Страница 13 из 43
«Зачем наручники надели на этого щуплого мальчишку? Встать — то сил не хватит…», — подумал, посмотрев на объект охраны, один из четырех солдат, тот, что сидел слева, ближе к кабине.
И все же Максим думал, анализировал, что произошло…
«Шеф СД Барановичей, унтерштурмфюрер Амелунг, лично присутствовал на допросах. Сперва немного побили, а потом играли в «злого и доброго следователя»: один орал и угрожал, второй уговаривал, думали, что мальчишка быстро все расскажет. А когда не рассказал, то вот дальше — понеслось…
Оказалось, что они не так уж и мало знают о подполье в Барановичах, это пугало, значит среди подпольщиков есть провокатор… Радовало, что немцы не знают про Валерия Дмитриевича, Деда, Лешку, Минск и еще нескольких явках, на которых он бывал с донесениями. И от него не узнали… Голова теперь гудит постоянно, левый глаз заплыл, левое ухо не слышит, из него шла кровь, тело — почти сплошной синяк, ребра болят, руки в плечевых суставах вывернуты. Хотел захлебнуться, когда топили в корыте с водой — не дали. Потом был полевой телефон и оголенные провода… тогда сорвал голос — даже кричать не мог.»
Из забытья Максима вывел удар сапога в бок, но он даже не шевельнулся. Его подхватили за руки 2 немца и куда-то поволокли, попытались поставить перед каким — то начальником, тот что-то недовольным голосом сказал, потом сняли наручники и бросили в камеру.
Очнулся Макс от того, что кто-то пытался его напоить. Открыл более — менее видящий правый глаз. Его поил из консервной банки какой-то парнишка, с когда — то разбитым в кровь лицом — немного зажившим.
— Где я?
— В Минске, в гестапо. Тебя вчера приволокли. Думали, что все, не очнешься. А ты — живучий. Звать тебя как?
— Максим…
— А меня Витька…
Загромыхала дверь камеры, Максим почувствовал, как многие сжались, захотели спрятаться, думали: «Только не меня…»
— Эй, Кучерявый, твоя очередь! На выход! А то отъелся, без допросов, на немецких харчах! — хохотнул полицай — тюремщик. Рядом с ним маячило еще два «шкафа».
Мальчишка, что поил Максима, тяжело вздохнул, поставил банку с водой, поднялся, осмотрел камеру:
— Прощайте!
— Рано прощаешься, — снова хохотнул полицай, одним разом не отделаешься. Хотя, если вспомнишь, кто взорвал паровозы в Гомельском депо, может и поживешь еще.
Из забытья Максима вывело то, что рядом с ним, на прелую солому, положили того парнишку.
— Пить… — попросил парнишка.
Непонятно как, через боль, но Максим поднялся, напоил парнишку. То, что он стал ухаживать за Витькой, придавало ему сил. Молодой организм брал свое. Максима на допросы почему-то не водили, он постепенно восстанавливался, несмотря на голод. Витьку еще 3 раза вызывали на допросы, с них приносили и бросали в камеру. После последнего, на пятый день всех вывели во двор. Зима заканчивалась, но снег еще лежал.
— Все Максимка, отмучались. — Витька щурился от яркого, после полумрака камеры, света.
— Не отмучались, ты еще побегаешь. Слушай меня. Сейчас нас поведут на расстрел, но ты — выживешь… Не перебивай! Слушай! Постарайся попасть под расстрел одним из последних. Просто постарайся и у тебя получится, я в тебя верю. Когда приставят пистолет к затылку просто резко наклони голову вправо и посмотри в верх.
— Ты что…
— Просто делай. Что я сказал. Просто делай!
Когда арестованных привели к месту казни, то они сбились в кучу. Полицаи подходили, выдергивали кого — то из толпы, подводили к палачам, те стреляли в затылок. Убитые, раненые падали в яму… Кто-то пытался сопротивляться, кто-то, обреченно, сам шел к месту казни. Когда один из полицаев, направился к Вите, Максим резко встал перед ним. Полицай усмехнулся:
— Хочешь первым? Давай! Не долго и твоему дружку осталось…
— Долго, дольше твоего, холуй… — Максим повернулся к Вите. — Витек, только в Зеленые луки — не ходи. А то все повторится…
Максима подвели к палачу. Выстрел. Максим упал в яму.
