Страница 47 из 48
— О великий Властитель восточных земель! Горе обрушилось на наш Дом! Мой отец был подло убит своим сыном, который без всякого права захватил отцовский престол! Никто не принял его, только первая тысяча, подкупленная деньгами и обещаниями помогла отцеубийце сохранить власть. Другие войска примкнули к ней только из страха, люди не приняли того, кто захотел стать Властителем поправ закон! Будет война, мы ослабнем и Кон-ог завоюет наши земли. О Властитель, только ты можешь остановить всё это…
Я перестал слушать. Его слова не имеют значения. Армия поддерживает среднего сына который пришёл к власти на мои деньги. Он сейчас снижает налоги, прощает долги, даёт рабам землю и свободу. Список я ему подробный написал. Но старший сын может сильно осложнить ему жизнь. Надо было его сразу того. О, средний заговорил. Послушаю.
— …и лишь твоя мудрость может остановить войну!
Я помолчал, чтобы добавить веса своим словам, и поднялся. За мной поспешно встали все.
— Я не буду забирать власть у одного и отдавать другому. Даю вам месяц на примирение. Не справитесь — приду к вам сам!
Вечером мы с Аки тайно принимали посла среднего сына.
— Почему старший до сих пор жив?
— О Властитель, он прячется в землях Дома Раковины!
— Это точно?
— Да.
— Уже завтра мой флот отправится к берегам этого Дома. Я напишу его Владетелю, что не стоит раздражать двух властителей сразу!
Посол поклонился.
— Передай Властителю, я соблюдаю договор между нами. Как только станет возможно, мы подпишем списки на виду у всех, как равные.
— Мой господин просил передать, что он выполнит все обещания.
На том и расстались. А наутро быстроходный посыльный кораблик отправился к Мак-ра с приказом напомнить Дому Раковины, кто в доме хозяин. Если, конечно, он до прибытия эскадры не выдаст старшего сына среднему.
Воевать мы не собирались, всё было налажено, ноги перестали неметь по утрам. Даже Ирта признался, что у него стало меньше работы. Ну и накаркал. В малом театре показали ту самую пьесу, которая и навела меня на мысль о его строительстве. Крытое помещение на двести мест вызывало восхищение. Да ещё воплощённая идея занавеса создавала атмосферу загадки. Актеры подобрались что надо. Декорации поразили своей достоверностью. Публика пришла серьёзная, все знали, что идут смотреть драму. Я сам приложил к пьесе руку, предложив кое-что поменять. И усилить. Да ещё не дал утопиться главной героине, которая противостоит судьбе до конца. Зал плакал. От грохота аплодисментов звенело в ушах. Казначей забыл спросить, какой доход принёс спектакль. Ром заявил, что срочно женится, а то почитатели просто унесут его Кими-ра. За что был удостоен поцелуя прямо в ложе. Стани прошептала, что была показана её жизнь.
— Рапи, — тихонько спросила Лили, — почему я не поняла эту пьесу, когда её читала Кими?
— Для этого и существует театр. Каждый артист вкладывает в роль немного себя самого. Один и тот же спектакль с разными актёрами смотрится по разному.
— О нет, — вмешалась в наш разговор Стани, — Рапи изменил её. После той хотелось умереть, после этой — жить.
По традиции, вечером после театра, в моих покоях собрались Лили, Стани, Кими, Мину, Бак, Ром и казначей, чьи замечания о театре поражали своей глубиной и точностью. Мы отмечали успех. Заодно обсуждали скорую свадьбу. Ром держал Кими за руку, казначей уверял, что малый театр превзойдёт большой, Мину болтала со Стани о нарядах, всем было весело. Спать я лёг поздно, так что когда Бак стал будить меня, восторга я не испытал. Но действовать надо было немедленно. В столице начались беспорядки. Как потом оказалось, вчера один купец привёл в театр всю семью. Просто, что бы показать всем свой достаток. Билеты то были не дёшевы! Сам он всё представление продремал, а наутро услышал от двух своих дочерей, что они поступят как главная героиня и выйдут замуж только по любви.
