Страница 4 из 10
– Да, постоянно, – ответила я. – Мои ожидания достаточно часто расходились с реальностью.
– Ну так велком в мой мир! – сказал муж, намекая, что он тоже частенько бывает недоволен мною.
Мне в этом месте стало обидно, захотелось реванша – например, напомнить ему, как я не ушла тогда, ну, в пекле депрессии. Что, мол, болел ты, а плохо и сложно было всем.
И я напомнила.
– Ну и что ты такого сделала? Просто не ушла? – спросил муж.
Меня ужасно задело это обесценивающее «просто не ушла». Не уйти было ой как непросто, гораздо проще было уйти.
– Ты был невыносим, кричал постоянно, – с возмущением пояснила я. – Не уйти – это подвиг.
– Ой, прямо кричал, – спародировал меня муж.
Он говорил так, будто я выдумала это всё.
– Ну да, кричал.
– Ну, может, повысил голос пару раз…
– ПАРУ РАЗ? ПОВЫСИЛ ГОЛОС?!
Я просто опешила. У меня было ощущение, что он меня разыгрывает, будто мы проживали разные реальности в разных квартирах с разным адресом прописки.
Меня аж затрясло.
– Пойдём со мной, – зашипела я на мужа и повела его на кухню.
А там показываю плитку. Ту самую, отличающуюся от других.
– Почему эта плитка не такая, как остальные, Миш? – спрашиваю я.
– Э-э-э, ну… серия другая? – уточняет муж.
И я вдруг понимаю: он не помнит. Реально не помнит. Совсем. Поэтому то, что мне кажется подвигом, ему кажется максимально странным достижением.
Достижением с частицей «не». «Не ушла» даже звучит так… типа, «как лежала, так и осталась лежать». Поэтому тут у него и нет ни восхищения, ни благодарности. Только недоумение.
– Серия другая… – выдохнула я.
Я села на табуретку и заплакала. А потом засмеялась.
Вспомнила почему-то анекдот про советские времена и баклажаны. Как студенты приехали в деревню помогать со сбором баклажанов (студотряды тогда были). Собрали целый грузовик. Легли спать. А ночью какой-то шутник на каждом баклажане вырезал слово из трёх букв на Х.
Утром бригадир приходит и видит целый грузовик испорченных баклажанов. И думает: «Вот те на!»
В шоке зовёт старшего преподавателя, ответственного за студентов. Возмущается.
– Что это такое? – показывает на целый грузовик баклажанов с «х…» на бочках.
– Не знаю, – пожимает плечами преподаватель. – Может, сорт такой…
Уф. Почему так бывает? Это нормально вообще? Я не про баклажаны сейчас.
Притом что мой муж – мегаадекватный, взрослый и умный мужик, не инфантильный ни разу.
И третья история про неблагодарность. Вишенка на торте. Самая удивительная.
Мне удалось помочь одной знакомой, Зое, спасти здоровье её ребёнка. Мне кажется неэтичным описывать подробности, потому что жизнь ей спасла, конечно, не я, а врачи и мама, но я как подруга была в той ситуации максимально эффективна, и мои связи оказались очень кстати, а участие и поддержка полезнее больничного психолога.
«Если бы не ты, я бы сдохла», – сказала мне как-то Зоя.
Она проживала те полгода как свой личный ад, и то, что там, в аду, она была не одна, сильно её поддержало.
Ребёнок болен, муж ушёл, мама умерла от ковида – всё это по времени в шесть месяцев уложилось – конечно, ад.
Но я была рядом, насколько это возможно. Даже проходку в больницу к ним раздобыла.
Ад закончился.
Расцвело.
Зажило.
Хеппи-энд.
Дочка выздоровела, пандемия закончилась, Зоя успокоилась.
Прошло время. Год примерно.
Мне потребовалась небольшая услуга от Зои – сущая ерунда: раздобыть два телефона конкретных людей. У Зои они точно были, она говорила, что та компания, где они работают, – их партнёр, а значит, они точно на связи. Я могла сослаться на Зою, а могла нет – «как удобно, Зоя, только дай номера».
Но Зоя не дала. Отмахнулась. Прислала мне общий электронный адрес, который можно взять на сайте в открытом доступе. Типа, ищи сама, разбирайся.
Это такое незатейливое «отвали». Прозвучало как пощёчина.
