Страница 92 из 110
А родители, стало быть, будут не в восторге от нашего появления в уютном родовом гнездышке. Чудно, чудно. А какая чрезвычайная надобность тащить туда ещё и отягчающее обстоятельство? Я имею в виду меня — вряд ли там сходу поверят в мою благонадёжность.
— Укусов я пока не видела, а зверей девочки не описали — слишком напуганы… Но вот в чём дело — в поместье не держат животных. Кроме двух кошек и пары игольчатых сторожевых волков. Так что это не был чей-то питомец. Пока что по рассказам выходит, что посреди разговора сестёр из ниоткуда чуть ли не посреди комнаты выпрыгнули два неизвестных им животных и сходу набросились. Когда на крики прибежали взрослые — так же непонятно куда отступили. Пропали — и всё тут.
— И ты полагаешь, что тут дело нечисто.
Арделл тихо фыркнула.
— Как-то не припомню случаев, чтобы животное выскакивало из ниоткуда прямо посреди дома, нападало без предупреждения, а потом растворялось в воздухе. А этих ещё и двое. Непохоже на охоту или месть. Смутно — на защиту территории или гнезда, но нападение парное и главное — внезапное. Значит, что-то другое.
Например, зверушек кто-то натравил. Или подкинул на территорию поместья. Или надрессировал. Хорошенькое дельце вырисовывается!
— А общин терраантов рядом с их поместьем, случаем, нет?
Промах, Гроски. Задранные брови начальства так и гласят: ты-то откуда узнал о той небольшой истории с Врагом Живого и Всесущим?
— Йолла рассказывала. Она взяла в оборот Мел. А я всего-то поинтересовался — откуда взялся тот миляга, ну, знаешь, который то ли Сквор, то ли Сирил. Он еще живо интересуется из своей клетки кишками.
Арделл махнула рукой. Скривилась досадливо.
— Нойя говорят: «Дурные случаи ищут друг друга, как пара фениксов». Но будем надеяться, что всё-таки — не Печать Врага. Если Всесущий зашёл настолько далеко…
Тут она погрузилась в мрачные раздумья, потирая правую ладонь, на которой было полно шрамов. Я из глубокого уважения к начальству постарался раздумья не прерывать и про себя прикидывать — какова вероятность того, что сорвать мне придётся именно это задание.
— Шнырка им в печенку, — выдохнуло начальство страдальчески, — как я не люблю вызовы к аристократам. А нас зовут к ним всё чаще. Аманда говорит: мы создали себе репутацию. Я бы предпочла отлавливать людоедов где-нибудь в Велейсе Пиратской. В компании Нэйша.
Последнее сошло бы за крупную, угрожающую точку.
— Мне как-то кажется, что у этого парня проблемы… знаешь, с отлавливанием людоедов. Из-за его милых методов убивать всё, что движется. И вскрывать всё, что двигаться перестало.
— Вот я же и говорю. Не пойми неправильно, я взяла бы Мел, но у неё общение с аристократами… в общем, не задаётся. Она будет на подхвате — если понадобится посмотреть территорию. Я займусь всем, что касается животных: осмотрю местность, двор, гляну на укусы, поищу следы. Твоя задача — глянуть на мотивы. Поискать… ну, знаешь…
— Скелеты в шкафу?
Умница, Гроски, хорошо понял суть. Давай, отыскивай в пропыленных кладовых памяти мятую, поеденную молью шкурку законника — Боженьки, сто лет не надевал! Натягивай на себя, окунайся в прошлое. Что у нас тут выглядит хотя бы условно подозрительно?
Условно подозрительно в поместье Фаррейнов выглядело всё.
Раньше всего — само поместье, которое, видно, строилось лет пятьсот назад как здоровенное имение — с тремя крыльями, галереями, пристройками и флигелями. А теперь вот его попытались перестроить на нынешний благопристойно-раккантский лад, покрасить в бежевый цвет и прикрыть финтифлюшками. Отчего поместье приобрело вид притворства. Будто портовая потаскушка, которую попытались запихать в хламиду жрицы.
Немаленький парк каждым подстриженным кустиком надменно заявлял вам в лицо: «Тут уважают порядки, так и знайте». Воробьи попрыгивали на ветвях с оглядкой — боялись чирикнуть лишнего. Вышколенные лакеи и садовники держали спину и ходили по линеечке. Только раз, пока мы шли к дому, долетела было легкомысленная песенка — от парнишки, который задорно пощёлкивал ножницами над кустом.
