Измена. Её выбор

— А как надо? — выпаливаю не подумав.

Я что, действительно хочу знать это о нем?

К моему удовольствию необходимость задавать вопросы отпадает тут же. Больше вопросов задавать не надо. Хосе тараторит, выпаливая все — кроме одного — машет руками, шагает по комнате, снова садится. Он говорит без умолку минут двадцать. И картинка в моей голове постепенно начинает складываться.

— Крис, вроде, как и сам по себе, но та будто тень. Везде и всюду она, возвышается, — случайные, неотрепетированные фразы, вскользь брошенные, открытость, это его вечное heart on a sleeve — результат открытости Хиддлстона и его же порывистости — теперь едва ли не под запретом.

А затем Хосе с презрением бросает едкое:

— Истеблишмент, имидж! Она не управляет, но влияние свое показывает, умно, с харизмой и мудростью: Загоняет, постепенно. Что-то мягко пресекает, что-то выжигает каленым железом. Лепит свой одной только ей понятный идеал. А Крис ой как от него далёк!

— Понимаю, — качаю головой в такт словам Хосе, вспоминая Мюнхгаузена — Живого человека, жизнь, настоящую, пригладить, причесать, напудрить и кастрировать…

— Точно! — Хосе в неподдельном восхищении вскидывает палец вверх, будто накалывая эту мысль на острие меча, — Притворство, одно сплошное притворство!

Как так все складывается? Как так естественно, просто и понятно? Может — и меня холодный пот прошибает от таких мыслей — я не просто так тут попалась на его, Криса, пути? Чтобы в итоге метры нашей переписки, ночь Сочельника, волчьи поцелуи, сдергивающие все до одной маски, перешли в это? Смыть грим, стереть пудру, растрепать волосы, вернуть моджо?

— Послушай, — трогаю Хосе за плечо, — «Она» обещала разборки.

— Не тревожься, донна. Этим есть кому заниматься. Готовься к вечеру.

— Откуда ты такой? — улыбаюсь испанцу, — Нет, серьезно?

Усаживаюсь поудобнее, откидываюсь на мягкую спинку дивана.

— Хм, — откашливается Хосе, — Мы давно с Крисом знакомы. Года с 2010… наверное, или когда он там получил роль ночного администратора.

— Вот как…

— Да. Он у меня уроки брал, как работать, как с гостями общаться, вопросы решать в гостинице. Я был ночным администратором, давно правда, на Майорке, — Хосе приосанился, глянул на меня, — А он хорош в роли?

Заливаюсь краской. Вот как так случилось, что многие его роли в кино прошли мимо меня?

— Я не смотрела толком, извини. Мне как-то театр ближе что-ли…

— Вот дела! Надо будет Крису рассказать… Он ночи напролет к роли готовился, всё до мелочей учил, смотрел. Сам несколько смен отстоял у меня на Майорке. А потом я сюда переехал.

Чувствую себя неловко. Надо будет все-таки ознакомиться с творчеством мужчины, с которым я — что-то??? — собираюсь заняться великолепным… сексом? или я не собираюсь? Или не сексом, а любовью? Или не надо мне ничего смотреть с ним, хватит и того, что уже видела?

— Донна, — окликает меня Хосе, — я пойду, пожалуй. Не забудь, в десять у меня.

Простого будущего у нас с ним явно не предвидится. Поэтому наверное меня сейчас трясет мелкой дрожью, словно рябь по холодной воде. Особенно, когда мой сын сразу открестится от поездки. Оно и понятно — у него своя жизнь и своя история любви. Так что быть мне сегодня с Кристофером Хиддлстоном один на один.

***

— Ты приехала, — вместо приветствия Крис сгребает меня в охапку едва я выхожу из авто, — ты приехала.

Тая от нежности его голоса, я зарываюсь в мужской шарф, вдыхаю мною так уже любимый аромат Криса. И слышу, как громко стучит его сердце — и мое тоже совершает бешеный скачок. Все мои ранее слова, размышления, вопросы просто сыпятся под взглядом моего мужчины, становясь сущей мелочью по сравнению с тем океаном, что затапливает меня сейчас.

Крис шепчет что-то в мою склоненную макушку, тепло обдавая меня своим дыханием.

— «Моя, как море, безгранична нежность И глубока любовь» , — отвечаю на его неразборчивое бормотание, — Лучше Шекспира не сказать.

