Страница 2 из 6
Сейчас мы знаем, откуда берутся дети. Именно знаем. Наши дикие предки не знали. Что они фактически видели? Беременность и роды. И вынашивает, и рожает ребенка мать. Это очевидно, и является фундаментальным фактом. Вопрос: почему она рожает?
В рамках очевидности участие отца в рождении детей никак не обнаруживается: «туземцы верят в то, что девушка может оказаться с ребенком и не имея предварительных сексуальных контактов»[9]. А значит ответ может быть только один: женщины рожают, потому что им внутренне свойственно рожать. Свойство у них такое – рожать детей. Когда женщина достигает определённого возраста и внутри нее созревают необходимые условия, происходит процесс самозарождения, и она рожает. И никто другой ей для этого не нужен. Всё что требуется – это здоровый женский организм.
Самые любопытные, естественно, не унимаются и задаются вопросами, пытаясь выяснить, а не было ли каких – то внешних причин для беременности? Что предшествовало родам? Оказывается, очень многое. За долгие месяцы до этого произошли тысячи событий. Женщина ходила за водой, мыла посуду, варила пищу, купалась в реке, собирала ягоды, кормила птичек, участвовала в играх и священных обрядах, болела, гуляла, спала, причём как наедине, так и рядом с другими людьми – мужчинами и женщинами. Какое из этих событий может быть связано с последующим рождением ребенка? Неизвестно. Потому что между всеми этими событиями нет видимой, непосредственной связи. Здесь требуется подключить мышление, чтобы обнаружить невидимые детерминации. Но примитивное сознания им не обладает, поэтому его вердикт категоричен: раз видимой связи нет, то её нет вообще. И не надо строить никаких сомнительных догадок. Такой вот своего рода первобытный позитивизм.
Правда, возникал вопрос: если дети появляются в результате самозарождения, то почему тогда женщины рожают не только женщин, но и мужчин? Зачем они нужны, если они не принимают участия в деторождении? Ответ в такой логике опять же очевиден: мужчин женщины рожают для выполнения определённых, специфических функций – как источник наслаждения, а также в качестве охранников и добытчиков всего необходимого. Ну и ещё для выполнения роли естественного дефлоратора, т. к. по мнению дикарей «девственность технически препятствует оплодотворению посредством духа»[10]. Но это нужно только один раз, ибо «после того, как это однажды проделано… мужчине и женщине нет необходимости сходиться вместе, чтобы произвести ребенка»[11]. Подобное общество – это своего рода пчелиный улей. Есть матка, а есть трутни и рабочие пчелы, обслуживающие матку и ее потомство. «Мужчина» – это вспомогательная функция, помогающая в решении основной, «женской» задачи. И что бы он ни делал, он делает это исключительно для женщины и её потомства.
Такой взгляд на человеческое рождение переносится на весь окружающий мир и становится особым мировоззрением, архетипом – матриархатом. Он базируется на чувственном, эмпирическом восприятии мира, на том, что можно непосредственно запечатлеть. Такое сознание уверено: существует только то, что можно увидеть своими глазами или пощупать своими руками. Вот если я это вижу – оно есть, если я не вижу, значит этого нет и быть не может. Такая своеобразная логика неверующего Фомы: пока, мол, сам не увижу Христа, и не вложу свои пальцы в его раны – не поверю.
Матриархат как мировоззрение – это убеждение в самозарождении жизни и всего вокруг. Всё логично: человек самозарождается в лоне матери, растения самозарождаются внутри земли, и всё в мире тоже самозарождается. Есть только одна субстанция – материнская, собственно материя. Ей внутренне присуще развитие. Материя сама по себе, без посторонней помощи, без внешних вторжений рождает различные явления. Она и порождает всё разнообразие мира, в том числе некое специфическое мужское начало. И весь материальный мир организовывается и развивается сам по себе. При матриархальном взгляде на мир, рождение и развитие – это естественный процесс. Здесь нет никакой энтропии. Здесь всё хорошо. А хаос – это просто некая первоначальная фаза развития.
