Страница 13 из 16
— Не страшно, — говорит она с улыбкой, и я делаю к ней шаг.
Делаю шаг и обнимаю, целую в шею, вдыхаю её запах. Тёплая со сна, ещё пребывающая в сладких грёзах, сама сладкая. От моего поцелуя она покрывается мурашками, и по её телу пробегает короткий электрический импульс.
— Что ты делаешь… — шепчет она, и я понимаю, что это значит. Это значит, продолжай, не вздумай останавливаться.
— Хочешь кофе? — тихо и хрипло спрашивает она, всё-таки пытаясь прекратить это дело.
Какой кофе, мы оба знаем, чего я хочу. Но не так, конечно же, не так это должно быть в первый раз… В общем, я соглашаюсь на кофе, а потом убегаю. А она идёт досыпать или думать обо мне, не знаю.
Когда я выхожу из подъезда, машина уже стоит. Я говорю ребятам, куда подъехать, а сам иду пешком на работу к дяде Гене. Пройти через двор быстрее, чем объезжать через полгорода.
На крылечке у опорного пункта стоят Рыбкин и Хаблюк. Он приехал покурить и поболтать с Геной. Я так понимаю, он каждый раз заезжает, когда случай выпадает.
— А, Брагин, — окидывает он меня строгим взглядом истинного блюстителя порядка.
— Здравия желаю, господа полицмейстеры, — приветствую их я.
— Господа в Париже, — хмыкает Хаблюк, вздёргивая нос. — Слыхал? У твоего дома вчера каратисты махались?
— Да ну? — удивляюсь я.
— Вот тебе и «да ну», — выразительно кивает он головой. — Живёшь и не знаешь. Вышел бы и разогнал, медалист мля, как ты умеешь. А то нам делать больше нечего, как убиенных по дворам собирать.
— А его что, грохнули что ли? — неприятно удивляюсь я.
— Не наглухо, но репу пробили палками на верёвке.
— Так он где сейчас, в больнице?
— В больнице, — отвечает Хаблюк с видом человека, который единственный во всём мире знает правду. — В трёшке.
Глаза у него чуть на выкате, красные, а сам он немного раздражённый.
— Так ты что, Михайло, в ночь дежурил и сегодня опять на службе? — сочувственно спрашиваю я.
Он некоторое время молчит, глядя на меня в упор, должно быть, соображая, возбуждаться или нет на моё панибратское обращение. Наконец, судя по всему, решает, что я в достаточной степени свой, поэтому проглатывает моё «ты». Тем не менее, отвечает свысока:
— Машину сдавать еду. А потом домой, пожру и спать упаду.
— Понятно, — киваю я. — И кто он такой, правда каратист?
— Да, леший его разберёт, правда или не правда. Допросют товарищи, вот тогда и узнаем, кто такой. Ладно, Аркадьич, поскакал я.
Гена не принимает участия в разговоре, перелистывая бумаги в картонной папке.
— Чего тебе, Егорка? — спрашивает он, когда Хаблюк уходит. — Опять на ужин звать будешь?
— Пока не буду, — улыбаюсь я.
— А чего так? Плохо себя вёл что ли? Недостойно?
— Достойно, дядя Гена, образцово даже, но я не про ужин сейчас и вообще не про еду.
— Нет? А про что? Про каратиста? Ты его что ли уделал?
— Нет, — не признаюсь я.
— Да ладно, мне вообще по хренам, не ты, так не ты. Хотя я думаю, что кроме тебя некому.
— Не я, сам он себе по чайнику заехал, нунчаками.
— Это палками что ли? — удивляется Гена.
— Да, палками, — подтверждаю я. — Хаблюк больше ничего не рассказывал. Мне бы узнать, кто он такой, хрен этот. Не слыхал ты?
— Не знаю ничего, но как что узнаю, скажу. Но только завтра уже, когда Хаблюк припрётся. Ты мне вот, что ответь, жениться будешь на дочке моей? Не видишь что ли, как смотрит на тебя дурня?
— Вижу, Гена, вижу, — качаю я головой. — Как решу жениться, ты первый узнаешь. Но ты сам-то не готов ещё. Приданное-то не собрал поди?
— Я, между прочим, десять тысяч имею на приданное, — повышает он голос. — Так что не боись, не с голой жопой дочку отдаю. И не в любые руки, ты понял?
— Да ладно, дядя Гена, не кипятись, я тебя, как отца уважаю, хоть ты и бухаешь.
— Чё сказал? — делает он грозное лицо.
— Ладно, проехали. Давай про другое. Мне от тебя надо кое-чего.
— Чего другое? Ещё кого-то отметелил?
— Нет. Мне нотариус нужен.
— Что значит нужен? Пойди вон на Пушкина, там контора нотариальная, или тебя за ручку отвести?
— Да, именно, надо отвести за ручку и сказать, что вот хороший мальчик, помогите ему и сделайте всё, что он скажет.
— А ху-ху не хо-хо? — хмыкает он. — Шустряк. Зачем тебе?
— И ещё старый минивэн нужен.
— Это ещё чё за зверь?
— Ну, микроавтобус.
— Ты «За рулём» начитался что ли?
— Типа ЕрАЗа, рафика или буханки. Можно списанный какой-нибудь и даже полудохлый.
— Просто так и прыщ не вскочит, а тебе целый автобус подавай.
— Ну, скажи, сколько надо, чтобы прыщ мог спокойно вскакивать.
— Тыщи три, не меньше. — сразу выдаёт Гена ответ. — Опять же, зависит от разных моментов. А нотариус зачем? Завещание решил написать?
— Договор заверить без присутствия гражданина, — пожимаю я плечами, мол подумаешь, ничего особенного, обычное дело.
— Ну, это вроде не проблема. Ладно, я там зайду к одной бабе, поспрашиваю и скажу потом. А про машину буду иметь в виду. В общем, жди.
После Гены я еду на фабрику. Приходится выходить из «Волги» за квартал, чтобы никто не спалил. Ведь, как известно,
Первым делом иду к директору. Когда я захожу в его кабинет, он с заговорщицким видом встаёт из-за стола, подходит к двери и закрывает её на ключ. Потом возвращается к столу, приседает и вытаскивает из тумбы бумажный свёрток. Кладёт его на конференц-столик и развязывает бечёвку. Целый ритуал.
Из свёртка он вытаскивает джинсы и джинсовую куртку. «Ранглер», не ляп-тяп. Я кручу джинсы в руках, внимательно осматривая каждый шов, каждую строчку. Проверяю заклёпки и пуговицы. Ну, что сказать, сделано отлично. В таких джинсах точно не стыдно на танцы завалиться, на дискотеку.
Ярцев внимательно наблюдает за моей реакцией, и когда я удовлетворённо киваю, облегчённо выдыхает.
— А вот, — говорит он, — то что мы официально делаем в цеху.
Он достаёт из шкафа похожий комплект джинсов и куртки. Точно такой же, но сшитый из другой ткани, из «Орбиты» и с совершенно другой фурнитурой. Вроде и джинса, да только ненастоящая. Хотя выглядит не так уж и ужасно. Этот образец я тоже тщательно проверяю.