Купец стал воспитывать своё семейство собственноручно, но девицы упёрлись, ему пришлось взять палку, те кричали «Я страдаю из-за любви, но если есть в этом мире то, за что…» и далее по тексту. Купец озверел и очнулся только обнаружив, что забил обеих насмерть. На крики сбежались соседи. Купец плакал и во всём винил театр и Властителя. Среди сбежавшихся людей нашёлся один с медалью «Тому, кто строил». Завязалась драка. Сторонники нашлись как у театрофила, так и у театрофоба. Потасовка выплеснулась на улицу. А там уже никто и не вспоминал, о чём спор. Пока бегали в казармы, пока стража собиралась, побоище прилично выросло. Но стража получала жалование не зря. Да и в городе её уважали. Люди стали разбегаться после первого же предупреждения и пары ударов тупым наконечником копья. Стражники схватили лишь тех, кто не мог остановиться или ругал Властителя. Схватили почти всех, так как начальник стражи сразу же приказал окружить квартал. Но это выяснилось позже. Бак же мне сообщил, что в городе смута, а на улицах Руты вооружённые люди бьются со стражей, Ром усиливает охрану замка, гвардия поднята по тревоге, гонец послан в лагерь первой тысячи. Хорошо, что ситуацию вскоре прояснил гонец от начальника стражи, сообщивший, что всё закончилось.
Примчавшийся во дворец Ирта взял сотню гвардии и отправился выяснять кто, что и зачем. Вот я и говорю, накаркал. Работы у него мало было. Вообще, в больших городах, напряжение есть всегда. И выплёскивается оно неожиданно и зло. Так что доклад Ирты я слушал спокойно. Купца, за двойное убийство, на каторгу. Навечно. Тот, кто убил ещё одного человека в уличных боях, едет с ним за компанию. И тоже пожизненно. Драчуны платят большой штраф. А вот выкрикивавшие антимои лозунги, должны объяснить, с чего бы это вдруг. Таких набралось шестеро. Из них двое были пьяны и ничего не помнили. Ну кричали в драке, так разве потом упомнишь, какое слово подвернулось? Год строительства дорог каждому. Ещё четверо ненавидело меня лично. Один жёлтой лианой торговал, всего лишился, у второго сын с войны не вернулся, ещё двое закупили будущий урожай за день до объявления, что год будет неурожайным и лишились всех денег. Потерявшего сына я отпустил. Остальным два года строительства дорог. А вечером у меня собралась вчерашняя компания в полном составе.
Глава 35
Разговор начал я.
— Так бывает. Когда сказанное слово находит отклик в душе. Когда чувствуешь, что сам не сказал бы лучше. Но жизнь не сцена. Не стоит повторять слова. Даже очень красивые. Надо думать самому. И взвешивать свои решения.
— Но если бы я не написала эту пьесу, девушки были бы живы!
— Это могло случиться в другой день и по иной причине. И вот ещё что, Томи сказал, что сегодня весь вечер храмы были полны взрослых мужчин, которые клялись Океаном никогда не бить своих детей. Подумай о том, сколько человек ты спасла своей пьесой. И никогда не прекращай писать. Это дар Океана.
— Я тоже об этом очень прошу, — мягко включился казначей, — С тех пор как Рапи создал театр, я чувствую себя по другому. А твои пьесы лучшие из всех.
— Кими, — прижимая к себе женщину вздохнул Ром, — у нас свадьба назначена…
— Свадьбу отменять не будем, — встрепенулась Кими.
Бак прижал к лицу подушку и затрясся от сдерживаемого хохота. Мы с казначеем вежливо отвернулись, пряча улыбки.
— Ты зря смеёшься, — раздражённо сказала Мину, — Ром молодец, он…
— Мину, — быстро прервал её я, — ты показывать свои наряды во дворце совсем перестала!
— Я же шью для театра! А теперь, вообще для двух!
Бак был забыт, все переключились на воспоминания о прошлом показе. И договорились, что через два месяца Мину подготовит новые наряды.
— Будут новые свадьбы! — хихикнул казначей.
С ним никто не стал спорить, разговор стал общим, Кими перестала прятаться за Рома. Выбрав момент, Бак признательно мне кивнул. Ещё бы! Он был в одном шаге от женитьбы. А может, зря я ему помог.
Случившуюся трагедию обсуждала вся Рута. Но театр не ругали. А я созвал местных мыслителей. И попробовал протолкнуть идею этики отношений между людьми. Сначала они меня вообще не поняли. Есть жрецы и их правила, есть устоявшиеся правила семьи и рода, есть, наконец, традиции и законы! Написать можно всё что угодно, но кто это станет хотя бы читать, не говоря уже об исполнении. Тогда я предложил написать каким должен быть мыслитель. Тут они стали расхваливать себя. Короче, выгнал я их всех. Не пошла идея. Будем жить без этики.