В самом поместье, среди нежнейших обоев, портретных галерей и кружевных салфеточек, песенок не было. Служанки, которые свято соблюдали Кодекс Благородной Костлявости, взирали без любопытства. У лакеев и слуг были оловянные глаза и губы, будто зашитые изнутри.
Решительно каждый шкаф — отполированный и солидный, без пылинки на нём — выглядел так, будто хранит в себе полсотни скелетов, на выбор.
Что уж говорить о хозяевах.
Церемония представления состояла из бесконечного напева: «Право, мы не видим ничего особенно опасного… и контролируем решительно всё… однако, поскольку госпожа Йорберта настаивала…» Напев исполнялся на два голоса: самим Ильбестом Фаррейном и его жёнушкой.
С Фаррейнов смело можно было малевать портрет «Благопристойная ячейка общества». После чего отпугивать портретом моль и грызунов и квасить молоко.
Глава семейства был лошадиннолиц и с поджатыми губами. Его ненаглядная половина отличалась бесцветностью и уксусным выражением лица. У её старшей дочки — девицы лет восемнадцати — вид был такой, будто этот мир тяготит её одним своим существованием. Младший сынок, двенадцатилетка — щеголял отчаянно зализанными бесцветными волосиками и непоправимой желчностью физиономии.
«Паноптикум», — приложил внутренний голос.
Из перечня длиннолицых, кислорожих и унылоликих выпадали двое. Разодетая как королева старушенция, крепкая телом и с бульдожьей челюстью. И застенчивая девочка с большущей куклой. Девочка была мелкой и светленькой, а кукла — румяной, пышнощёкой и черноволосой, и казалось, что малышке (сколько ей лет, кстати? восемь?) не под силу держать этакую тяжесть. Но она упорно прижимала куклу к себе — только я пытался рассмотреть девчонку получше — натыкался взглядом на голубые и бессмысленные кукольные глаза. Или на пышную юбку старушенции — нашей заказчицы, госпожи Йоберты Дорми аж из самого Ракканта.
— А ну хватит! — грохнула госпожа Йоберта на каком-то из бесконечных припевов «Мы всё держим под контролем, так что совершенно необязательно…». — Я наслышана о вашей способности всё контролировать, господин Фаррейн! Что — не хотите ли обсудить ваши финансовые дела?
Ильбест Фаррейн стал похож на лошадь, обнаружившую у себя в стойле алапарда. Я с дрожью припомнил собственную тёщу и молчаливо посочувствовал бедолаге.
— Матушка… — страдальчески выдохнула кислолицая госпожа Фаррейн. — При чужих…
— Правил мне хватает и в Ракканте, при дворе королевы! Госпожа Арделл и господин… как его там… Броский… будут оставаться здесь, сколько требуется. Пока не отыщут тварей, которые напали на мою внучку! И если только я услышу, что вы хоть как-нибудь препятствуете…
— Но это невыносимое положение… — едва слышно стенал зятёк. — Вы же понимаете, дело может оказаться щекотливым… и огласка… не можем же мы доверять… так сказать, людям со стороны, репутация которых не подтверждена…
— Репутацию госпожи Арделл подтверждаю я! — стекла в гостиной нервно звякнули. Старушенция поднялась во весь рост, раздувая грудь, затянутую в синий шелк. — И я уверена, что она поручится за господина Горски… или за кого угодно из своих работников. Милочка, — это уже к Гриз. — Милочка, вы можете вызывать кого угодно, так и знайте. Привлекайте кого угодно! За молчанье мы, конечно, надбавим… но не жалейте усилий! Нужно поймать этих тварей, которые напугали Милли и изувечили бедную Мариэль! И вам совсем необязательно расхаживать в этом вашем платье, милочка, тем более — вам не к лицу голубой, зеленый пошел бы больше… Ходите как привыкли. А чуть только эти попытаются слово молвить поперек — вызывайте по сквознику меня.
Фаррейны дружно окаменели и выцвели. Отличное знакомство, да. Теперь-то уж нам тут точно будут доверять как самим себе.
— И если я хотя бы услышу, — а вот это уже устрашающее громыхание, — если увижу, что вы мешаете госпоже Арделл, если посчитаю, что моей внучке тут грозит что-нибудь… я не посмотрю на опекунство, слышишь, Риция? Не погляжу на опекунство и на молву и увезу девочку к себе! Если вы не можете обеспечить ей безопасность…