Страница 44 из 53
Фриш решил проверить свое наблюдение, и это исследование стало первым его опытом, ответившим на два поставленных вопроса. Только на два, тогда он еще не умел задавать их столько, сколько научился ставить позже, извлекая для себя из каждого полученного ответа все новые и новые темы для разработки, обнаруживая новые и новые загадки там, где еще недавно нельзя было и догадаться об их существовании.
Так, в 1899 году или немного позже Фриш выяснил, что актинии реагируют на разную силу света, и установил, чтó именно на них воздействует: тепло или свет.
Исследователю шел шестнадцатый год.
Итоги наблюдений он коротко изложил в письменном виде и как-то вечером показал свое небольшое сочинение дядюшке — известному венскому физиологу. Дядюшка Зигмунд Экснер внимательно прочитал отчет, сделал несколько деловых замечаний и весьма одобрительно отозвался о работе племянника.
Карл почувствовал себя на седьмом небе.
Но тут одна из присутствовавших за столом теток тоже заинтересовалась статьей Карла и, прочитав ее, высказала искреннее удивление.
— Не понимаю, Зигмунд, за что ты расхвалил эту сухомятину? — спросила она профессора.
— В отчете сообщено все существенное и нет ничего лишнего, — возразил Экснер. — А это — главное! Облеплять суть дела разными финтифлюшками из общих мест и так слишком легко научаются…
Отзыв дядюшки был особенно дорог Фришу — в школе его хвалили не часто, да, по правде сказать, особенно и не за что было. Он сильно хромал в языках, в истории, в математике. Из года в год родителям приходилось нанимать репетиторов, которые занимались с Карлом греческим и латынью. Оставаясь в школе, чтоб готовиться к приближающимся экзаменам, он никак не успевал справиться с письменными заданиями, и не удивительно: слишком часто и надолго отвлекали его от дела мухи, бившиеся о стекла в классной комнате.
«Почему они так жужжат при этом?..» — размышлял школьник, забыв о лежащей перед ним письменной.
Так в поле зрения Фриша появился герой, которому он впоследствии посвятит первый очерк в книге о насекомых, составляющих свиту человека.
Позже, заинтересовавшись и другими насекомыми, он организовал в Бруннвинкле целый «музей», ловил бабочек и жуков, — чего-чего, а их здесь было много! — умело расправляя трофеи для хранения в коллекционных ящиках. Собирали экспонаты и другие члены семейства, и гости, приезжавшие в Бруннвинкль, но когда они отдавали добычу Карлу, тот, поднеся ее поближе к глазам, чаще всего с гордостью объявлял:
— Это уже есть!
За дубликатами Карл не гонялся. Он поставил себе задачу собрать всех представителей местной фауны, — по одному экземпляру от каждого вида. Несмотря на такое жесткое ограничение, в музее вскоре набралось 5000 номеров. А тут еще одна из теток привезла в Бруннвинкль богатый и прекрасно подобранный гербарий.
Уголок коллекции жуков-жужелиц. Крупные формы наколоты на булавки, мелкие наклеены на листы белого картона.
Было что продемонстрировать Готфриду Келлеру, когда он посетил старый дом на берегу Вольфгангзее!
Карл целыми днями выслеживал новые объекты, а вечера проводил, разбирая свои музейные богатства. Одна мысль тревожила молодого хранителя: какая судьба ожидает все эти великолепные чучела, банки, коробки и папки, когда он, Карл, покинет Бруннвинкль?..
Он еще не знал, что музей фауны столь ограниченного участка сам по себе особой ценности не представляет, хотя весьма важен для составителя: собранные коллекции расширяют кругозор будущего натуралиста, открывают перед ним сокровища, приучая находить их там, где глаза, безразлично взирающие на живую природу, попросту ничего не замечают.
От зоологических занятий Фриша отвлекала только скрипка. Братья вчетвером вечерами разыгрывали целые концерты.
