Страница 20 из 166
Черт! Тяжелые подошвы наступают как раз на норку сфекса. «Я весь вздрагиваю, — пишет Фабр, — словно сам получил удар подкованным сапогом».
И однако же Фабр извлек кое-что из этого искалеченного наблюдения. Он осторожно раскопал разрушенную норку и нашел там, кроме только что принесенной кобылки, еще двух. Значит, то была не ошибка. Позднее ему довелось убедиться, что желтокрылый сфекс действительно заменяет иногда свою любимую дичь — сверчка — кобылкой, совсем на него не похожей, но, как и сверчок, принадлежащей к отряду прямокрылых. Можно ли отсюда заключить, какова амплитуда отклонений от нормы, чем она ограничена? Не внешним видом добычи, это уже бесспорно. Видимо, отряд прямокрылых не только плод ума систематиков…
Но систематики опираются в своих выводах как раз на такие данные, которыми пренебрегает Фабр. Их схемы учитывают построение усиков, расположение жилок на крыльях, число щетинок на брюшке, плотность опушения на груди… Значит, ошибается тот, кому кажется, что изучать морфологию — просто зря переводить время, что систематика праздное дело…
Однажды рано утром Фабр примостился перед гнездом сфекса лангедокского. План наблюдений был продуман с вечера: работа предстояла долгая, на несколько часов, и Фабр припас не только флягу с водой, но хлебец и пяток маслин.
Карманные часы-луковица лежат на земле, рядом тетрадь со свинцовым карандашом. К вечеру протокол вылетов и возвращений осы сфекса будет готов.
Мимо прошли три сборщицы винограда. Они видят приличного молодого человека и почтительно здороваются. Он вежливо им отвечает…
День заполнен ожиданием, но пролетает незаметно, а в тетради вырастает колонка четырехзначных чисел: первые две — час, последние две — минуты; рядом с каждым числом иероглифы пометок. До чего содержательная развертывается картина!
После заката женщины возвращаются с полными корзинами на голове, а человек в черной фетровой шляпе сидит на том же камне, и глаза его устремлены в ту же точку, что и утром. Одна из сборщиц подносит палец ко лбу, что-то вполголоса произносит, потом все три крестятся.
— Какая насмешка судьбы! — вроде бы и в шутку, но больше всерьез говорит Фабр. — Ты усердно изучаешь насекомое, стараешься выяснить, что у него инстинкт, а что разум, и именно тут берут на подозрение твою собственную голову, твой собственный разум.
Лучше всего Фабру на Пустой дороге, вблизи Карпантра. Сюда не забредет новобранец, который, не зная того, растопчет взятый под наблюдение участок; здесь реже проходят сборщицы винограда, которые, не желая того, отвлекают исследователя. А главное — нигде не найти столько перепончатокрылых, любителей горячего солнца и мягкой почвы. Весной несчетные пчелы антофоры строят в глинисто-песчаных склонах свои подземные ячеи и сразу же принимаются заполнять их нектаром с осыпанного цветами кустарника.
В одном месте обрыв вдоль Пустой дороги на протяжении сотен шагов до того источен, что кажется громадной глыбой пемзы. Каждое отверстие, — а их здесь тысячи, — через изогнутый коленом коридор ведет сантиметров на двадцать-тридцать в глубину, к ячейкам. Отложив яйцо в ячейку, антофора ее запечатывает. Запечатывает одну за другой ячейки, но не ход в коридор.
К концу лета все работы закончены.
«Замер еще недавно столь многолюдный поселок, — пишет Фабр, применив одно из тех антропоморфических сравнений, которые ему потом поставят в вину. — В почве покоятся тысячи личинок и куколок антофор. Им предстоит лежать в глиняных ячейках до будущей весны».
Сейчас здесь снуют паразиты: мухи антраксы и жуки ситарисы — длинноногие, длиннокрылые, но именуемые, несмотря на это, плечистыми — по-латыни ситарис гумералис. Самки их даже проникают в отверстие коленчатых коридоров, ведущих к ячейкам. Что манит сюда жуков? Корм, собранный антофорами, или плоть зреющих в земле перепончатокрылых?
Действуя карманной лопаткой, Фабр осторожно вскрывает гнезда.
Ячейки у поверхности не похожи на те, что глубже. Оказывается, часть галерей занята осмией трехрогой — тоже землероющей пчелой.
