Спасение

Я решила пойти по пути наименьшего сопротивления, выбрав тему, которая сбила бы ее со следа (другими словами, я, вроде как, солгала).

— Эдди думает, что я расистка.

Она ахнула.

— Что?

Я пожала плечами.

— Что заставило его так подумать? — спросила она.

Я убрала молоко.

— Это недоразумение.

— Еще бы. Хочешь, я ему позвоню?

Я с головой торчала в холодильнике, но при этих словах выпрямилась и развернулась.

— Нет! Не звони ему!

Моя мама, без сомнения, позвонила бы ему. У нее нет его номера, но она его найдет. Она позвонит не только ему, но и его матери, просто чтобы расставить все по полочкам и навести мосты между родителями. Более того, она заставила бы Трикси позвонить ему, а этого я точно не хотела. Затем они попросили бы моих бывших парней, Хавьера, Алекса, Луиса и Оскара, позвонить ему и заверить его, что я не расистка.

— Инди исправляет ситуацию, — объяснила я. Это тоже было отчасти ложью, но и отчасти правдой, потому что у меня возникло отчетливое ощущение, что Инди из тех людей, кто вмешивается в дела других.

— Надеюсь. Это ужасно. Неудивительно, что у тебя такой встревоженный вид.

Я мысленно сделала глубокий вдох.

Покончив с этой загвоздкой, мы преодолели остальные: стирку, упражнения, ужин, мытье посуды и мое превращение в «блондинку Смити».

Я ковыляла к выходу на черных шпильках высотой три с половиной дюйма с тонкими ремешками вокруг лодыжек, попрощалась с мамой, открыла дверь и тихонько вскрикнула.

У порога стояла Ада, наша соседка. Ада была старее, чем мир, и глухой, как пробка, но обладала душой, сотканной из чистого солнечного света. Она улыбнулась мне, посмотрела на мой шлюховатый наряд и заявила:

— Какой прекрасный наряд.

Я посмотрела вниз на микро-мини и черный топ, который показывал слишком большое декольте, выглядывавшие из-под длинного черного кардигана, который мне приходилось носить, чтобы защититься от холода в конце сентября. Затем снова посмотрела на Аду. Может, она в добавок еще и слепа.

— Хочу посмотреть телевизор с твоей мамой. Сегодня вечером покажут интересную серию «Полицейских», не хочу ее пропустить.

Ада фанатела от «Полицейских», «Самых невероятных полицейских погонь Америки» и почти всего, что имело отношение к полицейским, охотникам за головами, скоростным погоням, наркопреступлениям, операторским съемкам с преследованием людей, убегающих через задний двор, и людям, чьи лица нужно сделать нечеткими, пока они дают показания.

Она прошаркала в квартиру, а я вышла за дверь, крикнув:

— Повеселитесь, девочки!

Когда я добрался до своей машины, она не завелась.

Я попробовала еще раз.

Она все равно не завелась.

Я попробовала в третий раз.

Ничего.

— Кусок дерьма! — крикнула я, хлопнув ладонью по рулю, а затем выругалась еще сильнее и даже слегка стукнулась лбом о руль.

Полагаю, бак с бензином был напрасной тратой нужных денег.

До того, как у мамы случился инсульт, я подыскивала себе новую машину, но потом об этом пришлось забыть. Мамина машина была хуже моей, и мы продали ее, когда переехали, оплатив часть депозита за квартиру. Так вот, старый, подержанный драндулет, который я купила пять лет назад, передвигался лишь на силе молитвы.

Достав сотовый, я позвонила Джоджо, одной из танцовщиц, которая тоже всегда опаздывала. Джоджо забрала меня, и мы ворвались в двери «У Смити», опоздав на пятнадцать минут.

Смити сидел в баре, и когда мы вошли, посмотрел на нас.

— Мать твою, ты опять опоздала, — поприветствовал Смити.

— У меня машина не завелась, — объяснила я, подходя к бару. Джоджо ракетой рванула за кулисы, чтобы избежать столкновения со Смити.

Он вручил мне фартук, я достала сотовый, сунула его в карман и протянула ему свою сумочку и кардиган, которые он положил за стойку бара.

— По крайней мере, придумай что-нибудь оригинальное, — сказал он.

— Я серьезно.

— Ты — ходячая катастрофа.

