Владлен Бахнов

1973

Враг

В порядке полной гласности Сказать должны мы так: Отечество в опасности. Нам срочно нужен враг! Нам нужен враг надежный. Коварный злобный враг Поскольку невозможно Нам без него никак, Мы б на него надеялись — Ведь враг наш не дурак, И что б у нас ни делалось. За все в ответе враг. Ах, на душе погано. И жизнь не дорога. Ну где найти врага нам. Надежного врага? Погибнет наше царство Без недругов лихих. Без ихнего коварства И провокаций их. Да, без врагов паршиво. Без ихней суеты, Их пропаганды лживой И злобной клеветы! 1975

Опыт предков

Как говорится в манускриптах. Как Ветхий говорит Завет — Шли иудеи из Египта В свой край родимый сорок лет. Но все теперь идет быстрее, И из Израильской земли Опять в Египет иудеи Лишь за четыре дня пришли. Но вновь припомнив манускрипты, И опыт предков, и Завет, Евреи будут из Египта Идти, как прежде, сорок лет. 1967

Счастливый случай

При королевском дворе в Кандалузии Жил мудрый цензор, и блюл он контекст. В одах хвалебных он видел аллюзии, А в дифирамбах опасный подтекст. — Где тут аллюзия? Вот и аллюзия. — Где тут подтекст? Вот он, подтекст. И обнаружив подтекст и аллюзию. Цензор накладывал резолюцию: «Запретить. Это в печать нельзя пропустить». «К чертям царя-тирана!» — Читает цензор вдруг. И отразился странный В глазах его испуг: — Где аллегория? Нет аллегории! Где тут намек? Не виден намек! Вот приключилась какая история — Цензор «добро» дал и занемог. Так без намеков и аллегории Бедного цензора объегорили! 1971

Читателям

Читатели журналов и газет. Кто в слове «да» читает слово «нет», А в слове «нет» читает слово «да» И попадает в точку иногда. Читатели журналов и газет. Вам в щелях между строчек виден свет… Как не сошли с ума вы, как не спятили, Великие, отважные читатели?! Что такое полуправда? — Это значит — полуложь. И пока тут разберешь. Где та часть, в которой — правда.  Где та часть, в которой — ложь. 1977

Про девочку Алену

Переполнены тревогою газеты. Потому что человек попал в беду. Потому что в Заполярье дальнем где-то Стонет девочка Аленушка в бреду. И врачи попасть к Аленушке не могут: Снегопады перекрыли все пути. Вездеходы отправляются в дорогу. Но к поселку не проехать, не пройти. И страна следит тревожно и бессонно: Неужели не успеют, не спасут? А столыпинские красные вагоны На Восток, не торопясь, свой груз везут… Самолеты посылают за Аленой, Но метель метет, и в небе нет дорог Эшелоны, эшелоны, эшелоны На Восток идут, Все время на Восток. С нетерпеньем мы бросаемся к газетам И читаем, что прославленный пилот Посадил свой самолет в поселке этом, На три точки посадил свой самолет! И летит в больницу девочка Алена. Для ее спасенья дорог каждый час! Эшелоны, эшелоны, эшелоны Незаметные проходят мимо нас… По приказу Наркомздрава из столицы Знаменитый доктор вылетел в ту ночь. Направляясь в заполярную больницу. Чтобы девочке Аленушке помочь. И несут ей телеграмммы почтальоны, И по радио стихи о ней звучат. Заглушая близкий грохот эшелонов, — Мы не слышим, как колеса их стучат… И узнав, что будет жить Алена, Улыбнулся самый лучший друг детей И подумал: «Слишком мало эшелонов При таком большом количестве людей». 1974

История моей жизни

Я знал всегда: мне жизнь моя Дана не ради мелких буден. Что подвиг жизни будет труден — Сказать всю правду, не тая. Я помнил чуть не с колыбели О Цели. Но, не горячась, Я знал, что для свершенья Цели Мне должно выбрать точный час. И час пришел. В порыве странном Я понял, что сейчас решусь. И я решился бы. Но Русь Была тогда под Чингисханом. О эти страшные века! И так История велела. Что все-таки для пользы дела Мне лучше подождать пока… И ждал я, Господи, прости. И вновь пришел он — час мой звездный. Но в это время на Руси Сидел Иван Васильич Грозный. И мне История опять. Не для меня — для пользы дела. Хранить молчание велела, И я, вздохнув, решил молчать. И вновь пришла моя пора, Да, понял я, пора настала! Но тут Россия затрещала В руках Великого Петра. А от Петра до топора Ведет кратчайшая прямая, И это дело понимая, Я осознал, что не пора. И так в молчанье терпеливо Я ждал, хоть было тяжело, А время шло неторопливо. Глядишь — и двести лет прошло… И все сомнения отбросив. Решился я заговорить, Но в это время сам Иосиф Виссарионыч стал царить. И понял я, что в самый раз Мне лучше промолчать сейчас… Но к черту «быть или не быть»! И помня о своем призванье. Заговорил я, Чтоб открыть Всю правду… Слушайте! Вниманье! Но тут послышалось мычанье: За долгие года молчанья Я разучился говорить! А мимо стадо гнал пастух, И на мое мычанье вдруг Оно откликнулось мычаньем.