Ставка слишком высока

Пока отец говорит, я то и дело слышу вокруг восторженные отзывы.

— У него такие амбициозные планы! Но я уверена, он сможет их осуществить.

— Да, совершенно точно. Все же слышали, что в прошлом году он сделал для сиротских приютов?

— Да и не только, я знаю, что он стал инициатором строительства новой дороги взамен старой, на которую жалуются последние лет десять, если не больше.

— А его план по улучшению жилищных условий чего стоит!

Когда папа заканчивает свою речь, зал взрывается аплодисментами и овациями, к которым присоединяемся и мы с Юрой.

— Мой будущий тесть — исключительная личность, — шепчет Юра мне на ухо.

— Это ты мне сейчас так делаешь предложение? — поворачиваюсь к нему и недоверчиво спрашиваю.

С Звягинцевым меня познакомил отец пару лет назад. Они вместе пересекались по работе, когда папа занимался только бизнесом, а в политику лишь планировал пойти. Юра старше меня лет на семь, но нас обоих никогда не волновала разница в возрасте. Сначала мы просто общались, и постепенно это переросло во что-то большее. Через несколько месяцев молодой человек предложил мне стать его девушкой, и я согласилась.

Мы встречаемся чуть больше года, и, наверное, Юре и, правда, пора делать мне предложение, но сама я как-то ни разу об этом не думала, точнее думала, но считала, что до свадьбы ещё далеко. Конечно, я хочу и семью, и детей, но и слишком торопиться не вижу необходимости.

С Юрой мне привычно и спокойно. Я знаю, что могу полностью ему доверять, спрятаться за его мужскую спину в случае чего. Но мне как будто чего-то не хватает. Ещё одного подтверждения его чувств ко мне? Или моего собственного отклика его сердцу? Возможно, именно его предложение и станет недостающим фрагментом.

— Ещё нет, это подготовка, — Юра не отводит от меня глаз. — Ты заслуживаешь большего, и скоро я тебе сделаю такое предложение.

Ничего ему не отвечаю, лишь улыбаюсь, решая подумать о наших отношениях и моём отношении к ним позже.

— Пойдем, нужно поздравить Анатолия Афанасьевича с успешный выступлением, — Звягинцев тянет меня через толпу к моему отцу.

Папа отвечает на вопросы окружающих его людей. Уверенно разъясняет все детали озвученной им политической программы, улыбается и шутит, где это нужно. Рядом с ним стоит его первая помощница Полина, периодически делая пометки в своём блокноте, готовая к любому поручению своего босса.

Отец замечает нас и, закончив отвечать на последний заданный ему вопрос, поднимает руку с раскрытой ладонью, вынуждая повременить с продолжением беседы.

— Дамы и господа, большинство из вас знает, что у меня есть прекрасная дочь, многие из вас не раз её видели, — громко и гордо произносит он. — Но я бы всё равно хотел её представить в столь значимый для меня день.

Папа берёт меня за руку и ставит рядом с собой, а я хоть и привыкла к повышенному вниманию к своей персоне, но всё равно смущаюсь от столь громких слов отца.

— Моя дорогая и горячо любимая Алиссия, — представляет меня он. — Именно она вдохновила меня на то, чтобы как можно раньше заняться улучшением неблагополучного района …

Зал взрывается аплодисментами, не такими сильными, какие были посвящены моему отцу, но всё равно меня ошеломляют. Я совсем не ожидала, что отец выделит меня таким образом. Беру себя в руки, борюсь со смущением, улыбаюсь и держусь уверенно, как он всегда меня учил. Знаю, что это удаётся мне блестяще, потому что вижу восхищение в глазах Юры, который также аплодирует с остальными зрителями.

— Ты молодец, Алиссия, — отец удовлетворённо шепчет мне на ухо, но на душе отчего-то все равно неспокойно.

Алиса (47)

Домой мы заходим далеко за полночь. Юра предлагал мне поехать к нему, но у меня завтра с утра важные пары, которые не хочется пропускать, а, оставшись у Звягинцева, я скорее всего в итоге всё просплю. Такие казусы иногда случаются.

— Уверена, победа на выборах тебе обеспечена, — говорю отцу, снимая туфли на высоком каблуке, в прихожей нашего загородного дома.

