Страница 25 из 26
Как тогда говорили – дефицит.
Тем временем женский голос из телевизора, словно из жестяного бочонка:
– На первичных выборах в штате Нью-Гемпшир сенатор Юджин Маккарти, выступающий за установление мира в Южном Вьетнаме, одерживает верх над президентом Джонсоном. А от Демократической партии на предстоящих выборах свою кандидатуру выставил сенатор Роберт Кеннеди.
Стоп-стоп, ведь Кеннеди убили…
Или это – не того Кеннеди?
В моем далеком детстве таких пацанов называли шкетами: на тощей шее большая голова, стриженная «под чубчик», остренький носик, торчащие розовые уши, а на улицу мамы надевали на голову тряпичную фуражку неопределенного серого расцвета, отчего уши из-под кепки торчали еще отчетливее.
Типичный шкет, что тут скажешь, я даже загляделся.
Мой младший брат?
– Правда, ничего не помню, – ответил я.
В его больших серых глазах читались одновременно две противоречивые мысли: с одной стороны, естественное и откровенное детское любопытство, а с другой – вполне отчетливое взрослое «не верю».
– И про насос не помнишь?
– Про какой насос?
Шкет не ответил, но моим ответом остался доволен.
– И что там, с этим насосом? – спросил я.
Шкет не удостоил меня ответом, словно не услышал, и снова спросил:
– И про колесо не помнишь?
Обычно младшие дети в семье балованные, потому что родители, как правило, любят их больше, чем старших, а старшим достаются лишь скучные домашние обязанности, в том числе и «заботы о младшеньких». Именно поэтому младшие растут капризными и не в меру требовательными, а старшие (незаметно и, как им кажется, тайно от взрослых) вымещают на своей «младшей обузе» свои «справедливые» недовольства.
Не во всех семьях, разумеется, но, как показывает мой житейский опыт, не общающихся между собой родных братьев и сестер весьма и весьма немало. Похоже, тут такая же ситуация.
– Я не знаю и не помню, что там с насосами и колесами, – ответил я.
На худощавом личике снова ничего не отразилось
– Ты кто? – спросил я.
И только тут у мальчишки даже рот от удивления открылся, он так с открытым ртом и простоял еще несколько мгновений.
– Я – Вовка, – проговорил он, наконец.
На его «востроносеньком» лопоухом личике в одно мгновение отразилась целая ниточка разных мыслей. Похоже, он еще и умен, в его глазах я не прочел ничего настораживающего или настороженного, но его следующая реплика прозвучала без паузы и ровно через секунду.
– Так ты и вправду ничего не помнишь, – согласился он с какими-то своими мыслями. – Ты должен мне девять фантиков.
Мы посмотрели друг другу в глаза: он сообразил, что я понял – никаких фантиков я ему не должен, и еще он прочел в моих глазах мое отчетливое понимание того, что и он обо всем догадался. Но нашу с ним молчаливую дуэль я закончил настолько для него неожиданно, что в этот раз он растерялся по-настоящему:
– Ну что ж, должен, значит, отдам. Эти, что ли?
Я выгреб из нижнего ящика целую колоду конфетных оберток и высыпал перед собой на стол.
– Они?
По его, мальчишеским, меркам эта горка цветных бумажек была настоящим сокровищем – на столе рассыпались и «Алёнка», и «Мишка», и «Гулливер», и что-то еще из моего собственного детства, но настолько далекого и прочно забытого, что даже их названия мне уже ни о чем не говорили. Помню лишь, что ценность фантика зависела от размеров конфетной обертки и качества бумаги, а также от того, шоколадная конфета в него была завернута или дешевый леденец. На столе лежала россыпь самых ценных фантиков того времени: из плотной атласной бумаги с яркими цветными картинками – Алёнками, Мишками и Гулливерами.
Его первой реакцией было – сгрести, прижать к себе и убежать.
Он даже чуть качнулся было вперед, но лишь самую малость. Что-то его остановило, хотя мыслил он правильно – бери, пока дают. Как на войне – сначала стреляем, а потом разбираемся, свои или чужие.
К чему это я тут про войну вспомнил?..
