Убийственный призрак счастья

Следовательно, дядей Игаля Хаскина и шурином его погибшего при не очень ясных обстоятельствах отца был подельник Фельдмана и Цедека.

– Это-то ладно… – пробормотал Натаниэль, медленно приходя в себя. – Но выходит… – он схватился за телефон, лихорадочно набрал номер Арье Фельдмана. Когда тот отозвался, спросил, даже не поздоровавшись:

– Как звали девушку Пеле?

Фельдман явно опешил от неожиданности. Правда, пауза продлилась недолго.

– Юдит, – ответил Арье. – Юдит ее звали. А что?

Не отвечая, Натаниэль швырнул телефон на сиденье, включил зажигание, но вместо того, чтобы возвращаться в Тель-Авив, повернул в глубину Кфар-Барух и вскоре оказался рядом с уже знакомым домом, балконы которого походили на окаменевший фонтан.

– Рабби Давид, – сказал Натаниэль г-ну Каплану, открывшему дверь, – рабби Давид, скажите, как вы оцените сегодня состояние госпожи Юдит Хаскин?

– Удовлетворительно, насколько я могу судить, – ответил рабби Давид. Похоже, его ничем нельзя было удивить.

– Она сможет ответить мне на несколько вопросов? – спросил Натаниэль. – Вообще – я могу с ней поговорить?

Рабби Давид нахмурился.

– Думаю, что да, – ответил он с сомнением в голосе. – Вы уверены, что это необходимо?

– Желательно, – сказал Натаниэль. – Весьма желательно.

– Что же, – господин Каплан помолчал немного. – В таком случае, я пойду с вами. Да поможет нам Всевышний.

По прямой от дома, в котором жил рабби Давид, до улицы Бен-Цион можно было дойти минут за пять. Лавирование по бесчисленным переулочкам заняло не менее двадцати. Всю дорогу Каплан-младший молчал, и Натаниэль был ему за это благодарен – ему нужно было собраться с мыслями.

Лифта в доме не было, подъезд выглядел чистым, но неремонтированым лет двадцать). Они поднялись на четвертый этаж. На двери справа красовались лубочные портреты Баба-Сали, РАМБАМа и еще каких-то старых еврейских мудрецов. Под портретом Баба-Сали в рамочке был помещен текст молитвы от дурного глаза, рядом «Брахат а-Байт» – молитва-благословение дома. Сложную художественную композицию дополняла аляповато раскрашенная «хамса» – талисман от сглаза в форме раскрытой ладошки с миндалевидным оком в центре. Мезуза на дверном косяке тоже поражала воображение размерами и ярко-красной расцветкой.

Натаниэль позвонил. Послышался топот нескольких пар ног, дверь распахнулась рывком, и на гостей уставились сразу три пары блестящих карих глаз, принадлежавших младшим детям Юдит: Нааме, Ювалю и Бени.

– Привет, – сказал Натаниэль. – Мама дома?

С таким же громким топотом детишки ринулись в квартиру, крича наперебой что-то насчет двух дядей, которые спрашивают маму.

Розовски посмотрел на своего спутника. Рабби Давид улыбнулся и вошел. Натаниэль последовал за ним.

Стены закутка, игравшего роль прихожей, были украшены примерно так же, как входная дверь.

– Юдит! – громко произнес г-н Каплан. – Это Давид Каплан! Можно войти!

– Да-да! – ответил ему женский голос. – Пожалуйста, рабби Давид, проходите!

Они прошли в гостиную. Юдит Хаскин, уже знакомая Натаниэлю по нескольким просмотрам видеозаписи, сидела за швейной машинкой и что-то мастерила – какую-то одежду для малышей. Она оглянулась на гостей, чуть нахмурилась при виде незнакомого человека, перевела взгляд на рабби Давида.

– Извините, я тут занялась шитьем. Скоро Пурим, вот, делаю маскарадный костюм для Наамы. Проходите, садитесь, – вдова рывком отодвинула в сторону ворох ярких лоскутков.

Натаниэль сел на диван, покрытый лохматым пледом, Давид Каплан расположился на стуле у обеденного стола.

– Юдит, – сказал он. – Как вы себя чувствуете?

– Слава Богу, – ответила Юдит. – Все хорошо. Ничего не болит.

– Спите нормально?

– Слава Богу, – повторила Юдит. – Если Наама или Юваль не будят, сплю хорошо.

Она смотрела на рабби Давида так, как ученица в школе на обожаемого учителя: внимательно и с готовностью немедленно ответить на любой вопрос. Даже руки сложила по-детски.

