Месть вора

– Костушка… родненький… любушка мой единственный… вот и свидились снова… любушка мой желанный… грешница я, не замолить мне грехов, да не могу без тебя… сердушко так и болело, так и тянуло к тебе еще хоть на денек… и молитвы не помогли, согрешила… увело к тебе мое сердушко… Костушка… любушка…

Я погладил девушку по туго укутанной тонкой косынкой головке, крепче прижал к себе. И подумал, что ее стенания разжалобили бы, пожалуй, и самого сатану. А еще подумал, как хорошо, что стою сейчас спиной к Трофиму – наверное, даже в темноте я сумел бы разглядеть выражение его физиономии. И хорошо, что он, должно быть, совершенно опешивший, не бормочет свое вечное «свят, свят, свят; грех, грех, грех». За это я был ему благодарен.

– Трофим, займись, пожалуйста, лошадью, – послышался у меня за спиной голос самоеда. – В мыле вся… А вы, идиоты, давайте отлипайте друг от друга. Раскладывайте костер. Спать нынче всяко не доведется. С рассветом в дорогу.

Я наконец сумел оторвать от себя Настасью, и в меня цепко впилась своими когтями злость на сопливую дуру.

«Любушка»… «Родненький»… А на то, что по ее милости этот родненький любушка с завтрашнего дня, скорее всего, останется без лошадей и дальше попрется пешком ей глубоко начихать! А ведь можно быть уверенным на все сто, что с рассветом Трофим отправится с ней и всем нашим маленьким табуном обратно в спасовский сикт, а мы с Комяком, опять напялим на себя рюкзаки и поплетемся пехом по болотам и буреломам. Вот ч-ч-черт!!!

– Вот ч-ч-черт!!!

– Миленький, не поминай нечистого.

– Да пошла ты!

– Любушка мой, да ты только скажи, куда надо идти, так ради тебя хоть…

– Дура!!! Иди занимайся костром. И набери в речке воды. Котелок там, возле палатки.

Я решительно развернулся и отправился упаковывать обратно ПНВ. Тихо кипя от злости и шепотом матерясь сквозь зубы. И больше всего в этот момент я был зол даже не на Настасью, а на себя, дурака. На себя, кобеля! Ведь предупреждал же Комяк, что любовной интрижкой с сумасшедшей спасовкой могу легко разрушить добрые отношения с ее общиной. И лишиться лошадей. А то и нажить еще больших головняков. Я же…

Да не послушал я его! Не послушал! Наплевал на мудрый совет!..

Во всем виноват только я! И если бы при этом подставил только себя! Так нет же! Почему из-за моей дурости должен страдать такой правильный мужик Тихон?! При чем он-то здесь?..

Комяка я обнаружил возле палатки. Вытащив наружу, он аккуратно сворачивал свой спальный мешок.

– Упаковывай вещи, Коста, – произнес он, услышав, как я подошел к нему сзади.

– Что будем делать?

– С рассветом поедем.

– Назад к спасовцам? – В этом я был просто уверен, но самоед неожиданно вселил в меня каплю надежды.

– А пес его знает. Щас сварим чай, сядем у костерка и все перетрем. Может, отправим девку обратно – нашла дорогу сюда, найдет и обратно. А может, потащим ее с собой. Тайги она не боится, в седле держится получше тебя. Помехой не будет.

– И третье, – продолжил я за него. – Трофим забирает завтра всех лошадей, говорит нам: «Гладкой дорожки» – и конвоирует Настасью обратно домой.

– И такое может случиться. – Комяк вставил спальник в чехол и закрепил его у себя на рюкзаке. – Тока уж больно он повелся на «Тигра». А если возвернется обратно, то шиш ему, а не винтарь. Он в это четко въезжает… Короче, хорош языком молотить. Собирай барахло. А будет утро, будет базар. Сядем вокруг костерка и перетрем непонятку с девкой твоей…

Но все оказалось гораздо проще, чем предполагал Комяк. Пока мы с ним в темноте, при тусклых сполохах костра, возились с палаткой и рюкзаками, Трофим и Настасья о чем-то пошептались, сотворили пару коротких молитв, еще пошептались, а в результате с рассветом спасовец обрадовал нас неожиданным сообщением.

– Сестрицу Настасью придется нам брать с собой. Одну назад отпускать ее боязно. А так, сподобит Бог, путь, куда направляемся, у нас будет нетрудный. А обратно сестрица подмогнет мне лошадей довести… Конечно, коли есть на то позволение ваше.

Последнюю фразу Трофим произнес скорее с вопросительным выражением и бросил при этом взгляд на Комяка. Меня он просто проигнорировал, словно давая понять, что мое мнение знает и так.

– Пускай девка едет, коль хочет. – Самоед с трудом удержал усмешку. – Нам она не помеха. Вот тока лошадь у ей отдохнуть не успела.

– Лошадка божьей милостью молодая, сильная. – Трофим улыбнулся в окладистую бороду. – Да и груз у ей невелик… Так тогда сотворим на дорогу молитву и – в путь. И да поможет нам Бог.

Дабы Бог нам и правда помог, молитва в дорогу сотворялась на протяжении минут сорока, и за это время Комяк, отойдя подальше в кусты, успел выкурить несколько «беломорин». А я в последний момент вспомнил о пойманной накануне рыбе. Как-никак первый в моей жизни такой крупный улов. Жалко бросать. Но оказалось, что рыбу уже кто-то прибрал.

– Ты хариуса с ельцами куда положил? – поинтересовался я у Комяка, когда мы по окончании спасовской молитвы седлали лошадей.

– Какого хариуса? – удивленно уставился на меня глазками-щелочками Тихон. – Не видел я ничего.

Я вспомнил, что самоед, когда я отправился на рыбалку, уже сладко спал и про мой богатый улов ничего знать не может. Тогда я бросил вопросительный взгляд на Трофима.

– Рыбешку-то, что на уду вечор взял? – переспросил он и, не сдержавшись, расхохотался. – Дык туюсь рыбешку еще ночью Секач себе в нутро и прибрал. Весь день не емши, прибег, а тута глядит…

Сейчас Секач глядел на меня. Притом таким виноватым взором, словно понимал, что обсуждают его маленькое воровство. Я даже немного расчувствовался. И смущенно пробормотал:

– Ништяк, Секач, лапушка. Сожрал, ну и Бог с ней, с этой рыбой. Не протухать же ей здесь. Поехали, что ли?

– Поехали, с Богом.

Я вскочил в седло. Но перед этим внимательно прочитал на нем «…ая шко… вой езды. Инв. № 1275». Еще вчера я решил взять за правило каждый раз, садясь на кобылу, прочитывать эту надпись. Почти у каждого есть амулет или какое-то заклинание, помогающее бороться с превратностями судьбы. Так пусть будет такое заклинание и у меня. Хотя бы «…ая шко… вой езды»…