Страница 6 из 26
Я с удовольствием буду тебе писать, рассказывая, что тут у нас и как, и, думается мне, что буду делать это достаточно откровенно, поскольку мы с тобой (по большому-то счету) малознакомые друг с другом люди, хотя когда-то и учились в одном инженерном институте. Это – как раз тот момент абстрагирования от сиюминутности, когда начинаешь думать и писать для потомков (эко завернул я, а?).
И один из моих первых материалов, который я собирался выложить на Facebook (или ещё куда-нибудь выложить, хотя на самом-то деле я не являюсь активным пользователем никаких социальных сетей, хотя аккаунты имею почти везде, где только можно придумать), начинался именно так: «Жовто-блакытный ДНР».
Сергей Андреев подумал всего несколько секунд, потом опустил глаза на клавиатуру и набрал первую строчку:
«Я не за тех и не за этих.
Мне не очень приятно осознавать себя гражданином той банановой республики, куда к жирному чернозему и залежам сланцевого природного газа тянет свои тощие ручонки дядюшка Сэм. Поэтому ни порошенки с яценюками и турчиновыми, ни всяческие правые секторы с ударами и батькивщинами мне аж никак не друзья.
С другой стороны, мне не нравится, что от порошенков и яценюков меня оберегают бандюки Януковича с их налетами на приватбанки, на автомобильные и ювелирные предприятии, с их так называемыми отжимами имущества, и в том числе даже автомобилей, у простых мирных граждан».
Андреев написал эти три абзаца и понял, что если дальше он продолжит в том же духе, то его однозначно прихлопнут либо те, либо другие, вопрос времени. Поэтому решил, что напишет статью как раз наоборот: о том, насколько безмерно он любит Петра Алексеевича и – одновременно – Владимира Владимировича. Тогда, быть может, наоборот – и эти решат, что «я за наших», и те решат, что «я за наших».
И Андреев ещё чуть-чуть поближе подвинул к себе клавиатуру:
«А если серьезно, то я (как раз серьезно) и решил разобраться в вопросе, что донецкому человеку хорошо от тех, и чего (в случае чего) ему отломится от этих?».
Андреев подумал и убил все, выше написанное.
И начал сначала:
«Когда Путин так изящно, всего с двумя убитыми и двумя ранеными, отломил себе Крым, то донецкий люд и выстроился в колонну по четверо на тот самый референдум, где принимались заявления по поводу приема их в российские граждане. По разным оценкам на этот самый референдум и пришли разные количества людей.
По оценкам укров – всего 36-40%, а россияне и пророссияне на всех своих СМИ говорили не о том, сколько людей пришло голосовать, а о том, что ИЗ ПРИШЕДШИХ – целые 80% отдали свои голоса в пользу отхода Донбасса к России.
К слову, брат моей жены Игорь тоже ходил на референдум, но как раз для того, чтобы… отдать свой голос за Украину.
Я ему говорю:
– Игорь, ты сам-то хоть понял, что сделал? Ты сходил утром на агитпункт, увидел эту почти километровую очередь и вернулся домой, чтобы вечером все равно пойти туда же, стать в эту же самую, правда уже «всего» многосотметровую, очередь, дождаться момента истины и поставить галочку напротив слова «Украина», попав в оставшиеся 20% статистики?
Отвечает:
– Да!
– А не проще ли было туда вообще не ходить, как это как раз и сделали те, кто НЕ ХОТЕЛ БЫ отделения Донбасса к России?
– Я таким образом выразил свою волю.
Я лишь развел руками:
– Нэмае вопросiв, як кажут у нас на Донбасщинi, – ответил я, потому что во всей Украине в таких случаях говорят: «нэма пытань».
Так вот, о донецких массах.
Когда они увидели торжество русских в Крыму, они и выразили свои чаяния и надежды на том самом референдуме – мол, хотим точно так же и однозначно – в Россию! Но когда начались (на тот момент – еще только кое-где, местами) боевые действия, когда даже не рядом с тобой, а в далеком Славянске (и в Семёновке) полыхнула стрельба, и пока только из стрелкового оружия, то 80% из тех, кто голосовал за Россию, сказали:
– Не-е, такою ценой мы в Россию не хотим, мы хотим остаться в родёмой Украине, абы только б мир был бы.
Да поздно.
На сегодняшний день уже и Славянск с Краматорском порушены, и Луганск с Донецком под прицелом градов и прочих украинских реактивных минометов, и чем всё это закончится – пока неясно.
И что касается вопроса, «где русскому крестьянину хорошо», то ответ, с точки зрения дончанина, хоть краешком глаза повидавшего войну, звучит так – та бог с ними со всеми, и с Украиной и с Порошенками, лишь бы не стреляли. Лишь бы не бомбили. И чтобы была возможность выходить из дома без риска для жизни или своего кошелька.
А будет на улицах демократия по дядюшке Сэму или новый КПСС…
Да какая хрен разница!
Лишь бы, повторюсь, не стреляли…
25.07.2014 г.»
Андреев еще раз перечитал написанное, нажал кнопочку «отправить» и опустил крышку ноутбука.
Глава 4 А почему это я в больнице?
Удивительная штука память – сам порой удивляюсь.
Как это часто бывает в жизни (да и в природе тоже), плотина рухнула под натиском. В какой-то момент я вдруг начал не только понимать, о чем говорят сестра и доктор, но и сам попытался заговорить. Но в тот первый раз из моего горла вырвался не хриплый и непонятный бульк, как это бывает у людей спросонья или от долгой болезни, а слабый и немощный писк, словно в автомобильном колесе выкрутили золотник и тут же заткнули пальцем.
Но они оба меня услышали.
– Сергей Андреевич, – удивленно обернулась ко мне медсестра.
Доктор, относительно молодой парень, аспирант, ординатор или как оно там у них называется, словом, молодой начинающий врач, оглянулся на меня. Ничего выдающегося или запоминающегося в его внешности нет: лет двадцати пяти-шести, ничего не выражающее и ничем не запоминающееся лицо; с такой внешностью шпионом-разведчиком работать, а не доктором в больнице.
Впрочем, был у него один примечательный момент: в правой руке он держал нечто похожее на амбарную книгу, а в левой – ручку, и писал, как это всегда делают леворукие: как-то непонятно – снизу вверх или справа налево, сразу и не сообразишь – словом, левша. Писал стоя, на весу.
Он лишь оторвал взгляд от своих записей, да и то на секунду.
– Оно уже пытается разговаривать, – сказала сестра, несказанно меня озадачив.
Это я что ли значит – «оно»?
Доктор, тем не менее, продолжил писать пока не закончил строчку.
– Ну-ну, герой… как ты?..
Он подошел, коснулся моего виска (я почувствовал прикосновение), наклонился и, переводя быстро-быстро свой взгляд с одного моего зрачка на другой, внимательно посмотрел «глаза в глаза».
– Все нормально, – сказал он, – скоро танцевать будешь.
И ушел.
Сестра сняла пустую капельницу, я внимательно за ней наблюдал.
Ровные уверенные движения, она хорошо знала свое дело. Жизненной силой и скромными цветочными духами от нее веяло при каждом движении. А когда она наклонилась надо мной, чтобы поправить иголку в левой руке, я ощутил такую волну запахов, что…
Впрочем – нет, мне такие никогда не нравились…
– Я где? – наконец пробулькало у меня в горле, и своего голоса я, понятно, не узнал.