– Вот и хорошо, – ласково сказал г-н Каплан. – Лекарство, которое мы тебе дали, принимаешь?

– Принимаю. По две таблетки пять раз в день. Передайте рабби Элиэзеру, пусть не волнуется. Я все выполняю. Все, что он говорит.

Натаниэль вздрогнул, но тут же вспомнил, что Юдит Хаскин не знает о смерти Каплана-старшего.

– Вот что, Юдит, – сказал рабби Давид, помолчав немного, – мой друг хочет кое-что тебе рассказать, а потом задать несколько вопросов. Хорошо? Не волнуйся и постарайся ответить на них.

Юдит с готовностью кивнула и повернулась к детективу.

Розовски откашлялся. Он испытывал чувство неловкости, мешавшее начать.

– Юдит, – сказал он наконец. – Мне известно, что вы очень переживали смерть вашего мужа. Поэтому я должен сначала спросить: готовы ли вы к разговору об этом… э-э… печальном событии? Или, может быть, лучше не будем об этом?

В лице вдовы Хаскин что-то изменилось. В глубине глаз вспыхнул и погас огонек.

– Переживала? – она громко рассмеялась. – Смерть этого алкоголика? Кто вам сказал? Он сам виноват! Сам! Сам!

Господин Каплан встревожено поднялся и подошел к женщине.

– Извините, – сказала Юдит тоном ниже. – Не следовало бы, конечно, так говорить при рабби Давиде, а уж при рабби Элиэзере я бы и не заикнулась. Но вырвалось, знаете ли, вырвалось, господин мой… – она тихо заплакала, прижав руки к губам. Раввин наклонился и осторожно сказал:

– Все в порядке, Юдит. Успокойтесь и ответьте на несколько вопросов, – он повернулся к Натаниэлю.

Розовски кивнул.

– Да-да, вопросов совсем немного, – сказал он. – Вы готовы на них ответить?

Вдова кивнула. Слезы у нее прошли, она даже улыбнулась – робко и немного застенчиво, отчего ее грубоватое лицо смягчилось и даже похорошело.

– Я слышал, что у вас какие-то проблемы получением денег мужа от банка, – Натаниэль принял озабоченный вид. – Мы бы хотели вам помочь.

– Жалкие гроши! – воскликнула вдова. – И его никчемная жизнь и такого не стоит! Но я-то за свою поломанную жизнь хотела получить хотя бы их! Но банк не выдал ни шекеля! Они передали дело в раввинатский суд по вопросам наследства. Вдруг у Йоэля есть кроме меня наследники, которые потом будут претендовать на часть денег!

Вдова говорила совершенно спокойно и разумно. Правда, одного Розовски понять не мог: как при такой взаимной неприязни супруги Хаскин ухитрились обзавестись целой кучей детей? Это можно было отнести только с противоречивости человеческой натуры.

– Вот что, – сказал Натаниэль. – Я бы хотел получить копии банковских документов по этому счету. Может быть, нам удастся ускорить рассмотрение дела, – словно ища подтверждения, он взглянул на раввина. Г-н Каплан сделал вид, что не слышит. Ему явно было неприятно лгать женщине: сам принимая участие в заседаниях раввината, рабби Давид прекрасно знал, что на такие дела уходят годы, иногда – десятилетия. Еврейское религиозное законодательство весьма скрупулезно во всем, что касается внутрисемейных дел – сказывались века жизни вне своего государства, в пространстве чужого, зачастую враждебного законодательства.

К счастью вдова тотчас поднялась и принесла из другой комнаты пакет.

– Вот, – сказала она. – Вот, пожалуйста. Сами сделайте копии, а то я редко выхожу на улицу. Я в них ничего не понимаю. Заглянула сначала – думала, там деньги, все-таки, из банка прислали. А оказалось – какие-то бумаги. У меня даже голова разболелась, когда я начала их рассматривать, – Юдит взмахнула рукой. – Когда прислали, так я вообще о них забыла. Еще брат спрашивал, не получала ли я каких-нибудь документов? Так я сказала – нет, а на самом деле, получила, да забыла.

Натаниэль взял пакет и поднялся.

– Вот и все, – сказал он. – Больше мы не будем вам надоедать, госпожа Хаскин. Очень приятно было познакомиться. Не болейте, будьте здоровы.

– Но вы же ничего не спрашивали! – удивилась вдова.

– Все, что нужно было, я спросил. Мы же обещали, что вопросов будет немного.