Страница 5 из 34
Маркин скептически фыркнул.
– Что-то я не вижу причин, по которым этот тип не мог бы… – тут он посмотрел на посетителя, спохватился. – В общем, опустившийся тип, возможно, уже и наплевал на религиозные чувства. Если они у него и остались…
– Есть причины, – ответил Натаниэль. Господин Каплан подтверждающе кивнул. – Есть, есть. Дело даже не в том, что, как я уже сказал, Цедек – человек религиозный, да и религиозность у него своеобразная. Дело в другом. По своей комплекции Пеле, – детектив окинул оценивающим взглядом своего помощника, – по комплекции он вроде тебя, а ростом и того меньше. Рост у Пеле чуть больше полутора метров, а вес – килограммов пятьдесят. А рабби Элиэзер, да будет благословенна его память, раза в два выше и тяжелее. Это уж скорее он мог в драке так прижать Цедека, что тот бы испустил дух на месте…
– А возраст? – Маркин продолжал настаивать на своем. Сколько лет было вашему отцу, господин Каплан?
– Ему было семьдесят восемь лет, – ответил вместо Каплана-младшего Натаниэль.
Маркин выразительно развел руками – дескать, и говорить не о чем.
– Мой отец был физически очень сильным человеком, – сказал рабби Давид. – До возвращения к религии он занимался тяжелой атлетикой, даже брал призы – еще в Питере. В сорок восьмом в лагере только силой он и снискал уважение уголовников… Да и потом, после освобождения ему довелось работать грузчиком на железнодорожной станции. Он вышел в пятьдесят шестом, и никак не мог устроиться на работу. Не по причине судимости, а потому что везде нужно было работать в субботу, Так отец написал письмо лично Хрущеву: дескать, как религиозный еврей, я не могу работать по субботам и прошу помочь мне с устройством на любую должность, но позволяющую не нарушать святость субботы.
– И что? – спросил Маркин, мгновенно забывший об убийстве. – Хрущев ему ответил?
– Хрущев или не Хрущев – этого я не знаю. Но ответ пришел – в том смысле, что граждане все равны перед законом и никаких исключений быть не может. А на следующий день отца вызвал секретарь райкома и предложил работу грузчика на товарной станции. Там уже было оговорено, что по субботам его будут подменять. Оказывается, кроме письма, был еще и неофициальный звонок из Москвы – из ЦК, – мол, есть там у вас сумасшедший еврей, так Бог с ним, посодействуйте… Так отец восемь лет работал на той станции. А вечерами учил нас, детей, Торе и Талмуду… Словом, ни врасплох его захватить нельзя было, ни справиться с такой легкостью – особенно так, как сказано здесь, – рабби Давид постучал по газетной статье, – нет, такое невозможно. Возраст тут не имеет значения. Если бы не… – у рабби Давида на мгновение перекосилось лицо, но он быстро взял себя в руке. – В общем, поверьте мне, он бы дожил до ста двадцати.
– Даже в свои семьдесят восемь лет рабби Элиэзер справился бы с парой-тройкой таких как Пеле запросто, – добавил Розовски.
Маркин молча пожал плечами.
– У него мог быть сообщник, – сказал он.
Рабби Давид покачал головой.
– Я уже говорил – отец принял живое участие в судьбе Дани Цедека после того, как тот вышел из тюрьмы. Можете мне верить, можете не верить, но этот бывший вор и опустившийся тип, как вы сказали, души не чаял в рабби Элиэзера. Он скорее дал бы себя убить, нежели допустил бы убийство моего отца… Словом, – сказал он уже другим тоном, – меня не устраивает версия полиции. И не только потому, что убийца моего отца остается, как я полагаю, безнаказанным. Гораздо больше меня беспокоит то, что осужден будет невиновный. Поэтому я хочу, чтобы вы провели частное расследование этого дела.
Розовски ответил не сразу. Избегая смотреть на физиономию Маркину, пытавшегося подмигивать шефу обоими глазами – дескать, давай, давай! – он зачем-то вытащил из пластикового стаканчика карандаш и принялся им постукивать по крышке стола.
Между тем Каплан-младший, обводя взглядом изрядно захламленное помещение агентства, издал вдруг невнятный возглас, поднялся – вернее, подскочил со своего места, – и подбежал к двери. Здесь он замер, буквально уткнувшись носом в мезузу, прибитую к дверному косяку. Что-то бормоча себе под нос, Давид Каплан осторожно ощупал пластиковый футляр с выдавленной буквой «шин» и крохотной короной.
