Страница 4 из 32
А потому нет ничего удивительного, что сеньор Хэддас, владелец того самого поместья, а также всё его семейство нисколько не пеняли Довину на то, что тот, по сути, оккупировал их родовое гнездо. Они воспринимали его как дальнего благородного и весьма богатого родственника, почтившего их своим визитом и соблаговолившего погостить подольше.
Стоит ли удивляться, что Линд с самого раннего детства воспринимал поместье Хэддасов как свой собственный дом и никак иначе? Более того, самого сеньора Хэддаса с семьёй он воспринимал скорее как приживальщиков. Он был очень дружен с младшим из сыновей Хэддаса, Бруматтом, но всегда смотрел на него немного сверху вниз, хотя и был моложе на пару лет.
У сеньора Хэддаса было ещё двое сыновей и две дочери, но братья Бруматта были куда старше его, и потому не участвовали в общих играх с ним и Линдом. Старшая из сестёр также была уже вполне взрослой, а вот младшая была погодком с Бруматтом, но, к несчастью, родилась умственно отсталой. Впрочем, брат был без ума от своей сестрёнки, и постоянно пытался брать её во все свои забавы, что весьма раздражало Линда.
Более того, когда парни вошли уже в тот возраст, когда их начали интересовать девочки, у Бруматта, похоже, появилась навязчивая идея свести Динди, как он называл свою сестру Дининдру, со своим лучшим другом. Будучи мальчиком практичным и в чём-то сообразительным не по годам, Бруматт понимал, что лучшего союза для любимой сестрёнки, чем Линд Ворлад, просто не сыскать.
Нетрудно догадаться, как сильно Линда бесили эти своднические потуги приятеля. Динди была, в общем-то, довольно миловидна, но её безнадёжно портило то лёгкое выражение дебильности, что, похоже, намертво приклеилось к лицу. Конечно, иногда он засматривался на её набухающую грудь, когда она наклонялась за чем-нибудь, или любовался мелькнувшими из-под подола сарафана бёдрами, когда она перебиралась через забор. Но стоило ему взглянуть выше, на это вечно ухмыляющееся глупой улыбкой лицо, и он морщился от брезгливого отвращения.
И вообще – Линд мечтал быть военным. Большинство их с Бруматтом игр сводились к тому, что они воображали себя легионерами. Причём Линд, пусть и был младше, неизменно назначал себя командиром, а точнее – интендантом, как отец. Он понятия не имел, чем занимаются интенданты, но по пышной форме и бахвальским рассказам отца понимал, что это – очень большой командир. И ему хотелось быть таким же.
А потому он, нацепив на голову сделанный из бересты кузовок, который в воображении мальчишек представлял собой великолепный легионерский шлем, отважно посылал свои когорты в лице Брума и Динди на штурм холма, изображавшего вражеский город, в атаку на заросли крапивы – полчища дикарей, или форсирование ручейка, в тот момент олицетворявшего собой всё Серое море.
Увы, отец строго запрещал игры с дворовыми мальчишками – сыновьями прислуги. Когда-то Линд пару раз увлёк их в свои забавы, и это было просто здорово! Отец, увидев это, смолчал, но вечером, наедине, сделал выговор сыну. По мнению барона Ворлада общение с простолюдинами не может благотворно служить развитию юного дворянина. А потому Линд был обречён лишь на двух товарищей по играм, одну из которых он, к тому же, едва терпел…
Линду было не то чтобы очень уж скучно здесь, в поместье, и всё же он считал, что его место – в гарнизоне. А ещё ему очень хотелось повидать Кидую – город, откуда он якобы был родом (да, теперь даже он зачастую не сразу мог вспомнить, что вообще-то родился не в столице). Здесь, на побережье, всё было каким-то унылым и пресным. Дом их стоял на взгорке, и из своего окна Линд мог любоваться видами Серого моря, но он смотрел туда лишь затем, чтобы однажды увидеть паруса келлийцев на горизонте. Это было странно, но мальчик буквально мечтал о том, чтобы северяне напали на них. Отчего-то он был уверен, что сумеет дать им достойный отпор.
