Вторая попытка

Отец подошел к экипажу и достал корзину с едой. Мать вытащила покрывало и расстелила на земле. Расставили тарелки, нарезали хлеб, сыр, ветчину и фрукты. Киму дали стакан с виноградным соком, родители же налили себе вина. Ким жевал бутерброд и смотрел на призрачную стену, за которой клонилось к горизонту солнце. Удлинялись тени, на небе все ясней проступали серпы лун-близнецов и бледные точки первых звезд.

* * *

С тех пор прошло двадцать лет. Киму исполнилось десять, когда началась эпидемия. Погибли тысячи горожан, среди них и его родители. В памяти остались темные коридоры крематория, пустые улицы, шеренги людей в желтых костюмах биозащиты и холодная стерильность помещений интерната.

Смерть родителей превратила Кима в нелюдимого одиночку. Его не интересовали детские забавы. Он хотел одного: победить врага, сломавшего ему жизнь. Болезнь с давних времен терзала город. На центральной площади возвышался памятник борцам с эпидемией: люди в защитных костюмах сражались с многоголовым монстром, закрывая собой детей и женщин. Ким мечтал стать одним из защитников, работать в Лаборатории.

Внутрь зеркальной башни попасть мог далеко не каждый. Чтобы получить лабораторную униформу, требовалось пройти отбор. Многие годами трудились в госпитале или на технических этажах, но так и не смогли подняться на вершину башни, где шла основная работа по поиску лекарства от вируса.

Но Ким пробился на самый верх как лучший ученик в школе и лучший выпускник факультета биологии. Его пригласили на прием к шефу Лаборатории еще до защиты диплома. Старый профессор перемещался в коляске, с трудом дышал и смотрел на мир выцветшими белесыми глазами, но при этом три часа тестировал Кима, прежде чем выдать новичку пропуск.

– Теперь ты не принадлежишь себе, – сипел с натугой старик, оторвав от лица кислородную маску. – Мы спасаем жизни и полностью отдаемся этой работе.

Профессор зачислил Кима в свои ассистенты. В тот же день Ким перебрался в общежитие в здании Лаборатории. Днем он помогал старику, а вечером спускался в архив и засиживался там до глубокой ночи.

Чтобы открыть правду, Киму хватило месяца. Еще три дня он провел без сна, сверяя записи журналов наблюдений и образцы биоматериалов, собранных за несколько столетий. Казалось, он прикипел к приборной панели. Проектор щелкал, меняя слайды, а Ким вводил в вычислитель новые команды, пытаясь найти ошибку в расчетах.

Будильник в наручных часах отыграл пять утра, когда Ким, едва держась на ногах, поднялся в профессорский блок. Несмотря на ранний час, старик не спал. Он сидел в коляске, глядя в панорамное окно. За стеклом из рассветной дымки медленно проступали городские кварталы.

– Я ждал тебя, мой мальчик, – проскрипел профессор, когда Ким вошел. – Правда, не думал, что ты разберешься во всем так быстро. – Он с жужжанием развернул кресло спиной к окну. – Значит, я в тебе не ошибся. Итак, что ты выяснил?

– Мы все заражены? – спросил Ким, собравшись с мыслями.

– Да. – Старик кивнул. – Ты все верно понял. Каждый человек в городе с рождения болен.

– И купол…

– И купол – это защита. – Старик поморщился. – Мира от нас.

Профессор приложил к лицу кислородную маску и закрыл глаза. Казалось, он задремал, но спустя минуту поднял веки.

– Видишь ли, – продолжил он, – наши далекие предки страдали ложной гуманностью. У них не поднялась рука уничтожить несколько сот тысяч зараженных. Они предпочли изолировать их на дальней планете, возможно, в надежде, что больные когда-нибудь сами найдут лекарство.

Казалось, из комнаты исчез воздух. Ким, нарушая субординацию, сел на стул и расстегнул тугой воротник кителя. Старик подождал, пока Ким придет в себя.

– Когда я понял то, что сейчас открылось тебе… – Профессор грустно улыбнулся. – Сиганул с крыши и всю жизнь провел в этом. – Он похлопал по колесам инвалидного кресла. – Но тебе не обязательно повторять чужие ошибки. Так ведь?

– Да, сэр. – Ким кивнул; сумбур в его голове немного улегся.