Я не знаю, что творилось в этой маленькой (большой) стриженой голове, но он все-таки шагнул в комнату из дверного проема, однако к столу не пошел, остался прислоненным к дверному косяку и на фантики не смотрел демонстративно.
– Я отведу тебя завтра в школу, хочешь?
Теперь я растерялся, но ответить ему я не успел.
Он продолжал:
– Ты ведь, наверное, даже не помнишь, где школа находится, да?
– Да, верно, – ответил я, не шевелясь и внимательно глядя ему в глаза.
Он своего взгляда не отвел, потом кивнул своей большой головой в знак того, что мы договорились, и только после этого прошел к столу и собрал фантики обеими руками.
Он аккуратно сложил их один к одному, словно игральные карты в колоде, что-то хотел спросить еще, но не стал. По его разумению, он и так уже был «в наваре», педалировать ситуацию не следовало…
Но – все-таки не удержался.
Уже в дверях оглянулся:
– И штык – он тоже мой.
Мы смотрели друг на друга, и в это раз я понял, что он не врёт.
– А я, небось, отобрал его у тебя и сказал, что тебе еще рано такие вещи, правильно?
Какое-то время он смотрел на меня, потом ответил:
– Вот видишь, а говоришь, что ничего не помнишь…
Глава 19 Езда в прифронтовом городе
От: Александр Николаев[[email protected]]
Отправлено: 25 января 2015 г. 18:40
Кому: Сергею Андрееву, Донецк
Тема: Привет из Сибири
Серёга, как ты там, в Киеве? Что-то уж долго молчишь. Жив-здоров?
–-
Александр Николаев, Новосибирск.
Андреев поправил, выровнял параллельно краю стола клавиатуру и набрал:
Нет, я не в Киеве, я в Донецке; удивительная штука произошла у нас в нашей «большой» семье.
Чтобы ты понимал, нас тут, в двухкомнатной съемной киевской квартире, собралось семь человек: мы с женой, ее брат Игорь с женой и маленькой дочкой, плюс дочь Игоря от первого брака и их мама (моя нынешняя тёща). То есть, это даже не общежитие, а настоящий табор. И такая «домашняя обстановка» во многих донецких семьях, живущих ныне в Киеве, Бердянске, Житомире и тд.
Помимо раздрая, обид, гавканья друг на друга и тому подобного, ещё и Алла Ивановна (тёща которая) чуть не каждый день: отвезите меня домой в Донецк, у меня там свой дом неухоженный и брошенный, у меня там огород и тп и тд…
Вот и надумалось мне (точнее всем нам) на Новый 2014-2015 год съездить навестить-проверить оставленные квартиры, имущество и прочая.
Скажу честно, было страшновато, хотя (если ты помнишь) я в сентябре ездил домой за зимними вещами…
И когда я въехал в Донецк (завёз Аллу Ивановну домой на Ивановку, есть у нас такой поселок в Киевском, фронтовом, районе), вошел в квартиру, а было это вечером 28 декабря, то я посмотрел «вокруг себя»: как она выглядит, эта война, и утром 29-го сказал себе – я никуда не уеду, я остаюсь!
И представляешь, какой кайф!
Можно утром проснуться в своей (!), а не в чужой постели, дойти до самой кухни или туалета и по пути… НЕ ВСТРЕТИТЬ НИ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА!
Так что я теперь здесь!
С одной стороны, с улиц Донецка исчезли те, которые пальцы веером из окна, на больших или, наоборот, на маленьких, но очень дорогих машинах. И больше появилось на дороге дисциплинированных людей, которые даже без оглядки на инспекторов ГАИ, все равно останавливаются на знаке «Стоп» и при повороте на перекрестке пропускают пешеходов.
И друг друга, кстати, тоже.
С другой стороны, выезжая на перекресток и при этом (даже!) на зеленый сигнал светофора, все равно нужно глядеть не в обе, а во все стороны. Не летит ли там какой-нибудь отморозок (а такие были, есть и будут везде и всегда, при любой власти) или не несется ли тебе в бок какой-нибудь военный автомобиль с ополченцами, гвардейцами-казаками и прочими воинами-солдатами, которые, считая, что они на войне, имеют право – никаких правил не соблюдать. В том числе и ПДД.