Держиморда

Глава 3

Глава третья.

Российская Империя. Ориентировочно начало двадцатого века.

Я брел по безобразно убранным, заснеженным улицам, где сырой ветер с реки не мог перебить ароматы свежего навоза и сгоревшего угля, как будто я находился в родной Сибири, в частном секторе, во время сильных Рождественских морозов, а не в столице великой империи. На улице беспорядочно перемещались огромные толпы праздных людей, как будто сегодня отмечался День города, только вместо певцов, артистов и скоморохов, на всевозможных возвышениях надрывались всевозможные ораторы, от молодых, прыщавых юнцов в студенческих тужурках, до седобородых старцев. И неважно, что орали эти люди, главное иметь громкий голос и разбавлять выступление словами «Свобода!», «Революция!», «Долой самодержавие!», тем более, что половину слов заглушали крики толпы, постоянно и дружно скандирующих «Ура!». Видно за триста лет правления Романовых натерпелись, вот сейчас и прорвало фановые трубы. При мне две девчонки, в серых, приталенных пальто и маленьких меховых шапочках таблетках, гимназистки или курсистки, не различаю пока, подбежали к толпе, окружившей здоровенного мужика, облаченного в расстегнутую шубу, что тряся головой, ревел что-то голосом Джигурды, лишь иногда, на выдохе, выдавая членораздельное «Даешь!». Девчонки, подпрыгивая на месте от переполняющего их восторга, минуты три слушали ревущего гиганта, затем прощебетали что-то на своем, птичьем языке, и смешно проскальзывая высокими шнурованными ботиночками на сырой смечи снега, лошадиного помета и шелухи подсолнечных семечек, бросились к следующей кучке, что, время от времени аплодируя, слушали взобравшегося на фонарный столб блондинистого гимназиста, с ярко-алым румянцем на пол-лица. Гимназист, симпатичный юноше лет двадцати, размахивая измятой фуражкой, обрушивал на восторженную публику водопад стихов, то ли переделку Пушкина, то ли самого Александра Сергеевича, во всяком случае рифмы «Свобода» и «У входа». Я двинулся было за газелями-гимназистками, но потерял из узкие серые спинки в толпе, и решил заняться более насущными делами. На меня, бредущего по огромному городу, в затрапезном пальто и с двумя винтовками на плече, никто не обращал внимания, так органично я смотрелся на этом бразильском карнавале. Внезапно, рядом, буквально за углом, раздался многоголосый крик, затем резко, как крик вороньей стаи, раздалась частая, пачками, ружейная стрельба, которая тут-же смолкла, после чего, под крики «Господа! Там жандарма поймали!», большая часть публики, позабыв ораторов, бросилась за угол, в гущу событий. Постепенно бесцельное блуждание по холодным, ветреным улицам начало меня утомлять, да еще трофейные винтовки оказались чрезвычайно длинными, периодически цепляясь за штукатуренные стены кончиками штыков в арках ворот или за, не высоко висящие вывески. Вместе с усталостью, пришло раздражение. Я ничего не понимал, сон проходил необычайно бесцельно. Кроме того, я понял, что остро нуждаюсь в обычных для любого человека потребностях — просто до боли захотелось жрать и срочно требовалось найти надёжное убежище, но ничего подходящего на ум не приходило. Последние несколько минут я вполне серьезно обдумывал, как вариант, вломится «в гости» в какой-либо зажиточный дом, и просто переночевать, делая страшное лицо и угрожая хозяевам оружием, тем более, что его у меня было много. Из-за угла сильно пахнула гарью и ноги сами с собой свернули на этот запах. Судя по всему, рядом был небольшой рынок, но гарью пахло не оттуда. К огромному зданию доходного дома на набережной реки Фонтанки был пристоен небольшой двухэтажный домик, обиженно смотревший на окружающий его белый свет провалами закопчённых окон, двускатная крыша дома провалилась вовнутрь, над пожарищем торчало несколько обугленных балок. Когда-то светлая, глухая стена, примыкающего к пожарищу доходного дома, была покрыта разводами сажи практически до самой крыши. Множество обрывков бумаги, чуть прикрытой снежинками и тонким бумажным пеплом, усеивала окружающее пространство, периодически взлетая вверх и медленно падая, кружась по воле хулигана-ветра. Я наступил на скользящий и обгоревший с одного боку кусок серого картона с текстом, выполненным типографским способом «ДЪЛО участкового пристава», все остальные записи были выполнены фиолетовыми чернилами и расплылись от попавшей на папку влаги. Судя по отсутствии слоя льда, пожар никто не пытался тушить, что было очень странно в условиях тесный городской застройки. На углу сгоревшего дома висел закопченный адресный указатель, выполненный, скорее, в форме капли, на котором можно было разобрать отдельные слова «Спасская часть. Поручика С. П. Горсткина» и большую цифру 6. Редкие прохожие равнодушно пробегали мимо пожарища, недовольно морща носы от запаха паленого. Вот один из них, дородный мужчина в расстегнутом нараспашку пальто с блестящим, видно дорогим воротником, и шапкой –пирожок такого же меха, выбежал из-за угла и, пробежав десяток шагов, растерянно остановился перед пожарищем, растерянно оглядывая этот знак пришедшей беды.

— Да что же это? Как же это может быть? — потерян бормотал он себе под нос, в растерянности, разведя руки в стороны.

— Уважаемый- я шагнул к мужику: — а что здесь было до пожара?

— А вы не знаете? Полицейская часть! — мужчина повернул ко мне круглое лицо, заросшее густой рыжеватой бородой: — И что же теперь делать?

— Вам-то, что за печаль? Ну сгорела полиция и сгорела, Бог с ней. При всеобщей свободе зачем она нужна? Свободные личности сами разберутся в своих отношениях, правда?

- Теперь то куда идти, если революция?- казалось, что мужчина меня не слышит и мой спич о государстве и революции пропал втуне. А мой визави, не найдя другого объекта для общения, подступал ко мне, несмотря на все мое вооружение, лихорадочно тряся руку и требуя ответа на вопрос — если всю полицию отменили явочным порядком, куда теперь пойти обывателю?

— Что у вас случилось? — мне удалось освободить руку и даже отойти на шаг от разгоряченного богатея. Мужчина замялся, явно не решаясь начать изливать свою беду первому встречному, да еще и выглядевшему крайне не импозантно.

— Наверное, мы неправильно начали с вами разговор. Я прошу прощения за то, что не представился. Котов Петр Степанович, правовед.

- Ефрем Автандилович Пыжиков, купец второй гильдии. — мы собеседник вежливо кивнул тяжёлый головой.

— Так что у вас случилось, уважаемый Ефрем Автандилович?