Страница 4 из 15
Преподы меня не минусовали, хотя решать я стал вдвое больше – за себя и немножко за Катю. Лабораторные работы делал за двоих тоже я, но раньше ведь исполнял просто в одну шею.
Она просто не всё так же быстро понимала, ей некому было объяснить. Или Катя стеснялась спрашивать. А меня чего стесняться? И так за счастье всегда было чего-нибудь порешать зубодробительного.
Затащить её в койку даже не пытался, хотя влюбился в неё жутко. Ну, кто я, и кто она! Сам понимал, что трачу молодость на миражи, и ничего не мог с собой поделать. А она игралась со мной, как с куклой.
Таскала по бутикам, приодела. Потом я в клубах с ней всегда танцевал и вёз домой, как непьющий дежурный ухажёр. Она давала мне деньги на такси, чтоб добрался до общаги уже под утро…
С этого всё и началось! В смысле водить меня дед научил, когда ноги стали до педалей доставать. Подменял его частенько, у старого с возрастом то спина, то давление. Оно у нас запросто, когда полгорода, включая ГАИ, родственники.
Так что ничего такого в том, чтобы втыкать передачи «на слух», я не видел. А Катя радовалась:
– Давай того обгоним! А теперь этого!
Ну и докатился до гонок без правил. А куда б я делся, коли её величеству припёрло! Поупирался для порядку, но сдался всё-таки. Платила ведь Катя. Мне половину выигрыша или просто ничего, если проиграю…
Господи! Я впервые в жизни держал пятьсот долларов!
Первая гонка из одолжения. Второй раз уже спокойней. На третий раз сам шутливо спросил Катю…
Независимый стал, крутой! Маме послал тысячу баксов с барского плеча – она так благодарила! Им в маленьком городке много не нужно. Снял комнатку, хотя из общаги съезжать не спешил. Откладывал на гоночное авто, если Катя ко мне охладеет.
Зима выдалась бесснежной. После экзаменов и Нового года в …дцатой гонке просто выстрелил задний правый баллон. Хорошо, что задний – не кувыркался. И правый – потащило к отбойнику, а не на встречку. Я никогда не пристёгивался и на скорости под двести просто вышел…
И понял тут, что никогда не увижу Катю…
Снится какая-то смазливая малолетка в белом сарафане! Без переднего зуба! И доктор этот несёт, не понять что!
Вообще, можно понять, только зачем? Я, оказывается, просто умер. И никогда не увижу Катю…
Господи, что ж голова-то снова так болит!
Заметил систему – чем больше себя жалею, тем больше болит голова. К тому же если что-то болит, какое умер? Сказано ведь кем-то из мудрых, что жизнь – это боль. Ну и получаем ту же головную боль, только наоборот – живой я.
Простая логика, которая моё всё. Следуя ей, родимой, убедился, что живой, теперь подумаем, кто такой «я». Вот Манечка меня давеча перевязывала и обтирала, так хоть режьте – не моё это тело! Какое-то маленькое! Ну, не совсем прямо мелкое, но точно меньше моего!
Спрашивать у медперсонала зеркало я не стал. Вообще, молчал, чтобы не давать потенциальному противнику лишней пищи для размышлений. А что противник лишь пока потенциальный, для меня аксиома. Уж так воспитан.
Кстати, о воспитании. Катенька рассказывала мне о попаданцах и разных мирах, её веселило, что сам я такой литературы не читал. Забавляло девушку, что из гаджетов в классе долго только у меня был персональный компьютер!
Так вот себя попаданцем в чужое тело я считать не мог! Ну, не могут написать что-нибудь умное сочинители этакой мути!
Но факты…
Подошёл с другого боку. Пофиг я, сосредоточился на том, куда меня занесло. Вот некоторые учёные ломают голову, как установить контакт с другим разумом. Кто им сказал, что оно разумное? По каким признакам они это поняли?
Я начал с поисков иной разумности в собственном теле. Для начала принял вводную, что оно не моё…
Странно, но голова стала болеть меньше и как-то иначе – я будто ощутил неродные области мозга, знакомился с ними. Они тоже приняли моё существование и всё больше сдруживались со мной.
Ёлки! Как, оказывается, больно и грустно умирать! Того мальчишку я увидел во сне. Всего пятнадцать лет. Скоро будет шестнадцать, а осенью его отправят в кадетский корпус при Академии Генштаба Московского княжества. Должны были отправить.