Я улыбнулась ему. Смити только лаял, но не кусался, по крайней мере, со своими девочками. Он был крупным чернокожим парнем, раньше мускулистым, но сейчас немного размяк. У него было шестеро детей от четырех разных женщин, и он души не чаял в них всех, включая женщин.

— Слушай, Смити, мне нужно еще пару смен.

Он возвел глаза к небу.

— Она опаздывает и выпрашивает еще гребаных смен.

— Мне нужно починить машину! — воскликнула я, завязывая фартук вокруг талии.

— Будешь работать больше смен, мне придется платить тебе сверхурочные. Я не плачу сверхурочные.

— Смити.

Я посмотрела на него широко распахнутыми глазами, девчачьим взглядом «пожалуйста», который, как я видела, другие девушки использовали на нем. У них получалось, поэтому я попробовала сама и обнаружила, что у меня тоже получается.

Смити был не в лучшем настроении.

— Хочешь больше денег — работай у шеста.

Я посмотрела на сцену. Три танцовщицы кружили у шеста, их тела блестели от масла, на всех не было ничего, кроме стрингов и накладок на соски.

Ни за что в жизни.

— Я не работаю у шеста, — сказала я Смити.

— Ты бы сделала мне одолжение. Сегодня Мэнди сказала, что должна уволиться. Она беременна.

Я ничего не могла с собой поделать и захлопала в ладоши. Мэнди и ее парень Ронни пытались завести ребенка еще до того, как я стала работать в клубе.

— Здорово! — воскликнула я.

— Ни хрена не здорово. Я лишился танцовщицы. Работай у шеста, и у тебя будет моя вечная гребаная благодарность и столько денег, что ты сможешь купить «Порше».

— Джоджо — твоя лучшая танцовщица, и у нее нет «Порше», — заметила я очевидное. Она ездила на «Королле».

— Джоджо умеет танцевать, но у нее ненастоящие сиськи, и она невысокая. Парни могут отличить настоящее от подделки. Твои сиськи настоящие, а твои ноги, бл*ть, в этих гребаных туфлях они бесконечные. Мужики смотрят на эти ноги, на эти сиськи и дают тебе пятьдесят долларов чаевых.

— Я не работаю у шеста, — сказал я так, что он понял серьезность моих слов.

Он вздохнул.

— Хочешь, попрошу знакомого посмотреть твою машину?

Видите, Смити был добряком.

Я кивнула и улыбнулась.

— Ты заноза в моей заднице. Приступай к работе.

Я принялась за работу, суперлюбезно обращаясь с пьяницами и идиотами, которые платили хорошие деньги, по сути, ни за что. Хотя они, очевидно, так не считали. Чаевые были хорошими, щупали меня не так часто, так что ночь выдалась приличной.

Я договорилась с Ленни, чтобы он отвез меня домой, и, когда все ушли, стала ждать его у двери.

Ленни, темнокожий, двести пятьдесят фунтов чистых мышц при росте шесть футов четыре дюйма, работал вышибалой. Он получал степень магистра биохимии в Денверском университете.

Он подошел к тому месту, где я стояла у входной двери.

— Подожди снаружи, я все проверю, включу сигнализацию и запру дверь.

— Хорошо, — ответила я и вышла, остановившись у двери.

Заведение Смити располагалось на бульваре Колорадо, и, хотя было три часа ночи, транспортный поток еще не иссяк. Днем все еще было тепло, но по ночам холодало, и я плотнее закуталась в кардиган. Я устала, сознание начало отключаться, и я обнаружила, что помутневшим взглядом смотрю направо.

Что-то набросилось на меня слева; меня отшвырнуло к стене клуба, и в свете огней я увидела вспышку лезвия.

Чья-то рука давила мне на грудь, прижимая к стене. Я почувствовала у горла холод лезвия.

— Ты дочь Рэя Макалистера?

Я смотрела на парня, который был на несколько дюймов ниже меня из-за моих каблуков. Его черные волосы выглядели крашеными и были зачесаны назад. Очень худой, похожий на крысеныша, когда-то ему сломали нос, и он не очень хорошо сросся.

Он надавил на меня рукой, телом и лезвием.

— Слышала меня, сука?

Я кивнула, отвечая на оба вопроса.

— Знаешь, где он?

Я уставилась на него; у меня перехватило дыхание, а сердце билось так сильно, что я думала, оно выпрыгнет из груди.