Но Христос явился Фоме и тот поверил. Нечто подобное случилось и с нашими собирателями и охотниками после того, как они решили стать земледельцами и скотоводами. В какой – то момент они выясняют, что землю мало просто удобрять и поливать. В неё еще надо бросать семена. А скот, оказывается, не размножается сам собою, его надо спаривать. Постепенно в сознании проявляется та самая неочевидная связь между бросанием семечки в землю и рождением плодов, между спариванием и приплодом, между половым актом и рождением детей.
Становится ясно: для рождения недостаточно одного материнского начала. У рождения не одно, а два действия. Первое действие – неочевидное, тихое, скрытое, происходящее за закрытыми дверями – половой акт. И здесь два действующих лица – отец, закладывающий семя, и мать, это семя воспринимающая. Второе же действие – собственно сами роды – осуществляет уже только мать, без участия отца, и именно это действие очевидно всем. Сам ребенок своим криком оповещает окружающих о своём рождении.
Здесь впервые на авансцену выходит отец как участник деторождения. Но какова его роль? Первичная или вторичная? Основная или вспомогательная? Чем он является – концом явления или его фундаментальным началом?
Сперва принимается самая простая и, опять же, очевидная версия: мать предоставляет некую «заготовку», т. е. весь необходимый набор элементов, из которого должен появиться будущий ребенок. Отцу остается добавить одну маленькую деталь – некий недостающий пазл. Папа как бы накладывает последний мазок на почти уже завершённую картину. Кладёт, так сказать, свою вишенку на уже практически готовый торт. Здесь человеческое сознание еще находится в плену у очевидности. Главная роль по – прежнему принадлежит матери. Участие отца уже признаётся, но его номер – шестнадцатый. Это ещё матриархат.
Однако новоиспечённому аграрию не дает покоя один неоспоримый сельскохозяйственный факт: если закладывается пшеничное зерно – рождается пшеница, закладывается горчичное семя – рождается горчица. Т. е. во втором, очевидном акте появляется именно то, что закладывается в первом, неочевидном. Семя выступает как первичное, активное начало, которое диктует земле свою программу, и земля, подчиняясь, обслуживает интересы семени, предоставляя ему всё необходимое. Т. е. первый, скрытый акт определяет то, что когда – нибудь в будущем совершится во втором, очевидном акте. Приходит осознание первенства «отцовского» начала.
Это неизбежно рождает культуру сексуального поведения. С этого момента начинается процесс регулирования сексуальных отношений. Появляется система табу, исчезает промискуитет – беспорядочные половые связи.
В.К.: Почему?
К.Ш.: Да потому что теперь важно было понять, кто заложил то семя, которое «организовало ребёнка». С этого момента главным и, по сути, единственным вопросом рождения становится вопрос об отце. Тем более что вопрос о матери вопросом никогда и не являлся в силу очевидного ответа. Ведь то, что «эта тётя» является мамой ребёнка – это и так всем очевидно, т. к. она его родила. А вот то, что «этот дядя» – его папа, это нельзя непосредственно увидеть. Об этом можно только думать, и в это можно только верить. Отец – это всегда предмет мышления и веры.
Отсюда важный вывод: рождение – это видимый всем процесс, начало которого невидимо. Это начало можно постичь только мышлением и верой. И это касается не только дикарей, но и нас, современных людей.
В.К.: А как же анализ ДНК?
К.Ш.: Все современные способы определения отцовства, включая анализ ДНК, есть научные методы, а не факты непосредственного восприятия. А любой научный метод, в той или иной степени, есть абстракция, и является предметом мышления. К тому же ни один из них не даёт стопроцентного результата. Да и от случайных ошибок и подлогов никто не застрахован. А значит это является предметом не только мышления, но и предметом веры: неполное знание есть, в сущности, незнание.
9
Малиновский Б. Избранное: Динамика культуры. М., 2004, с. 593.
10
Там же, с. 591.
11
Там же, с. 592.