Убийственный призрак счастья

До посадки оставалось еще целых полтора часа. Тихое журчание каскадных фонтанов в углу зала ожидания вплеталось в ровный однообразный гул, бывший постоянным звуковым фоном аэропортов, вокзалов и почему-то универмагов-супермаркетов. Сходство с последними усиливалось благодаря обилию витрин и сверкающих никелем багажных колясок. Некоторые из них, совершенно пустые, вдруг начинали медленно катиться – совершенно непонятным, мистическим образом. Хотя, скорее всего, дело было в невоспринимаемых человеком вибрациях от ежечасных пробегов по бетонным полосам многотонных крылатых махин.

Натаниэль Розовски небрежно пнул ногой особо настырную коляску и сказал:

– Можно было бы еще посидеть в кафе, – и показывая на электронное табло над выходом, добавил: – У нас уйма времени. Ты ведь даже не позавтракала толком!

Мать посмотрела на стеклянную перегородку кафе, молча покачала головой. С ее лица не сходило тревожно-растерянное выражение.

– И слава Богу, что не позавтракала, – ответила она. – Мне бы кусок в горло не полез. Боже мой, я так волнуюсь!

– С чего вдруг? – Натаниэль успокаивающе улыбнулся и осторожно накрыл сухонькую руку матери своей лапищей. – Все нормально, мама, а «Эль-Аль» – самая надежная авиакомпания в мире.

– Лучше бы я осталась дома, – жалобно сказала Сарра Розовски. – Ну в самом деле: куда мне лететь? В семьдесят лет! И что мне, дуре старой, дома не сидится?

– Ну-ну! – Натаниэль обнял ее за плечи. – Ты у меня еще совсем молоденькая! Слетай, повидайся с Верой Васильевной, с дядей Костей. Ты ведь не была там ровно двадцать пять лет!

– Вот именно, – проворчала мать, немного успокаиваясь, – четверть столетия, а ты говоришь – молоденькая…

Она высвободилась из медвежьих объятий сына. Сказала – задумчивым и чуть растроганным тоном: – Это же надо – двадцать пять лет! Думаешь, они меня узнают? В аэропорту, а?

«Они» – это ее друзья в Москве, навестить которых она собиралась ежегодно на протяжении, по крайней мере, последних десяти лет. Каждый раз что-нибудь мешало: то здоровье, то нехватка денег. Только в этом году, наконец-то, решилась. И сама же испугалась собственной решимости – буквально через минуту. Тогда сын самостоятельно, в течение одного дня оформил ей визу, купил билеты, а главное – купил московским друзьям подарки. Последнее обстоятельство оказалось для Сарры Розовски решающим – она обожала делать подарки. Натаниэль и на этом не успокоился и купил в одном из самых дорогих магазинов кремовую английскую кофточку и бежевые брюки. Брюки были французскими. Когда следом он поставил на тумбочку новенькие полусапожки, причем именно такие, какие мать хотела – мягкие, на низком каблуке, госпожа Розовски не выдержала и молча пошла в свою комнату – паковать багаж.

Теперь она стояла в этом новом наряде, тоненькая и хрупкая. Если бы не голубоватая седина коротко подстриженных волос и не сетка морщин на выбеленном временем лице, ее можно было бы принять за девочку-подростка, зачем-то покрасившую волосы.

– Со спины, – сердито добавила она, когда Натаниэль ей об этом сказал. – Со спины я похожа на девочку.

Они пристроились в хвост очереди к паспортному контролю она. Мать, немного оправившись, давала последние указания сыну:

– Не забудь рассчитаться в магазине у Артура. Я там должна что-то около двухсот шекелей, у него записано. Обычно отдаю после пенсии, они там уже привыкли, так ты смотри, зайди.

Натаниэль послушно кивнул. Сарра на минуту замолчала.

В их очереди, в основном, переговаривались по-русски. Правда, по нынешним временам, это отнюдь не означало, что медленно продвигавшиеся к стойке люди – были россиянами, возвращавшимися из гостей или после туристической поездки. Скорее всего, большую часть составляли израильтяне, для которых русский язык оставался родным.

Иными словами, его бывшие и нынешние соотечественники, а еще – потенциальные клиенты. Эту мысль Розовски тут же прогнал: о работе следует думать на работе.