– Ты, наверное, думаешь, что делать дальше? – Профессор внимательно посмотрел на Кима. – Жизнь пойдет своим чередом. Ты продолжишь работать, общаться с людьми, возможно, женишься, заведешь детей и, как все, будешь пугать их монстрами пустоши.

Ким открыл было рот, чтобы возразить, но профессор жестом остановил его.

– Мы не станем сигать с крыши. Город должен жить, должны сменяться поколения. И однажды решение найдется. За сотни лет мы значительно продвинулись, и ты продолжишь эту работу.

Старик зашелся долгим кашлем и приложил к лицу кислородную маску.

– На сегодня даю тебе отгул, – закончил он, отдышавшись.

Ким вышел из профессорского блока, вызвал лифт, нажав на кнопку этажа общежития. У дверей своей комнаты он задумчиво повертел в руках ключ и вернулся к лифту. Спустившись на первый этаж, прошел по застекленному холлу на улицу и вызвал самоходный экипаж.

Бричка медленно катилась по еще пустому городу. Разноцветными рядами тянулись дома, с едва уловимым шуршанием двигались бугристые панели крыш, ловя первые солнечные лучи. Все выглядело прежним, но в то же время другим. Мир навсегда изменился.

Накатила усталость. Когда начались поля, Ким поднял крышу брички, откинулся на сиденье и тут же уснул. Ему снились знакомые городские кварталы, превратившиеся в запутанный лабиринт. Ким искал выход, но все больше и больше терялся в переплетениях улиц.

Он проснулся, когда бричка прошла заданный маршрут и звякнула сигналом остановки. Ким опустил крышу и оглядел бордовую равнину. Все выглядело так же безжизненно, как и двадцать лет назад, только в пятистах метрах виднелся еще один самоходный экипаж.

Ким спрыгнул на сухую растрескавшуюся глину и пошел вперед, пока не увидел радужную поверхность купола. Если не знать, можно и не догадаться, что это прочная стена, отделяющая город от остального мира. Ким подошел вплотную и уперся ладонями в упругую пустоту. Как в далеком детстве, купол мягко отталкивал руки.

По ту сторону прозрачной преграды тянулась голая бордовая земля, сливаясь у горизонта с ярко-желтым небом. Ким вздохнул и двинулся вдоль радужной стены ко второй бричке. Когда до машины оставалось несколько метров, из-за нее вышел мужчина средних лет в сюртуке и фуражке почтовой службы.

– Вечер добрый! – Почтарь приветливо улыбнулся, протягивая руку. – У нас пикник. Выпьете с нами?

Ким пожал крепкую горячую ладонь и действительно увидел за бричкой плед со снедью, а на нем – молодую женщину и мальчика лет пяти. Видно, ребенка вывезли в первое путешествие к куполу. Ким кивнул, принимая предложение. Глава семейства достал чистый бокал, налил в него вина и протянул Киму.

– Из семейных запасов! – Почтарь с гордостью улыбнулся. – Открываем только на пикниках у купола.

Женщина поднялась с бокалом вина в руке. Мальчик остался сидеть, с интересом наблюдая за взрослыми.

– За что пьем? – Ким обвел взглядом семейство.

– Конечно, за купол! – воскликнул глава семейства. – Пусть купол вечно защищает нас от монстров пустоши!

– Пусть! – эхом отозвался Ким, глядя на проступающие в небе бледные серпы лун-близнецов.

Сеятель

Вся земля полна славы Его! (Ис. 6:3)

Я уткнулся в его плечо и плакал. Горечь неминуемого расставания поднималась комом из груди, превращаясь в соленые слезы. Мокрое пятно на рубашке – все, что останется от нашей дружбы. За прошедшие годы он воспитал из меня первоклассного пилота. Теперь пора улетать. Плакать – непрофессионально. Раньше я бы получил нагоняй за неумение управлять эмоциями и гасить чувства, но в то утро он молча обнял меня, позволяя мне выплакаться.

Сеятель (так он называл себя) появился в городе в канун столетия слияния лун-близнецов. Обеспеченный горожанин в возрасте около тридцати, с правильными чертами лица и бугрящимися мускулами под складками одежды, он собирал беспризорников с улиц, давая им еду и кров, мне же заменил отца.