Витьку расстреливали одним из последних. Он еле стоял на ногах, пошатывался… Когда Витька почувствовал на затылке ствол пистолета — сделал так, как просил Максим…
«Холодно… больно, болит шея и лицо, хочется закричать, но рот не слушается, стало еще больнее, — в Витькину голову пришли мысли. — Живой! Как сказал Максимка! Живой! Кто-то дергает за руку…»
— Ой, бабоньки! Раскопала… Живой! Бабоньки, помогите, живой остался!
Тельняшка.
— Алексей, значит так, забеги на рынок к деду Матвею, там у него найдешь внука, Илью. Покажешь ему город. И без фокусов…
— Да понял я, — Лёшку злило, что Валерий Дмитриевич приказал поселить у деда Матвея какого-то пришедшего из леса связного — мальчишку (там же Максим жил), а еще злило, что заставлял показывать ему город.
Через 20 минут Лёшка, стукнув три раза в дверь, вошел в сарайчик, который украшала вывеска, написанная краской на фанерке: «Ремонт обуви».
— О-о-о, а вот и Алёшенька пришел! — обрадовался его приходу дед Матвей. — Здравствуй.
— Здравствуй, деда. Ты, что ли, Илюха будешь? — сразу Лёшка дал понять незнакомому мальчишке кто здесь кто. — Деда, Дмитрич сказал, мне с ним погулять, город показать.
— Вот и ладно, сходите, погуляйте. Только осторожно. На Мышанку сходите, купнитесь, день вроде жаркий будет. Но смотрите, день хоть и жаркий да лето уже «бабье», долго в воде не сидите.
Выйдя из мастерской, Илья спросил:
— Куда пойдем, Лёш? — он сразу признал лидерство нового знакомого, ведь Алексей был здесь хозяином, да и возрастом постарше него.
— Пойдем… город покажу
По дороге разговорились.
— Давно в лесах?
— Чего? — не понял Илья. — А-а, не, недавно.
— Понял. Тогда начнем с простого. Запомни, если немцы возьмут, то играй «под дурочка»: «Ой, дяденька, отпустите, меня мамка заругает…» Правда, не всегда помогает. Но — помогает.
Пока бродили по городу Лёшка выдавал различные ценные советы как лучше себя вести в той или иной ситуации.
— Значит так. Сейчас я тебе покажу нашу «базу», о которой знает только несколько человек. Там можно отсидеться, если облава, ну или еще что-нибудь. Смотри, запоминай.
Зашли в подворотню полуразрушенного дома, свернули направо, спустились в подвал второго подъезда. Там Алёшка вытащил из стены несколько кирпичей, и ребята влезли в пролом. Илья чиркнул спичкой, зажег коптилку. Немного попетляв в узких подвальных коридорчиках, они оказались в комнатке, где стояли ящики, покрытые тряпьем.
— Здесь, — Лёшка вытащил из ниши в стене пистолет. — Оружие, а вот здесь — гранаты. Ну, это если понадобится. Только старшим не говори — заберут. Они же нас детьми считают, мол маленькие… А там запасной выход. Ну, полезли обратно…
Лёшка тщательно заделал лаз.
— Щас я первым выйду на улицу. Если все в норме — позову. Если что, знаешь где лаз…
Будто чувствовал Алёшка, в подворотне он столкнулся с немецким солдатом.
— Was machst du hir? Что ти здесь делаль здесь?
— Дяденька, я это, я в туалет захотел…
— Ja? Komm… — немец ткнул Лёшку дулом автомата в грудь и указал рукой вправо от подворотни. Лёшка уверенно пошел в первый подъезд, стал подыматься по ступенькам вверх. «Может, все-таки, смоюсь», — подумал он.
Немец поводил Леху по подъезду, ничего подозрительного не обнаружил. Но и Лехе не удалось найти возможность улизнуть. А фашист будто почувствовал напряжение мальчишки, начал вести себя осторожнее, всегда находился за спиной в нескольких метрах. В одной из комнат, немец увидел обрывок веревки, наклонился, проверил на крепость…
— Halt! Hände… Hände hinter den Rücken!
— Что делать — то? — Лешка понял, что надо остановиться и что-то про руки… про себя подумал: «Что-то учуял, гад, неужно просто пристрелит?»
— Руки… спина!
«Руки за спину… Хотел бы здесь грохнут — просто бы грохнул. Будет связывать, значит поведет в комендатуру. Я же ничего не нарушил из их правил! Что же он учуял, гад?» — лихорадочно думал Леха. «Я же брал оружие в смазке! Дебил! От меня пахнет оружейной смазной!»