«Какая густота, какая плотность жизни!» — дивится Фабр, добираясь до поселения антофор. Вот их ячеи: в одних еще личинки, там — куколки, в третьих уже доспевают пчелы. Попадаются ячейки с паразитной пчелкой мелектой. Не то, не то… И вдруг странный хрупкий кокон янтарного цвета. За ним второй, третий. Они прозрачны, внутри ясно видны жуки. Это ситарис плечистый.
Ячеи совершенно целы, никаких повреждений. Как же жуки сюда проникли?
Потребовались годы наблюдений и размышлений, чтобы распутать сложный узел, в который сплетена естественная история нескольких видов. Но в конце концов Фабр расшифровал одну из самых удивительных книг, открытую на Пустой дороге.
Сначала домой унесен пласт почвы с гнездами антофор и несколько самок жука. Часть ячей антофор закрыта, некоторые раскрыты. Фабр дежурит у широких стаканов с пчелиными гнездами и жуками. И убеждается, что самки ситарис не пытаются проникнуть в глубь гнезда. Они откладывают яйца на пороге, у входа. Мать ситарис ничего не делает для защиты потомства. Она даже не затыкает коридор, где набросала яйца. Дорога для мелких хищников открыта, и из рассыпанных у входа зародышей сохранятся не многие. Не зря так плодовиты самки ситарис. Одна из них откладывала яйца тридцать шесть часов подряд, не сдвигаясь с места!
Видимо, в гнезда антофор пробираются личинки жука. В первом возрасте они напоминают крошечный восклицательный знак, но только не застывший и неподвижный, а извивающийся и быстро перемещающийся на трех парах еле заметных ножек.
Фабр ждет не дождется, когда сможет проверить свою догадку. К концу сентября — началу октября из яиц вылупляются в стаканах личинки. Но несмотря на холода, ни одна не стремится в гнездо. Хоть силком подтаскивай их вглубь, они возвращаются к входу!
Может быть, на свободе личинки ведут себя иначе? Фабр спешит на Пустую дорогу, к гнездовью антофор, присматривается к личинкам ситариса, которых теперь хорошо знает. Личинки сгрудились в кучку там, где появились на свет. Так они и зимуют! Только весной солнце вернет их к жизни. Фабр узнает об этом дома: к концу апреля личинки после семимесячного сна начали бегать по стакану.
Не ищут ли они корм? Ведь, вылупившись из яйца в сентябре, они до сих пор маковой росинки во рту не имели. Было время проголодаться! Или, свыше двухсот дней проведя на пороге гнезда, от ячей которого раньше убегали, они наконец почуяли к нему тягу? Или обе причины, действуя совместно, пробудили их активность?
Но нет, опыты ясно показывают: личинки по-прежнему не проявляют интереса ни к самим антофорам, ни к их медовому припасу. Те, которых Фабр помещает в ячеи, сразу выскальзывают оттуда, а положенные на самый мед или на плавающую по его поверхности личинку антофоры тонут в липкой массе. Если какие и выберутся на сухое, они все равно уже не оправятся.
«Чего им надо, этим переборчивым личинкам?» — ломает голову над своими стаканами Фабр. Сейчас бы отправиться на Пустую дорогу, заглянуть в настоящие гнезда антофор! Нет, он занят в лицее, отлучаться для дальних походов невозможно.
Наконец каникулы. Но теперь сроки ушли, осмотр гнезд в природе ничего не дает. Приходится ждать почти год.
Пока наступит следующая весна, Фабр успеет на тысячи ладов продумать самые невероятные варианты ответа на загадку и посоветуется со стариком Дюфуром. Как дорог ему стал этот сен-северский мудрец с львиной гривой, которая седым ореолом обрамляет высокий лоб и изборожденное морщинами лицо. Белоснежный крахмальный воротник, черный бархатный галстук, на левом отвороте сюртука розетка Почетного легиона… Таким смотрит Дюфур с литографического портрета, что висит на стене в рабочей комнате Фабра. Анри дорожит этим свидетельством дружбы знаменитого натуралиста. В очередном письме Жан-Анри рассказывает ему и о ситарисах, и о других паразитах антофор из того же гнездовья. Отвечая на вопросы коллеги, Дюфур вспоминает, как он, занимаясь в свое время пчелами андренами, обнаруживал на них маленькие юркие существа, в которых узнал описанных англичанином Ньюпортом триунгулинов. Они оказались личинками жука майки.