Общался с Артёмом во снах. На мою удачу, его звали также. Он погиб, мне достался его растущий, хоть и немного поврежденный организм. Буду надеяться, что его душа нашла хороший приют…
Но всё равно даже организму легче умереть, чем менять хозяина, потому наша притирка шла так долго. Он свыкался с мыслью, что отныне всем в нём заправляю я и расставляю мебель по своему вкусу. А я привыкал к идее, что я чёртов попаданец!
Так сначала во снах я увидел Артёма, его старшего брата Григория, его папу и маму. Его любовь Танечку Сокольникову, что была его одноклассницей. Как его учили читать, как брат уговаривал его не бояться и спрыгнуть с ветки старой ирги, куда он сдуру залез в девять лет…
И как всё кончилось. Ехали всем семейством из загородного имения – отца неожиданно вызвали из отпуска. Папа велел сыновьям пристегнуться, хоть и ехали они сзади. Григорий честно выполнил папино приказание, но и Артёма не стал сдавать – тот просто из вредности лишь накинул ремень. Ехали по великокняжеской трассе, когда отец вдруг закричал:
– Тормоза! Что с тормозами! – и направил машину тормозить об бетонный отбойник.
Что-то в его голосе заставило Артёма открыть дверцу и выйти на скорости в сто шестьдесят километров. Его подбросило на дороге, последнее, что он запомнил – их седан врезается в бетон, летят искры, но внезапно уходит с трассы, порвав красную ленточку.
«Реконструкция», – успел подумать Тёма, и наступила темнота.
В целом общие знания я от организма получил и понял, что пора прекращать играть в молчанку.
– Ещё, – сказал я Манечке, возвращая пустую тарелку.
– Не надо! – молвил я, когда она вновь пришла с пиявками.
Манечка, конечно, доложила доктору о моей речевой активности, и я вскоре отвечал на его вопросы, а он, сидя перед моей кроватью на стульчике, аккуратно записывал ответы.
– ФИО?
– Большов Артём Дмитриевич.
– Какой сейчас год?
– Семь тысяч четыреста сорок третий…
И вовсе я не в будущее попал! Что поделать, если теперь 7443-й год, только не от Рождества Христова, а с Сотворения мира. Точнее 2-е серпня 7443. Ещё хорошо, что названия и длительность наших месяцев соответствуют европейским, только отстают на две недели. Вот раньше с восемью древнерусскими месяцами было мороки! Только в этом да ещё с переходом с девятидневной на семидневную неделю наши славные предки смогли пойти на компромисс…
Вот так весело жить в стране настоящей демократии! Не было в истории России… тьфу ты! То есть в истории Гардарики правителя, который мог просто приказать. Вернее, правителей в каждом из её тридцати четырёх княжеств и связанных договорами четырёх королевств и одного царства хватало, приказывать они могли что угодно. Только кто их приказы будет исполнять в других землях?
«Замечательно»! – скажете вы. – «Я буду таким правителем»!
И станете в ряд тех, кто ошибался так же. Началось всё с одного Великого Кай-ёвского князя и сына его с новоградским ополчением, кто захотел жителей другого княжества… Труевского, кажется, научить жизни. В результате сынок Великого князя погиб в сече, папа его долгие лета платил дань, а княжества древней Руси все сплошь стали удельными. Князь просто перестал быть Великим.
Папа с сыном научили княжества, что укорот можно сделать любому, если правильно выбирать друзей. Все бросились дружить с князьями Труева и печенегами. Но ведь их могущество не навсегда, кто-то может стать круче – подружились княжества и между собой на всякий случай.
Приходили в Гардарику православные священники, католические и протестантские. Прибывали всех видов мусульманские миссионеры. Ходили по городам и весям буддисты со своей проповедью. Даже евреи заявились со своим богом!
Все они находили паству и всем давали землю под строительство храмов. Все конфессии создавали строгую иерархическую структуру и пытались пролезть во власть. Но власти каждого княжества знали, что они принадлежат Гардарике, пока на Великом месте перед идолищем Перуна ли, Даждьбога ли, Велеса… всех и не упомнить. Вот пока перед идолом одного из родных богов курится жертвенный огонь.