Страница 44 из 48
Продежурили еще одно утро. Тоже безрезультатно.
Расстроенный Коля доложил о неудаче Андрею Прокофьевичу. Тот задумался.
— Возможны две, нет, даже три версии, — после долгого молчания сказал он. — Во-первых, парень мог временно уехать. В отпуск. Или в командировку.
— Или заболеть, — подсказал Коля.
— Или заболеть, — кивнул Андрей Прокофьевич. — Во-вторых, он мог изменить маршрут и теперь добирается на работу как-то по-другому. И третье, самое неприятное…
— Что такое? — встревожился Коля.
— Может быть, парень опаздывал не на работу. Мало ли… На поезд, на тренировку, на свидание. Если так, — наше дело труба. Тогда ему вовсе ни к чему снова появляться на этой же остановке в этот же час.
— Весело! — вздохнул Коля.
Несколько дней Андрей Прокофьевич не вспоминал о «застенчивом герое». Вместе с капитаном Головановым заканчивал дело о вскрытии сейфа. Теперь уже было твердо установлено, что Витька Граф ни при чем. Все четче выступала другая версия: деньги похитил сам кассир. И очень искусно симулировал взлом сейфа. Не хватало лишь нескольких деталей, чтобы цепь обвинения полностью замкнулась. И сейчас Андрей Прокофьевич добывал эти последние, мелкие, но чрезвычайно важные детали. Дело переходило в ОБХСС.
Как и все стажеры, Коля не раз слышал рассказы о находчивости Андрея Прокофьевича, о его выдержке. Но в истории с артистом Коле казалось — Андрей Прокофьевич недостаточно энергичен. Да, конечно, у замначальника есть дела поважнее. И все же…
Коля снова дотошно проверил всю логическую цепь рассуждений Андрея Прокофьевича. Да, все правильно. Парень должен явиться на остановку. Вот случай проявить подлинную настойчивость.
«Похожу еще. Один, без старичка, — решил Коля. — Перед работой забегу минут на двадцать. И порядок! Благо остановка неподалеку от меня. Подежурю пять дней. Не меньше. Отличная проверка выдержки».
Он снова стал посещать остановку. В восемь пятнадцать приходил, становился в хвост. Подкатывал автобус, за ним другой. Коля пропускал пассажиров, стоящих сзади, а сам не садился. К счастью, тут курсировало два маршрута, так что пассажиры ничего не могли заподозрить. Просто человеку не подходит «единица». Ждет «двойку». Да и кому какое дело до этого долговязого? Все торопились. У всех свои заботы.
Так дежурил он до восьми сорока пяти, потом уезжал.
Коля уже знал всех постоянных утренних пассажиров.
Ровно в восемь пятнадцать приходила аккуратная пожилая женщина в соломенной шляпе и с зонтиком. Садилась всегда с передней площадки.
Прибегала группа девушек, и сразу остановка оживлялась звонкими голосами, смехом.
«Студентки. Из общежития», — давно уже определил Коля.
В восемь тридцать очередь пополнялась солидными мужчинами с портфелями.
Парней среднего роста, кроме тех шестнадцати, которых Коля со старичком уже раньше видел, не появлялось.
Так прошел первый день. И второй… И третий…
На четвертый день в очереди объявился смуглый юноша спортивного вида, в широкой куртке на «молнии». Твердо очерченный подбородок, решительные глаза.
«Этот!» — у Коли екнуло сердце.
Обращаясь прямо к смуглолицему, рассказал о смельчаке, который спас старика. Парень сплюнул:
— Дурной! У самого две головы, что ли?!
Наступило пятое утро.
«Нынче или никогда!» — сказал себе Коля.
Он волновался. Нутром чувствовал: сегодня он увидит этого таинственного спасителя. Неужели весь труд пропадет?
В то утро на остановке мимо Коли прошли те же шестнадцать парней. И никого нового. Все. Конец.
Коля, растерянный, бродил по коридорам угрозыска. Как же так? Ведь все правильно?! Он нервничал.
«Обмозгуем все фундаментально, — приказал он себе. — Главное, без паники».
Так в трудных случаях говорил Андрей Прокофьевич.
Коля размышлял долго, однако не рождалось ни одной новой идеи. Даже самой крохотной. Лишь голова все тяжелела и пухла.
«А на каком все-таки автобусе ездил парень на работу? — подумал он. — На «двойке»? Или «единице»? Впрочем, какая разница?»