К несчастью (или к счастью), варвары держались подальше отсюда – неподалёку квартировал полновесный легион, и это, вероятно, держало келлийцев в узде. Линд же целыми днями проводил в компании Брума. Вместе они также занимались с его отцом, сеньором Хэддасом, который оказался весьма способным педагогом. Он обучил своих старших сыновей грамоте, арифметике и даже основам естествознания, и теперь занимался с Линдом и младшим сыном, который, правда, как выяснилось, оказался не слишком-то предрасположен к наукам.
В отличие от Линда – тот неизменно радовал учителя своими успехами. Сеньор Хэддас то и дело твердил, что мальчика неплохо было бы отправить хотя бы в Тавер, где он смог бы получить образование получше. Но барон Ворлад, слыша это, лишь презрительно фыркал, и произносил одну и ту же фразу: «Писать-считать научился, а остальному жизнь научит!».
Увы, и сам Линд, видя подобное отношение отца, которого, как мы помним, едва ли не боготворил, заметно охладел к обучению. Теперь, когда ему минуло пятнадцать, он вообще уже больше не пользовался услугами преподавателя, а старая потрёпанная книга по естествознанию, которая помнила ещё детство самого сеньора Хэддаса, так и пылилась на полке, заложенная когда-то стеблем овса с рассыпавшимся уже колосом.
Подросший и возмужавший Линд сейчас всё больше времени уделял своей физической подготовке. Тощее долговязое тело подростка пока что мало походило на атлетическую фигуру воина, каковой он бы хотел обладать, но парень был упорным. Он был худощав, так что даже малейший мускул на его жилистом теле хорошо выделялся. Уже сейчас юноша, не запыхавшись, мог пробежать шесть миль вдоль побережья, и затем вернуться обратно, даже толком не вспотев. Он великолепно лазал по деревьям, взбирался на самые высокие и крутые холмы в окрестностях без малейшего труда.
Брум, как мог, тянулся за младшим товарищем, но природа не была к нему столь же щедра. Его тело было рыхлым, покрытым множеством угрей, и довольно нескладным. Парню было почти восемнадцать, и при других условиях отец давно отправил бы его на службу в город, но сейчас сеньор Хэддас медлил. Он надеялся, что вскоре барон Ворлад отправит отпрыска в столицу, где того якобы уже ждали с распростёртыми объятиями в тысяче самых разных мест, а потому втайне надеялся, что благодарный юноша прихватит с собой и непутёвого друга детства. Это было бы идеальным вариантом, поскольку Хэддас трезво оценивал возможности младшего сына и понимал, что без протекции тому придётся худо.
Однако о том, чтобы отправить Линда в Кидую прямо сейчас, речи пока даже не шло. Барон Ворлад считал, что парню ещё рановато отправляться в самостоятельную жизнь, где множество соблазнов и трудностей могут сбить его с истинного пути. А это означало, что Бруматт также бесполезно болтался в отчем доме, играя роль своеобразного оруженосца при молодом барине. Впрочем, его-то как раз это, похоже, не очень-то тяготило.
***
Волна была довольно высока сегодня, но это не был шторм. На Сером море почти всегда неспокойно – здешние волны не мягкие и ласковые, как где-нибудь в порту Киная, а злые и напористые, как келлийцы. Кстати, и приходят они также со стороны островов…
Линд, нахмурившись, сидел на песке шагах в десяти от линии прибоя, и чертил какие-то бессмысленные узоры короткой веткой. Брум, закрыв глаза, раскинулся в двух шагах от него, и, возможно, уже дремал. Он вообще обладал удивительной способностью засыпать в любое время и в любом месте, если не беспокоить его хотя бы десять минут. Динди бродила в воде, задрав подол. Море было слишком холодным, чтобы купаться в нём, но девушка любила воду и частенько заходила в неё. Ей было категорически запрещено купаться, и брат за этим пристально следил, но всё же дозволял «помочить ножки».
И вновь Линд поймал себя на том, что не сводит глаз с обнажённых ног Динди – та, боясь замочить сарафан, задирала подол слишком уж высоко. Девушке было семнадцать, и она здорово похорошела за последние годы, превратившись из нелепой девочки с глупой улыбкой во вполне взрослую девушку с формами, которые шестнадцатилетний Линд не мог не оценить по достоинству. Правда вот глупая улыбка никуда не делась… Но сейчас юноша её не видел – Динди бродила по воде спиной к нему.