— Спасибо, — тепло отзывается он, тоже разуваясь. — Я очень ценю твою поддержку.

— А как иначе, — поднимаюсь на носочки и целую его в щеку. — Я пойду ложиться спать, поздно уже. Спокойной ночи, пап.

— Сладких снов, дорогая, — кивает отец, и я поднимаюсь к себе.

Меня только и хватает на то, чтобы сходить в душ, умыться и надеть пижаму, а затем я проваливаюсь в сон на своей большой роскошной двухспальной кровати. Но полноценно отдохнуть мне не удается.

Снится сон, повторяющий сегодняшнюю поездку в район Головина, только заканчивается он совсем по-другому. Данин друг не выкарабкивается, а умирает от нового подарка-наркотика под названием «фламинго». Смотрю на его бездыханное тело, скорчившееся на асфальте, бледное лицо, приоткрытый рот и пустой взгляд, направленный в небо. В руке сжимаю телефон, на экране которого горят цифры службы спасения, но вызов я так и не нажимаю.

— Почему ты не помогла, Лисса? — Даня смотрит на меня обреченным взглядом, он не обвиняет, но чувство вины всё равно накрывает меня с головой. Я должна была вызвать скорую, почему же я её не вызвала?

Экран телефона в руке трескается, его осколки больно впиваются мне в руку, и я просыпаюсь.

Часто и тяжело дышу, в ушах шумит, пытаюсь успокоиться. На это уходит какое-то время, и дыхание приходит в норму. Смотрю на часы — три часа ночи. Могу потратить на сон ещё часа три точно, но прекрасно понимаю, что в таком тревожном состоянии уснуть не получится.

Встаю с кровати и решаю отправиться на кухню, чтобы попить воды или молока с медом, а, может, и съесть что-то сладенькое. Тихонько выхожу из комнаты и замираю на месте, слыша рассерженный голос отца. Я никогда не подслушивала разговоры отца, а если и слышала их, то не вслушивалась и не придавала значение, но сейчас вопреки всему именно этим я и решаю заняться.

— Эдик, мы же с тобой договаривались, что по таким вопросам домой ты мне не звонишь!

Дверь в кабинет отца приоткрыта. Полоска света освещает часть коридора, но не попадает на меня.

— Черт, — ругается папа. — Я тебя понял. Но имей в виду, если в следующий раз не пришлешь сообщение, а позвонишь, будешь уволен.

Воцаряется тишина, пока собеседник отвечает ему по ту сторону телефона. Я же чувствую, как моё сердце скачет галопом от волнения с каждой секундой всё быстрее и быстрее.

— Нет, — шипит отец. — Никаких задержек с поставкой «фламинго» быть не должно.

Стоп, что? Что за «фламинго»? Это просто не может быть тот наркотик, о котором говорил Коля. Наверняка, они разговаривают о чем-то другой, что точно также называется. Например, я точно помню, что есть линейка детского питания «Фламинго», наверняка, они обсуждают его поставку.

Только папа никогда не занимался детским питанием.

Значит, они обсуждают поставку какого-то другого «фламинго». Не наркотиков!

— Так, всё, хватит, буду через двадцать минут на месте, жди, — завершает он разговор и встает со своего кресла.

Мне надо срочно отсюда сваливать, чтобы не быть пойманной, а услышанное буду обдумывать потом. Молниеносно возвращаюсь в комнату, а затем и в кровать, укутываясь в одеяло до самого подбородка.

Мгновенье, и моя дверь приоткрывается, я пытаюсь дышать как можно спокойнее, изо всех сил стараясь не выдать себя. Через пару секунд дверь закрывается, и я слышу удаляющиеся шаги отца, но выбраться из-под одеяла позволяю себе только через пятнадцать минут, задаваясь в голове одним и тем же вопросом.

Что, черт возьми, всё это значит?

* * *

На часах девять вечера, а я всё ещё в Мухе, сижу перед белоснежным мольбертом не в силах ничего нарисовать. День прошел мимо меня, я всё прокручиваю в голове случайно услышанные фразы отца и пытаюсь понять, что всё это значит, но пока так ни к чему конкретному не прихожу. Единственное, что я понимаю наверняка — это то, что сегодня я точно ничего не нарисую, можно смело раскладывать все принадлежности по местам и собираться.