Он стал думать о другом, но вскоре мысль, попетляв по каким-то своим извилистым тропкам, опять вернулась к тому же; на «единице» или «двойке»?
Билеты в кошельке — и те, и другие. Что-то настораживало в этом. Что?
«Идут эти автобусы в разные концы города. Значит, на работу ездил только одним каким-то маршрутом. А билеты — и те, и другие. Странно!..»
Если бы один билет или два… Ну, разок куда-то съездил. А тут — система, пять билетов.
— Ой! — вдруг вскрикнул он. Неожиданная догадка кольнула его.
Утром в кабинет к Андрею Прокофьевичу влетел Коля.
— Есть! — улыбаясь, воскликнул он.
Вслед за ним в дверь шагнул парень, русый, курносый, чуть растерянный. Он тоже улыбнулся, но не как Коля — гордо и радостно, а смущенно.
«Так! Среднего роста, плечистый и крепкий», — усмехнулся Андрей Прокофьевич.
— Понимаете, — взахлеб объяснял Коля. — Я задумался: почему у него в кошельке билеты на оба автобуса? Если бы они шли в одном направлении, тогда понятно. Добирается на работу то одним, то другим. А они — в разные концы…
— Ну? — подтолкнул Андрей Прокофьевич.
— Я и предположил: может быть, парень не живет возле этой остановки, а делает тут пересадку?! Ясно? Пересадку! С «единицы» на «двойку» или наоборот.
— Ну?! — заинтересовался Андрей Прокофьевич.
— А автобусы номер один и номер два идут вместе лишь малюсенький участок: по Неве, по набережной Кутузова. Всего две остановки общие: у Литейного моста и Гагаринской. А потом расходятся в противоположные стороны. Мы со стариком дежурили у моста, а я прикинул: парень ведь может делать пересадку и у Гагаринской?! Вполне. Пошел туда — и вот пожалуйста!
— Грамотно! — одобрил Андрей Прокофьевич. Это у него была высокая похвала.
И подумал: «Из Коли, кажется, будет толк!»
Вскоре в кабинете сидел уже и артист. Он жал руку парню, обнимал его, широко и красиво, как умеют только артисты, и в десятый раз рассказывал всем входящим: чуть не попал под колеса, но тут, как молния…
Парень молчал и в застенчивости пощипывал подбородок.
— Почему в стол находок не обратились? — спросил Андрей Прокофьевич, передавая ему кошелек.
Парень пожал плечами:
— Я думал, украли… В автобусе…
«Вечерний Ленинград», оказалось, он не читал.
Вскоре выяснилось: работает он в телевизионном ателье. А вообще-то не ленинградский. Из Сибири. Там у него мать и две сестренки. А здесь живет в общежитии.
— Из Сибири? — встрепенулся артист. — А откуда именно?
— Из Забайкалья.
— О! — воскликнул артист. — Земляки! Я тоже из Сибири. Из Красноярска.
Андрей Прокофьевич усмехнулся. Земляки! От Красноярска до Забайкалья — тысяча километров! А все же — смотри-ка! — уже чувствуют какую-то близость.
А артист снова обнял парня, говорил что-то горячо, но, как всегда, чуть слишком красиво, и густой голос его мягко гудел, заполняя весь кабинет.
Андрей Прокофьевич сидел за столом и помалкивал. Он всегда боялся подобных сцен. Они казались ему слезливыми и какими-то ненастоящими, чуть театральными, что ли?
Но сегодня ощущение было другое. Он смотрел на этих двух людей, старика и юношу, и видел радость в каждом их движении. Ту же радость видел он на скуластом, курносом лице Коли Шишкина, и даже в серых, ко всему привычных глазах старшего оперуполномоченного Гвоздева, заглянувшего на шум. Эта радость наполняла весь мрачноватый кабинет, видевший очень много слез и страданий, пороков и несчастий, но очень мало простой человеческой радости. А теперь она, будто не умещалась в кабинете, выплеснулась даже в узкие сумрачные коридоры угрозыска.
Обычно в конце каждой успешной операции у Андрея Прокофьевича было приятное ощущение хорошо выполненного долга, удовлетворение от умело проделанной работы. Но не больше…
А тут ощущение было совсем иное, непривычное. И он, глядя на этих оживленных, громко беседующих людей, не столько вникал в их слова, сколько внутренне вслушивался в это новое ощущение…