Крис смолкает, поднимает мое лицо к своему. И целует, сужая весь мир до точки соприкосновения наших губ.

— Ты позволишь мне, — прерываясь на секунду, шепчет сбивчиво, — не цитировать прямо сейчас Барда в ответ?

И я снова ныряю в этот бешенный, набирающий обороты поцелуй, когда он вновь накрывает мои губы своими.

— Как пожелаешь, — сбиваясь, выдыхаю я после нашего жаркого с ним поцелуя .

— Я процитирую, — твердо отвечает Крис, упираясь своим лбом в мой, и снова возвращается к моим искусанным губам, — потом. Позже.

И вот это его «позже» так сильно бьет по моим нижним этажам своей вибрацией, что я просто чувствую — добром это не кончится.

Мы буквально проносимся мимо удовлетворённо улыбающегося Хосе, мимо праздничного убранства этого невероятного пространства холла, залы, скрипучей лестницы и узкого коридора с подсвечниками на стенах.

Крис буквально вносит меня в маленькую спальню. Я успеваю только рассмотреть старинный камин, кровать в тяжелой парче, балдахин — и пляшущие языки пламени в глазах моего мужчины.

И меня снова кидает в жар. О Боги, я ведь вижу, ощущаю его желание. И не могу, не могу, не могу сейчас нажать на паузу и начать выяснять хоть что-то! Этот невероятный мужчина хочет меня! Я не могу, не могу… Но язык мой — враг мой. Именно поэтому я останавливаю уже было начавшего раздевать меня Криса.

— Послушай, — хватаю его за ладонь, — постой Крис.

Мучительно долгая секунда проходит — и будто бьет наотмашь. У Кристофера лицо, будто кто-то его хлестанул! Он дергается как от удара. Моргает, еще раз и еще.

— Крис, — аккуратно произношу я, а предчувствия у меня сейчас самые гадостные, — погоди. Пожалуйста.

— Да, слушаю, — этот невероятный мужчина садиться на постель, заключает кулаки свои, нервно сжатые, между колен и…

Меня не должен обманывать сейчас его твердый, уверенный тон. Ведь сейчас на его лице все написано. Оно побледнело, глаза будто льдом покрылись.

— Мне надо, — подступаю мягко, но продолжить мне не дают.

— Нет. Не надо. Я все понимаю. Я вел себя недостойно, — Крис делает паузу, вздыхает как-то устало, — Прошу только, не шуми. Умоляю. Не надо криков и… разбирательств. Правда. Я очень прошу. Я остановился. И не собираюсь что-либо продолжать.

Столько отчаяния и какого-то дурацкого смирения в этом его долбанном «не шуми», черт! Меня начинает трясти.

— Ты что, головой ударился? — кричу я по-русски, — Долбанный ты, запуганный англосакс! О, как же это меня сейчас бесит! Блять! Хоть бы договорить дал мне, сука!

— Я же просил. Я все понял, — сжимая голову выдавливает из себя «англосакс».

— Чего ты просил? Что ты понял? — перехожу я на доступный его пониманию язык, — Ты мне сказать не дал, полез со своими предупредительными, казуистическими формулировочками! Гордость нации и авиации! Феминист херов! Придурок!

Ох, как Крис взвился! Сразу личина слетела, полезло наружу настоящее лицо, этот его волчий оскал. Ухватил меня за запястья, но прижимать к себе не стал.

— Ну, — рычит, — говори тогда, чего уж!

— Гну! — огрызаюсь я, а внутри все вибрирует, движется, шумит и волнуется, — Я не хотела снова портить тебе секс! Я не кончу, понимаешь ты, дубина! Не могу я… с мужчиной! Сама могу! С мужчиной нет! Так что секс твой опять будет на троечку! Из-за меня!

Подскакиваю. Ох, блять! Я ведь загоняла это в себе, прятала. Потому что мало приятного каждый день помнить об этом, знать это. Тем более макать кого-то в свое болото. Ну вот, я макнула мистера Хиддллстона по самое не балуйся. Вэлкам, сука! Можешь бежать без оглядки сейчас. Аривидерчи!

— Я не занимался с тобой сексом, — усаживая меня рядом, бьет под дых вибрацией своего баритона Хиддлстон.

— Любовью занимался, да? — мне нужен сейчас этот вызов в голосе, иначе я изойдусь на сопли и слезы рядом с ним.

— Да. И планирую заняться снова.

— Но я… У меня не… как?