял всё и кардинально. Из начальника юридического отдела в какие-то отшельники. Однажды в момент откровения, когда они засиделись с другом на веранде под ясными глазами звёзд, Иван сказал:
– Вот вы допытываетесь у меня, спрашиваете, что да как. А как мне объяснить то, что внутри? Здесь я живой. Жизнь настоящая у меня. Понимаешь, я делаю и вижу, что делаю.
Посадил я редиску и через две недели буду её есть. Вот яблоня у меня весной цветёт, летом яблоки соберу. Козы мои тоже, с ними возни много: накормить, убрать, выгнать на пастбище, подоить вовремя. Но это жизнь, понимаешь, жизнь, как она есть. Я её чувствую, потрогать могу, увидеть плоды трудов своих, как бы высокопарно это не звучало.