Не «нет», не «мне некогда», не «Оль, у меня есть причины не давать номера», а именно «отстань».
Я с трудом проглотила этот ответ.
Не понимаю, почему так бывает…
Ведь… шесть месяцев.
Я ЗНАЮ, ДОБРО – ВЕЩЬ ДОБРОВОЛЬНАЯ. ДЕЛАТЬ ЕГО НУЖНО ОБЯЗАТЕЛЬНО, НО ОТ СЕБЯ И ПРО СЕБЯ. НЕ РАССЧИТЫВАТЬ НА БЛАГОДАРНОСТЬ.
Человек может прожить максимально праведную жизнь, заниматься благотворительностью и практически мироточить, но число людей на его похоронах сильно зависит от… дождя.
Это понятно.
А я, выходит, рассчитывала на благодарность? Ну, то есть я этого не подозревала, пока помогала, а узнала, когда пришло время «платить по счетам» и возвращать услугу за оказанную услугу. И когда мне её не вернули – в виде услуги или громкой осязаемой благодарности, – я опешила.
Возмутилась. Обиделась. Растерялась. Как так, говорю! Неблагодарные вы, говорю!
Значит, я рассчитывала на бартер?
И значит, я – меркантильная «тварила»?
«Тварила» – это смешное слово из нашей переписки с сыном. Он однажды написал: «Мама, что ты на тварила?»
Я смеялась и утащила «тварилу» в свою лексиконовую норку.
Обнаруженное открытие о том, что я помогала не от чистого сердца, а ради грядущего бартера, не давало мне покоя. Очень сложно жить и знать, что внутри тебя поселилась сволочь.
Я пришла к психологу. Рассказала ситуацию.
Говорю:
– Лен, это что же, я – «тварила»?
– Да, – отвечает Лена.
– В СМЫСЛЕ – «ДА»? – возмутилась я. – Помнишь мем: «А вы точно психолог?» Разве психолог не должен вытащить меня из чана самобичевания? Разве не должен он поддерживать и говорить мне хорошие слова?
– Оль, а что плохого-то? Ты встретилась с обратной стороной своего «я», познакомилась с ней. Ты знала, что она есть, подозревала, а теперь увидела, какая она. Я тебя поздравляю. Если честно, мне нравятся все части твоего «я», даже та, что меркантильная…
Ну что ж, привет, моя внутренняя тварила. Будем знакомы.
Но запрос мой к психологу был другой.
Почему? Почему иногда хорошие люди выглядят неблагодарными?
Неблагодарность выпадает из образа хорошего человека как лишний кусочек пазла.
Ну, как будто ты весь с иголочки, а на голове – гнездо. Или ты весь чистенький, а на пальто – большое грязное пятно.
Мне это мешало их любить. Как заноза. Как загадка, у которой точно есть разгадка, но я её не знаю, и это меня бесит.
И моё хорошее отношение будто покосилось, но осталось. Я их всех люблю – и мужа, и Сашу, и Зою, – но любить их сквозь неблагодарность сложнее.
Лена рассказала, что у неё в терапии был клиент – детский тренер по хоккею. Человек, в руках которого дети превращались в талантливых хоккеистов, многие обрастали наградами, победами, медийностью, некоторые даже защищали честь страны на соревнованиях.
Но почти никто, став знаменитым, его имени на интервью не называл. Тренер был немедийный, и его будто забывали сразу, как переставали у него тренироваться.
– Почему, Лен? Это же ужасно.
– Вот человек жил-жил и упал в яму. Яма – это жизненная проблема. В ней плохо и холодно. Но это не навсегда. Это непременно закончится. И конечно, кто-то рядом пытается достать человека, помочь. И вот проходит время, и благодаря характеру и чужой помощи человек выкарабкивается из ямы. И он, конечно, не хочет помнить про неё. Ему же там было плохо. Он был жалок и уязвим. Образно говоря, это тот период жизни – яма, – который не хочется запечатлеть в фотоальбоме. И психика заботливо решает помочь человеку, чтобы флешбэки (воспоминания) не мучили его. Подсознание засыпает эту яму в памяти вместе с теми, кто помогал. И человек забывает яму, вытесняет её из памяти. Как бы сам себе продаёт мысль: «Не было ничего такого, никакой ямы…»