— Из нас вышел бы приличный бродячий квартет, — шутили Фриши.
Наконец минул последний год в школе, и хоть Карл одолел курс с грехом пополам, родители предоставили ему отпуск абитуриента. Так уж повелось в семье с того времени, как старший брат Ганс получил свой аттестат зрелости.
Как раз тогда на окраине Рима две взрослые двоюродные сестры Карла снимали крошечный домик, и Карл получил возможность познакомиться с новой страной, новым народом, новой флорой и фауной. Энтомологические знания, правда, пригодились ему лишь однажды: он определил присутствие в идиллическом домике полужесткокрылого — гетероптера под названием «цимекс», которое никак не ожидал здесь встретить.
Римские каникулы промелькнули быстро, пришла пора возвращаться домой и решать вопрос о дальнейшей судьбе. Теперь, когда уже незачем забивать голову грамматическими правилами, зубрежкой греческих слов и хронологических дат, он полностью займется зоологией.
Карл и не предполагал, что отец воспротивится этому. И как решительно!
— Ты и семью не сумеешь прокормить, и сам не проживешь! Сознательно исковеркать себе жизнь! Что тебя ожидает? Одумайся! Если уж тебя так сильно влечет биология, ничего лучше, чем медицина, нельзя и придумать. Какое благородное занятие — исцелять страждущих… А сколько интересных путешествий сможешь ты совершить, пока будешь специализироваться, — уговаривал он сына.
Отцу казалось, что в этих советах и рассуждениях все верно и безошибочно. И в самом деле: род Фришей, идущий по отцовской линии от простых богемских крестьян из деревни Пюрк близ Карловых Вар, завоевал признание тем, что уже прадед и дед Карла были выдающимися врачами. Впрочем, профессором медицины в Венском университете был и отец Карла. Врачом-хирургом стал и брат Отто. А многие родственники матери и чуть ли не все ее братья тоже были профессорами медицины. Семья была насквозь пропитана духом врачебной традиции.
Семейный совет застал юношу не подготовленным к сопротивлению. До сих пор никто никогда и никак не мешал ему заниматься зоологией. И мог ли он сомневаться, что родители желают ему только добра?
В общем, хоть и не без колебаний, сын сдался.
Не будем торопиться с осуждением. Впоследствии он все же стал зоологом, совершил крупнейшие открытия.
Но то впоследствии, а осенью 1905 года Карл впервые переступил порог аудитории медицинского факультета, добросовестно слушал и конспектировал лекции, посещал практикумы, работал в анатомическом театре, в лабораториях…
Это продолжалось около двух лет — пока в программе были биологические дисциплины. Однако чем больше появлялось в курсе предметов медицинских, тем яснее становилось студенту, что врачебные перспективы не для него. Зато с каким интересом занимался он на кафедре сравнительной физиологии у дядюшки Зигмунда Экснера! Здесь он вновь встретился со своими старыми любимцами — наземной, водной и летающей живностью, здесь были милые его сердцу млекопитающие, птицы, рыбы, насекомые.
И Карл решил объясниться с отцом. Нельзя сказать, чтобы это был приятный и легкий разговор. Впрочем, тут, возможно, помог дядя Зигмунд, рассказавший отцу о блестяще проведенной Карлом курсовой работе по изучению сложного глаза бабочек, жуков, креветок.
На этот раз сдался отец, и Карл, с согласия родителей, подал просьбу об отчислении его с медицинского факультета.
Но как посмотрел инспектор на чудака студента, когда тот пришел взять свои бумаги! Он просто отказывался верить, что это всерьез.
— Бросить медицину ради зоологии?! Сознательно закрыть себе путь к карьере врача?! Да будет вам!
Но решение Фриша было твердо.
В ту пору в Вене преподаванием зоологии руководили ученые, считавшие главным в этой науке систематику и изучение строения животных, поэтому Карл собрался в Мюнхен, в институт профессора Рихарда Гертвига — одного из самых крупных зоологов-натуралистов.