– Там что? – шепотом спросил слегка обалдевший Маркин. – Жучок?
Натаниэль, растерянный не меньше помощника, молча пожал плечами. Рабби Давид оглянулся на сыщика.
– У вас отвертка есть? – неожиданно спросил он. Розовски закашлялся. Только сейчас ему вспомнилась странная статистика, результаты которой недавно зачитывал Маркин: среди клиентов частных детективных агентств процент сумасшедших почему-то вдвое выше, чем, например, среди тех, кто обращается к психиатрам. Пока он представлял себе, как, вооружившись отверткой пациент (в смысле, клиент) гоняется за ним по всему зданию, Маркин, обладавший чуть менее развитым воображением, вытащил из ящика стола требуемое – большую отвертку с прозрачной пластмассовой ручкой. Господин Каплан повернулся к косяку и быстро открутил шурупы, удерживавшие внешний футляр талисмана, после чего бережно извлек из коробочки собственно мезузу – свернутый в трубочку листок с написанным на нем текстом благословения.
– Так я и знал! – торжествующе воскликнул он. – У вас старая медуза! Несколько букв стерлись и исказились. В слове «Благослови» буква «бет» превратилась в «цадик», так что вместо благословения «барух» вы получите болячки – «цар»… Признайтесь, – сказал он, повернувшись к Натаниэлю, – у вас дела идут не очень, правда?
– Правда, – ответил Розовски. – Вернее сказать, очень не.
Раввин кивнул и еще раз прочитал мезузу про себя, беззвучно шевеля губами.
– Вот что, – сказал он. – Я принесу вам новую мезузу. Завтра же. Мы ее закрепим, прочтем молитву, и у вас все будет хорошо… Вы напрасно так смотрите, – добавил он озабочено. – Недавно случилась поистине удивительная история. В Хайфе у одной девушки – спортсменки, готовившейся к соревнованиям по плаванию, – вдруг обнаружилась странная болезнь ног. Ножные мускулы начали атрофироваться. Что только ни делали врачи – ничего не помогало. Родители чуть с ума не сошли – представляете, красавица-дочь, единственная, свет в очах – и вдруг… И что вы думаете? Проверили мезузу в ее спальне, а там – от времени в слове «встань» – «кум» стерлась ножка у буквы «куф». Представляете?
– И что? – с живым интересом спросил Маркин. – Как ее здоровье теперь?
Каплан-младший посмотрел на усмешливую физиономию молодого человека, покачал головой.
– Вы мне не верите, – укоризненно произнес он. – И напрасно. Представьте себе, девушка очень быстро поправилась, и сейчас восстанавливает свои спортивные результаты. Ее отец пожертвовал на открытие ешивы…
Натаниэль подумал, что, возможно, наконец-то дали себя знать методы врачей. Но вслух демонстрировать скепсис не стал. Заметил только, что от его агентства, даже при благополучном исходе дел, вряд ли удастся получить пожертвование на открытие ешивы.
– При чем тут это? – искренне обиделся Каплан-младший. – Вам самим следует помогать, что я, не вижу?
Розовски смутился.
– Ладно, – сказал он. – Я займусь вашим делом. Но мне нужно уточнить кое-какие нюансы.
Господин Каплан аккуратно положил в карман испорченную мезузу и футляр от нее и вернулся на свое место, после чего с готовностью кивнул.
– Так вот, – сказал Натаниэль, вновь постукивая карандашом по столу. – Я не могу заниматься расследованием убийства и поиском убийцы. Закон мне этого не позволяет. Поэтому я берусь только за то, чтобы установить непричастность к преступлению Дани Цедека. Или, возможно, причастность, точно ведь никто не знает. Вас это устраивает?
– Да, – ответил господин Каплан. – Устраивает. Назовите сумму гонорара и подготовьте необходимую бумагу. Я подпишу.
– Офра! – крикнул Натаниэль. – Подготовь для господина Каплана стандартный договор. Сумму не ставь, укажи только наши расценки почасовой оплаты, – повернувшись к посетителю, сыщик пояснил: – Я представлю вам отчет о своих действиях и результаты расследования, вы оплатите мне затраченное время. Плюс непредвиденные расходы, если таковые не превысят пятнадцати процентов. Идет?