Он тоже чувствовал себя в аэропорту неуютно. Но его ощущения не имели ничего общего с растерянностью матери. Просто здесь, среди обилия провожающих и встречающих, среди странной, почти сюрреалистической картины смешения языков и народов на маленьком искусственном островке, он вдруг ощутил странную двойственность, характерную для большей части провожающих: чувствовать себя одновременно уезжающим и остающимся. Чувство это было неприятным и слегка болезненным. Вообще, если бы в аэропортах (или на вокзалах, автостанциях) проводилось специальное психиатрическое тестирование, людей с симптомами раздвоения личности оказалось бы куда больше, чем предполагает медицина.

Сарра внимательно посмотрела снизу вверх на чуть отрешенное лицо сына и спросила:

– Ты меня слушаешь?

– Что? – очнулся Натаниэль. – Да, слушаю, слушаю. Ты велела зайти к Артуру в магазин и рассчитаться по твоей карточке. Не волнуйся, все сделаю. Сегодня же. За свет и газ тоже.

– А телефон? – вспомнила Сарра. – Вчера счет пришел, ты опять наговорил на ползарплаты.

«На три зарплаты», – мысленно поправил Натаниэль, вспомнив состояние своего банковского счета.

– И за телефон заплачу, – терпеливо сказал он. – Выбрось все из головы. Что это будет за отдых, если ты все время будешь беспокоиться по пустякам?

Сарра с сомнением покачала головой.

– Ты же опять будешь есть где попало и что попало, – сказала она. – А потом начнешь жаловаться, что у тебя то болит и это болит…

Натаниэль не помнил, чтобы когда-нибудь жаловался на здоровье, но промолчал.

– Сорок лет уже, – с деланной досадой заметила Сарра. – А все как маленький: тебе не напомнишь, так сам никогда не подумаешь. В казане жаркое, в белой кастрюльке куриный бульон. В красной миске – шницели, готовые, только не ешь холодными, разогревай в микроволновке.

Очередь к стойке была невелика – человек десять-двенадцать. До посадки оставалось полтора часа.

«Все-таки, не стоило так рано ехать, – подумал Натаниэль. – Теперь ей придется целый час сидеть в верхнем зале». Словно подслушав его мысли, мать сказала:

– Ничего, лучше подождать, чем опаздывать и нестись сломя голову.

Натаниэль согласно кивнул.

– Может, купить тебе что-нибудь почитать в дороге? – спросил он. – Тут есть книжный магазин, по-моему, в соседнем зале. Какой-нибудь детектив. Или газеты.

– В самолете мне никакие книжки в голову не пойдут, – возразила мать. – Нет уж, я лучше попробую вздремнуть. Хотя вряд ли получится.

Раздался мелодичный звон, после чего диктор сообщил о задержке рейса из Парижа, о прибытии самолета из Амстердама и еще откуда-то.

Подошел молодой высокий парень в форме сотрудника службы безопасности, начал задавать вопросы о багаже. Вопросы казались наивными, например: «Когда вы собирали сумку?», или: «Не оставляли ли вы багаж без присмотра?» При этом парень, как-будто, и не смотрел на отвечавшего, словно в голове у него все эти ответы раскладывались по специальным ячейкам, образуя мозаичный рисунок.

Видимо, в случае Сарры Розовски этот рисунок выложился быстро. Парень кивнул, перешел к следующим пассажирам.

– А что это он спрашивал? – чуть растерянно спросила Сарра у сына. – И зачем?

– Проверял, не собираешься ли ты захватить самолет и угнать его в Гренландию, – серьезно ответил Натаниэль. – Или в Антарктиду. По заданию пингвинов.

Мать повернулась и уставилась на парня, который с тем же невозмутимым лицом донимал такими же нелепыми вопросами молодую парочку. Вновь посмотрев на сына, Сарра заметила:

– По-моему, очень глупые вопросы. Понимаешь…

Тут телефон, лежавший в кармане куртки, заиграл «Турецкий марш». Поддавшись уговорам своего помощника Алекса Маркина, Натаниэль заменил в мобильнике обычный звонок на вот такое музыкальное издевательство. Теперь каждый раз приходилось долго соображать, что за оркестр поселился в его кармане.

На дисплее, как и следовало ожидать, высветился номер агентства.